Липовый чай - Алла Федоровна Бархоленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полной уверенности, что она поняла, у нее не было, даже закралось сомнение, не потешается ли мастер в свое удовольствие. Однако же заявление о ремонте еще не построенного дома и второе заявление с просьбой принять ее на работу в качестве плотника она написала. Мастер прочитал и остался доволен, а ей стало как-то не по себе, будто ей уже всучили топор и послали перекрывать крышу в каком-нибудь домике, где под окнами растут мальвы.
— Теперь завтра, — сказал мастер.
— Что — завтра? — не поняла Лика.
— Ах, боже мой, завтра приходи! — сказал мастер, кося в сторону.
— Да? А вы, может быть, пришлете за мной автобус?..
Мастер вздохнул тяжко и начал заполнять бланк под копирку в трех экземплярах. Писал с трудом, даже мучительно, будто выполнял тяжелую и ненавистную работу, и лицо его от писания искренне мучилось, и Лика тоже стала мучиться вместе с ним и уже не меньше хотела, чтобы эта писанина скорее кончилась, чтобы не страдал человек на ее глазах так долго.
Потом Лика поняла, что для мастера это были весьма ответственные и вполне творческие часы, потому что нужно было Ликину потребность в строительном материале выразить соответствующей потребностью в стройучастковой работе, попробуйте-ка это сами, если, например, Лике нужна тысяча штук кирпича, а по строительному управлению этот кирпич проходит то как кладка печи, то как кладка стены дома, то как кладка стены сарая, а сарай, понятно, это совсем другое, чем дом, а то еще может быть и кладка ограды, и у каждой кладки свои нормы материалов и свои расценки, да еще выражается все это не в штуках, а в кубометрах, и нужно изловчиться так, чтобы не пострадал интерес строительного управления, где мастер получает зарплату и прогрессивку, и при всем при том не совсем уж до нитки обобрать заказчика, потому что от этого заказчика, по сути дела, все и зависит… Ах, боже мой, да перетудыть твою!!
— Теперь все? — спросила Лика.
— К экономисту, — расслабленно проговорил мастер.
От экономиста ее послали в бухгалтерию.
В бухгалтерии заказ проверил средний бухгалтер и подписал не проверяя старший.
— В кассу!
В кассе Лика дрожащими пальцами отсчитала деньги, получила квитанцию и ринулась вон.
А там уже солнце клонилось к западу.
* * *Странное было состояние. Похоже на сон, сместивший обычные понятия, сон, в котором события сорвались с шампура обязательной логики, когда, вроде бы естественно действуя, сознаешь нелепость образующихся построений. Или это была какая-то незатруднительная болезнь, наделившая ее долгим удивлением перед совершенно обычными явлениями, удивлением, которого, казалось ей, лишены остальные люди. Никто, видимо, не находил необычным мастера стройучастка, или лесничего, или, например, Садчикова, образующего дачный кооператив, да и сама она изумлялась этому только здесь, в тишине и одиночестве, только в эту минуту, а завтра, наверно, перестанет удивляться и будет сама совершать что-то не слишком нужное и не слишком умное. Но сейчас она отчетливо видела, что живет странно, и другие живут странно, а надо бы жить иначе, она ясно чувствовала, что надо иначе, она даже почти знала, как надо, и знание этой другой жизни было рядом — руку протянуть, сделать шаг, и тогда все окажется и умно, и честно, и достойно. А так, как жила она и как жили другие рядом с ней, было недостойно. То есть ничего особенно плохого или явно бесчестного они, понятно, не совершали, но не совершали и определенного хорошего, и главная вина всех и ее в первую очередь была в том, что они жили бессознательно, текучим, податливым потоком, ничему не сопротивляясь и ничего особенно не любя.
Она была немолода и уже не могла сказать, что то, что есть, есть временно, а настоящая жизнь начнется потом. Потом у нее не было, пора было признать, что потом — это сейчас, и то, что было сейчас, никак не подходило под определение настоящей жизни и очень подходило под презираемое всеми понятие мещанства. Она беспомощно барахталась во всех этих мыслях, не зная не только, как поступать дальше, но и как дальше думать.
Незаметно стало светлеть, короткая ночь кончалась. Лика вышла из землянки и остановилась на берегу озера.
Над озером чуть шевелились космы тумана, тянулись бесшумно кверху, поднимались над прикрывающей низину утренней тенью и, освещенные багровой зарей с востока, зловеще насыщались красным, а поднявшись еще, редели и таинственно исчезали. Рядом, так же беззвучно и медленно, поднимались от неподвижного зеркала воды другие седые пряди и пропадали столь же непонятно, как непонятно зародились. Что-то дикое и первобытное было в этих бесшумных превращениях, что-то почти понятное и завораживающее. Лика, поддавшись этому зову, прошла по березовому настилу к самой воде, сняла одежду и тихо, без единого всплеска, вошла в туманное озеро и поплыла на восток, в сторону утра.
Над водой было сумрачно. Неподвижная гладь озера отсвечивала тусклым серебром, влажная седая прохлада касалась лица. Лика заплыла далеко, берега не стало, только раскрывала губы темная, жутковатая вода и зыбкие столбы тумана росли со всех сторон.
Лика повернула обратно.
* * *В субботу утром у дома лесника Лекси собрались несколько мужиков, которых Петя с Полиной уговорили на погрузку сруба. Лика пришла раньше всех. Перекинувшись с Лексей и его большеглазой женой несколькими словами, она обеспокоенно посмотрела на дорогу, опасаясь, что машина придет раньше, пока нет грузчиков.
— Да придут, раз обещались, — успокоил ее Лекся. — Да и я помогу, все будет в лучшем виде.
А часом позже уже не только Лика поглядывала на дорогу. Мужики сидели на травке, покуривали, неторопливо говорили о приблудившейся корове, о травостое, какого не бывало лет семь, о детях, которые уезжают и уезжают в город, и не в Райгородок даже, а обязательно все в областной, почему и образуется заметный перекос, давние места хиреют, а взгляда хозяйского на это у молодых нет. Разговор был не новый, привычный, но удивление перед тем, что хозяйского взгляда нет,
