Ах, война, что ты сделала... - Геннадий Синельников

Только взводный стоял белее мела, потом отбежал в сторону и начал громко блевать.

— Ну, как тебя развезло, — подколол его начальник штаба. — Не видел, что ли, ничего подобного? Конечно, стрелять во врага на расстоянии из минометов — это одно, а вот так — это совсем другое. Ты ходи с нами чаше в цепи, и не то еще увидишь. — Потом достал из-за пазухи бушлата трофейный будильник, послушал его.

— Тикает, смотри-ка. Ты знаешь, когда меня дух уронил и я упал, первой мыслью в голове было: «Лишь бы будильник не сломался!» Оставлю себе его на память.

Мы подошли к лежавшим на земле трупам бандитов. Начали проверять содержимое карманов убитых, доставали документы, какие-то бумаги. Собрали все в кучу, чтобы по прибытии в часть передать особистам. После обыска каждого делали ему один-два контрольных выстрела в сердце или голову.

Впервые в жизни очень захотелось закурить. Неумело втянул в себя едкий и вонючий дым папиросы, потом отбросил ее в сторону. Когда-то в далеком детстве, когда нам с братом было примерно по пять или шесть лет, мы с ним впервые закурили. Кто из нас предложил и как это началось, я уже не помнил, но мы курили и хранили папиросы в деревянном туалете, который стоял в огороде. Накурившись, прятали курево за перекладину, чтобы не увидели родители, и гордые и довольные возвращались в дом. Вычислили нас быстро. Помню, как мать заставила положить наши руки на стол ладонями вниз и, взяв тяжелый ремень, била по рукам так, что кровь появилась на разрывах кожи.

— Я вам покурю! На всю жизнь охотку отобью! Еще раз замечу, отрублю руки, чтобы нечем было папиросы брать! — приговаривала она и продолжала бить.

Тот жестокий урок на всю жизнь отбил у меня тягу к куреву. Слышал много оправданий, что некоторые начали курить от дискомфорта, каких-то трудностей, жизненных неурядиц и невзгод. Но, даже испытав сильное потрясение в том коротком бою и первоначально взяв в рот сигарету, я остался верен памяти материнского «воспитательного процесса» и все равно не стал курить — ни тогда и никогда больше.

Сели на БТРы и отправились в часть. По приезде в бригаду начальник штаба отправил прапорщика к летчикам за водкой, дав ему большую сумму трофейных денег. Вечером в палатке при тусклом свете керосиновой лампы мы снимали нервный стресс от пережитого.

— Я пью сегодня за свое второе рождение и за тебя, замполит, век этого не забуду! Спасибо тебе, Григорьевич! — Все дружно сдвинули свои кружки и выпили.

Ночью, ложась в постель, я снова достал из тумбочки выложенный после рейда пистолет, протер его тряпкой, зарядил обойму патронами. Наверное, именно тогда я впервые подумал, видимо, есть все-таки Бог на свете! Это он подсказал мне, что нужно взять пистолет, тем самым опять подарил мне жизнь. Не воспользуйся я им, душманы бы жестоко с нами расправились. Не верилось, что все так благополучно закончилось!

31 марта 1981 года батальон получил боевую задачу: в 11 часов дня выйти на Кандагар. По пути взять подразделение «бобров»-афганцев, войти в город и в районе центрального базара обеспечить выполнение поставленной перед ними задачи, потом вернуться на базу.

К Кандагару подошли в точно назначенное время, но «бобры» к выходу еще не были готовы. Встали на окраине города в ожидании «братьев по оружию». Любопытные бачата и старики окружили колонну, что-то говорили на своем языке. Мальчишки радостно матерились по-русски, не понимая смысла слов, но демонстрируя, очевидно, свое уважение к нам и выражая благодарность за подарки. Солдаты жалели детей и угощали их чем могли. У кого-то в руках появился фотоаппарат. Стали фотографироваться на фоне городского пейзажа. Старый дуканщик, мило улыбаясь, похлопывал советских солдат, подсевших к нему, и повторял: «Дуст! Дуст!», что в переводе на наш язык означало «Друг».

Наконец подошли афганцы, и мы начали движение в направлении заданного района. Много раз ходили по улицам старинного города, и каждый раз они удивляли нас своей неповторимостью. Какой-то непривычный и особенный запах глины, жареной рыбы, мяса, дыма и даже самого воздуха. Узкие улочки, на которых не разъедутся две конные повозки, арыки по обеим сторонам проезжей части, множество торговых лавок с изобилием разнообразных товаров. И всюду любопытные взгляды детей и стариков. Смотрят, о чем-то между собой говорят. Разноцветные такси, ослики, мотороллеры, рикши. Гул, шум.

Комбат осторожно вел колонну по проезжей части. С правилами уличного движения здесь были явно не знакомы: люди переходили улицу, где, кому и когда было удобно, не обращая внимания на идущую технику. Солдаты сидели на БТРах, зорко наблюдая за крышами и окнами домов, готовые немедленно вступить в бой. Прошли улицу, вышли к основному ориентиру — деревянному столбу, у которого должен встать последний БТР батальона. Комбат остановил колонну, закурил.

— Да нас здесь уже ждут!

Мы это уже тоже поняли. Словно невидимая линия делила улицу на два участка, отделяя нас и толпу людей тем столбом. Тот отрезок улицы, на который мы должны были сейчас въехать, был абсолютно пуст. Улица, всегда такая оживленная, словно вымерла. Лавки, ворота дворов закрыты, и ни одного человека. Было ясно, что наш враг был уже осведомлен о нашей задаче, приготовился к бою и, избегая ненужного кровопролития своих сограждан, предупредил их, чтобы они не заходили на тот участок улицы.

Комбат докурил сигарету, отбросил ее в сторону и дал по рации команду на движение. Вокруг БТРов стояли дети и взрослые, многие из них приветливо махали нам руками, словно провожая в последний путь и прощаясь раз и навсегда. Мы глядели на них, понимая, что они знают о предстоящих событиях и радуются тому, что ожидает нас. Возможно, кто-то из них и жалел нас, и не хотел, чтобы такое произошло, но никто не осмелился ничего сказать нам об этом. БТРы медленно стали втягиваться на безлюдный участок улицы, набирая нужную дистанцию между собой и становясь там, где кому было заранее определено. Мучительно тянулись минуты ожидания. Многолюдная улица, где совсем недавно мы стояли, тоже стала быстро пустеть. Мы понимали, что народ покидает место боя, что нам готовится очередное коварство, ловушка, но, когда и откуда грянет первый выстрел, не знали. Комбат собрал офицеров, еще раз уточнил с ними задачу, просто поговорил, потом спросил сидящего рядом с ним на броне советника — майора Парфенова.

— Александр, что говорят твои «бобры»?

Советник подозвал к себе афганского офицера и стал с ним разговаривать. Потом сказал комбату, что незадолго до нашего прихода душманы приказали жителям расходиться, как только мы появимся на базаре, брать оружие и мстить неверным. Кто ослушается, тот будет наказан. И еще, что мы уже находимся под прицелами и наблюдением.

— Надо уходить, комбат! — сказал советник майору Пархомюку. — Мои говорят, что они уже свою задачу выполнили, и им пора возвращаться в казармы.

— Ну, раз вы свою задачу уже выполнили, то я тогда — тоже. Вам это не нужно, а я за твоих сволочей своих ребят под пули ставить не буду.

Комбат с усмешкой поглядел на афганских командиров подразделений. Было ясно, что афганцы струсили и воевать не будут. Майор Пархомюк доложил командиру бригады об обстановке, потом дал команду на движение колонны.

Не успели первые «коробочки» пройти перекресток улиц, как оглушительно ухнул выстрел ручного противотанкового гранатомета. Я быстро вылез из БТРа. Обдавая жаром смерти, с режущим свистом прошел над головой и врезался в стеклянные витрины выстрел душманского гранатомета, потом еще и еще. По рации раздался крик. Сержант с идущего перед моим БТРа, в котором был комбат с советником, сообщил, что они оба тяжело ранены и находятся в бессознательном состоянии. Спрашивал, что ему делать дальше.

— Уходи в госпиталь! Прорывайся самостоятельно! Охраны не будет! — приказал я ему.

Водитель БТРа сорвал машину с места и, круша стеклянные витрины, какие-то лавочки, через ограждение арыка рванул в ближайший проулок.

Прямо по ходу, метрах в двухстах от нас, улица была перекрыта какими-то предметами, словно баррикада, и оттуда велся огонь. Видны были стреляющие по нам душманы. Огонь велся также с крыш домов, из-за выступов стен, заборов. Автоматные очереди, словно горох, щелкали по броне. Мы закрыли лобовые стекла БТРов. Несмотря на внезапность и активность бандитов, я дал команду личному составу через боковые люки покинуть технику и сосредоточиться на правой стороне улицы, наименее опасной, а БТРам задним ходом вернуться за поворот. Когда все подразделения сосредоточились там, где я приказал, дал команду для следования в пешем порядке.

В отличие от нас, афганское подразделение встало по левой стороне, на открытом и обстреливаемом духами участке улочки. Афганцы снова демонстративно стреляли вверх.

— Что вы делаете, чурки? — кричали им солдаты. — По душманам надо стрелять! Туда! — и жестами показывали им, в каком направлении следует вести огонь.