Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности - Дмитрий Леонтьев

В-четвертых, несовпадение эмоций и смысла выпукло проявляется при психологическом анализе искусства (подробнее см. Леонтьев Д.А., 1998 а). Традиционно искусство связывали с эмоциональной сферой человека, противопоставляя его по этому параметру, в частности, науке. Однако неадекватность описания искусства только на языке эмоций подтверждается тем фактом, что наиболее прямое, интенсивное и очевидное воздействие на эмоции в чистом виде оказывает как раз не «высокое» искусство, а квазихудожественные коммерческие суррогаты. Что же касается подлинного искусства, то оно соотносится не с эмоциями, а с личностью, которая несводима ни к интеллектуальной, ни к эмоциональной сфере. Надо сказать, что в прокрустово ложе дихотомии аффект – интеллект, все еще характерной для современной психологии, особенно на Западе, не укладывается не только искусство, но и многое другое.

Различение квазиискусства и истинного искусства по критерию «для эмоций – для личности» хорошо согласуется с выделением двух классов эмоциональных процессов в восприятии искусства – рефлексии и реакции (Cupchik, Winston, 1992). Реактивная модель предполагает, что «интерпретативная активность сознания редуцируется, а акцент делается на простом эмоциональном отклике» (там же, р. 70). Авторы этого различения Дж. Купчик и Э.Уинстон приводят в качестве иллюстрации реактивно ориентированного искусства сентиментальные романы, строящиеся по жестко стереотипным схемам. «Когда интерпретация направляется стереотипами или прототипами, требуется меньше интерпретативной переработки и легко может быть вызван простой аффективный отклик» (там же, р.75). Реакция осуществляется в основном на уровне простых телесных (физиологических) проявлений, связанных с рассмотренными нами выше настройками. Напротив, рефлексивный тип восприятия связан со сложными процессами когнитивной переработки, интерпретации и оценивания, присущими эстетически развитым реципиентам. Проведенные Дж. Купчиком и Э.Уинстоном эксперименты показывают, что два различных типа восприятия, которые демонстрируют эстетически развитые и неразвитые реципиенты, выпукло проявляются даже в языке, которым те и другие описывают художественные произведения.

В-пятых, разведение личностного смысла и эмоции и демонстрация влияния первого на вторую оказалось возможным в психологических экспериментах. Так, обусловленность различий в формах эмоционального реагирования различиями соответствующих смыслов была показана Н.И.Наенко (1976). Задавая испытуемым различный личностный смысл выполняемой ими деятельности (актуализируя разные мотивы), она зафиксировала соответствующие им различия в форме психической напряженности, возникающей у испытуемых в процессе деятельности. Отчасти схожие эксперименты проводила М.В.Ермолаева (1980; 1984). Изучая состояния удовлетворения от работы, она обнаружила зависимость этого состояния от активности субъекта и от структурных характеристик деятельности, придя к выводу о том, что трансформации личностно-смыслового вектора определяют качество эмоционального аспекта функциональных состояний при изменении мотива деятельности и условий ее протекания. Аналогичные результаты были получены ею при изучении тревоги. Общий вывод формулируется ею вполне однозначно: «Трансформации личностного смысла – опосредующее звено влияния мотивов и условий деятельности на содержание эмоциональных состояний» ( Ермолаева , 1984, с. 89).

В экспериментах М.И.Лисиной и С.В.Корницкой (1974) обнаружилась зависимость эмоционального отношения детей раннего возраста и дошкольников к взрослому от того, насколько содержание общения между ними соответствовало уровню потребности в общении у ребенка на данной возрастной ступени. Б.Вайнер с соавторами обнаружили качественные различия эмоционального переживания успехов и неудач в зависимости от того, каким факторам испытуемые атрибутировали успех или неудачу, то есть в какие системы смысловых связей они их помещали (см. Хекхаузен, 1986 б, с. 166–167). Зависимость эмоциональной оценки дошкольниками собственной деятельности от того, оценивался ли ими центральный фрагмент деятельности, несущий в себе ее главный смысл, или же относительно периферийный фрагмент той же деятельности, зафиксирована в опытах Т.П.Хризман с соавторами (1986, с. 130). Четкое теоретическое и экспериментальное разведение смысловых и эмоциональных аспектов регуляции деятельности и раскрытие их соотношения дано в цикле исследований регуляции мыслительной деятельности под руководством О.К.Тихомирова (см. Виноградов, Долбнев, Стеклов, 1977; Бреслав, 1977; Васильев, 1979; 1998; Васильев, Поплужный, Тихомиров, 1980; Тихомиров, 1984).

Примеры, наглядно демонстрирующие зависимость эмоционального переживания некоторого события от целостной иерархической системы жизненных отношений, в которую это событие включено, от его психологического контекста, легко найти и в повседневной жизни. Таким образом, оснований для различения смысловой и эмоциональной феноменологии более чем достаточно. Мы видим, что эмоциональная реакция, как правило, сигнализирует нам о личностном смысле. Можно говорить о том, что эмоции выполняют вспомогательную функцию презентации личностного смысла на осознаваемом уровне, не столько содержательно отображая его (это невозможно, поскольку смысл гораздо сложнее и глубже эмоции), сколько привлекая к нему внимание и ставя задачу на его содержательное раскрытие. Характеристика эмоций как чувственной ткани смысла ( Василюк , 1993) представляется нам весьма точной.

Таким образом, понятие смысла, выводя анализ за пределы сознания, в плоскость жизненного мира, позволяет преодолеть бинарную оппозицию аффекта и интеллекта, познания и чувства, в плену которой человекознание продолжает оставаться еще со времен античности.

2.9. Заключение по главе 2

Глава 2 носит наиболее обобщенный характер во всей работе и по уровню рассматриваемых в ней проблем, и по уровню абстракции в теоретическом анализе. В ней в большинстве рассматривались вопросы такого уровня обобщенности, который не позволяет использовать конкретный эмпирический материал для обоснования выдвигаемых положений. Об обоснованности этих положений можно судить лишь косвенно – по тому, насколько предлагаемые теоретические построения позволяют продвинуться в решении имеющихся проблем и повысить объяснительный потенциал понятия смысла.

В разделе 2.1. задана общая методологическая установка на рассмотрение смысловой реальности как многомерной, одновременно включенной в несколько систем отношений и движущейся в них по специфическим законам этих систем. Мы выделили три плоскости рассмотрения смысловой реальности и, соответственно, три аспекта смысла – онтологический, феноменологический и деятельностный, из которых важнейшим является онтологический аспект – рассмотрение смысла в контексте жизненного мира и жизненных отношений субъекта. Это позволило нам сформулировать ключевой для развиваемого нами подхода принцип бытийного опосредования смысловой реальности. Смысл с учетом этого был определен как отношение между субъектом и объектом или явлением действительности, которое определяется местом объекта (явления) в жизни субъекта, выделяет этот объект (явление) в образе мира и воплощается в личностных структурах, регулирующих поведение субъекта по отношению к данному объекту (явлению).

Следующие три раздела посвящены подробному анализу онтологического плана смысловой реальности – жизненного мира субъекта – и переходу от этого плана к деятельностному плану анализа. Последнее стало возможным благодаря введенному М.К.Мамардашвили понятию превращенной формы. Смысловые структуры личности, регулирующие процессы жизнедеятельности субъекта на конкретно-психологическом уровне рассмотрения, понимаются нами как превращенные формы жизненных отношений. Была построена классификация видов смысловых структур и представление об их взаимосвязях. Специально были рассмотрены пути и механизмы порождения смыслов в жизненных отношениях, выделено и описано шесть таких механизмов.

Три следующих раздела посвящены определению места смысловой реальности в сознании, деятельности и личности человека. Было обосновано наличие смысловой стороны или аспекта, постоянно присутствующего в каждой из этих трех реальностей, показано конкретное место, которое она занимает, и функция, которую он выполняет. Наконец, в последнем разделе получило всестороннее обоснование положение о несводимости смысловой реальности к эмоциональной. Тем самым понятие смысла позволяет преодолеть бинарную оппозицию аффекта и интеллекта.

Работа, выполненная в этой главе, позволяет нам говорить о смысловой реальности не только как о полиформной реальности, проявляющей себя в разных конкретных формах, но и как о реальности многомерной, на которую можно смотреть под разными углами зрения. При рассмотрении ее в разных аспектах получаются разные, не совпадающие между собой картины, совместить которые в непротиворечивое целостное представление позволяют положения о тройственной природе смысловой реальности и о ключевой роли бытийного опосредования. Содержание данной главы задает концептуальную рамку для построения понятия смысла на новой методологической основе. Теперь, однако, предстоит наполнить эту рамку конкретно-психологическим содержанием, обратившись к анализу движения смысла в процессах регуляции жизнедеятельности субъекта: к рассмотрению функционирования отдельных смысловых структур, их взаимосвязей, взаимопереходов и закономерностей структурной организации.