Настоящие индейцы - Олег Дивов

Макс вернулся.

— Зря я утром рискнул болотной воды попить, — объяснил он. — Меня от нее сразу замутило. Я потом поем, когда желудок успокоится.

Стражи тихонько совещались между собой, поглядывая на меня. А я довольно быстро наелась и отошла. Небо стало хмуриться, вскоре посыпался легкий дождик. Страж выдал Керу глубокую плошку — собирать дождевую воду. Я поежилась, подумав, что мокнуть придется всю ночь, костра для нас не разведут, и к утру у всех, кроме, может быть, меня да Макса, начнется лихорадка.

К сумеркам дождь усилился. Ида ворчала и возилась под плащ-палаткой. Снова пришли два раба, натянули над ней легкий навес. Нам, естественно, укрытия не досталось, а Ида и не подумала нас позвать, хотя рядом с ней уместилось бы еще пятеро. Но куда там, ей же нужны удобства. Потоки воды не мешали комарам облеплять все открытые части тела, и я скоро устала сгонять их.

Мы сидели плотной кучкой, сохраняя остатки тепла. Спина к спине, бок к боку. В ямках на земле копилась вода. Раскисшая почва медленно просачивалась сквозь швы, и вскоре мне стало казаться, что под одеждой я грязнее, чем снаружи.

Стемнело. Ида захрапела.

— Вот же сука какая, — с чувством, но тихо сказала Дженни. — Макс, зачем ты с ней связался?

— Она не была такой, — за него ответила Санта. — Она была просто глупой и несчастной. А на Саттанге в нее вошел Дух и показал ее суть. На Саттанге в каждого входит Дух и показывает суть. Уж у кого какая есть.

Кер и Тан поднялись и отошли в сторону, поближе к стражу, который мог знать федеральный. Я услышала их жаркий шепот — несметные сокровища, и лежат удобно, жаль, что не удастся ими попользоваться… Я начала задремывать.

— Колдунья, — вдруг засмеялся Макс. — Я знал. Не зря тебя филологини ведьмой считали.

— Макс, — устало пробормотала я, — нас на практике учили есть такое, что ты от одного вида проблевался бы. И сырое, а не вареное. Думаешь, диверсанты таскают с собой месячный запас еды? Хрена. Лучше взять побольше боеприпасов. А жратва, она повсюду. Что найдешь по дороге, тем и сыт.

— Я все равно люблю тебя.

— Пошел ты…

Уснула я слишком быстро, так и не узнав, чем завершилась провокация Кера и Тана.

Разбудила меня муха, впившаяся в нижнюю губу. Я проморгалась, с трудом встала. Все тело затекло. Зато ливень прекратился, небо было чистым. Уже ни о чем не думая, я сходила до кустов, а потом стала делать зарядку. Сегодня я не имею права быть неуклюжей и неповоротливой.

В котле, залитые дождевой водой, на донышке лежали два червяка. А вот и мой завтрак. Черт, как же хочется лимона. Почувствовав чей-то взгляд, обернулась. Вчерашний страж едва заметно поклонился, мол, мое почтение. Я просто посмотрела ему в глаза. Он еще раз поклонился и отошел.

Ко мне подсел Кер.

— Его зовут Нун. Он из степняков. Отец не хотел, чтобы Нуна взяли в гвардию, поэтому спрятал и отдал на воспитание родне жены — те из города. Нун говорит на федеральном и хочет уехать в город, а лучше на Землю. Он сказал, что до казни минимум неделя, а то и две. Здесь скоро будет царь, он ждет в гости великих воинов, с которыми пойдет на битву. Пока гости не прибудут, нас не казнят. Потому что сейчас плохие дни для казни, а после битвы в честь победы надо приносить очистительную жертву, и после нее ждать еще несколько дней. Стража меняется через два дня на третий. Нун сейчас уйдет, а через два дня снова будет сторожить. Тогда он принесет сонного зелья для других стражей и проведет нас через лагерь. Он хочет убежать с нами. За это он хочет дом в деревне на Земле — для него все, что на небе, уже Земля, — жену и столько золотых колец, сколько убежит пленных. Еще он запомнил, что ты колдунья.

— Скажи ему, он получит, что просит.

— Но ты хотела уйти раньше.

— Запасной вариант не бывает лишним.

Кер тихо ускользнул. Я с тревогой следила за Гаем Вероной — он наше слабое звено. Но Гай выглядел не в пример бодрее, чем вчера, ходил и даже пытался улыбаться.

— Гнойник лопнул, — тихо сказал он Максу, — мне уже совсем хорошо.

Я ждала. Макс побродил туда-сюда и притерся ко мне.

— Сомневаюсь, что Гай после такого останется полноценным мужиком, — цинично заметил он.

— А лучше сдохнуть с колом в жопе и опять же не мужиком? — почему-то я разозлилась.

— Хуже, — согласился Макс. — Да, может, еще обойдется. Если не будет гангрены и мы хотя бы через месяц доберемся до врача.

— Если ты все еще планируешь идти в горы через леса — однозначно не доберемся. С таким-то балластом, — я указала подбородком на навес.

— А что предлагаешь ты?

— В город. Здесь километров двести. Тупо разносим консульство, и там должен быть челнок. Берем его и уходим в горы.

— Тоже вариант.

— Ты с Идой говорил?

— Нет пока.

— А чего ждешь? Чтоб у нее истерика от неожиданности приключилась или еще какая фанаберия?

— Делла, — Макс поморщился, — перестань. Она нормальная баба, мы же вместе служили, это мой второй пилот, все-таки. Просто у нее на нервной почве съехала крыша. Я знаю, как с ней обращаться. Это моя проблема, и я решу ее.

— Ну-ну, — только и сказала я.

Под мышкой свербело и зудело. Я сунула руку за пазуху, нащупала шишку размером с орех. Шишка была твердой и с нулевой чувствительностью. Странно. Я пошатала ее. Да нет же, это не мое. Ухватила попрочнее, стиснула зубы — и рванула. Шишка задергалась в пальцах. Я вытащила руку. Ну да. Овод-присоска, местный аналог земного клеща, только летающий. Надеюсь, он не разносит вредные для человека болезни. Я тщательно раздавила его, вытерла о штаны пальцы, испачканные в крови. Санта вздохнула:

— Их здесь тучи. Днем налетают, забиваются в одежду, ночью присасываются. Вас они любят меньше, чем нас, потому что у вас волосы на спине не растут. А мы с Моникой каждое утро снимаем с себя целые горсти. Спину скоро до мяса съедят. А еще тут есть маленькие белые болотные червяки. Если ходить умываться к болоту, то они залезают в обувь и прогрызают ходы в ногах. Поэтому всегда надо осматривать ноги. Если червяк уже прогрыз себе ход, он у тебя под кожей, и достать его оттуда очень трудно.

— Санта, а почему Моника не сказала, что беременна? Ведь она тоже понесла в храме.

— Мы не говорили, откуда мы и кто мы. Нас сначала как друзей приняли. Подумали, мы от той банды, даже гвардейцев всех оскопили за то, что они нас схватили…

Какая приятная новость, злорадно подумала я.

— Коммандер бы наврал с три короба, и мы бы выбрались. А Ида завопила, что она беременна, ее надо уважать, она зачала на священной земле… Это я виновата. Когда Моника понесла, я сказала при Иде: это особенный ребенок, его беречь надо. Ида запомнила. И всех нас выдала. Старейшины поняли и бросили нас в болото. А Иду берегут. Жаль, что я не все ей рассказала тогда. Женщину, которая носит особенного ребенка, не казнят. Ее обращают в рабство. Она рожает, кормит ребенка до года, потом его приносят в жертву. А мать душат и выбрасывают за ограду храма непохороненную. Потому что нельзя мужу брать жену на земле храма. И таких детей убивают. Но если ребенок уцелеет, он станет героем, а земля того храма, на какой его зачали, перестанет быть священной. Мои предки жили у одного храма, плохого, туда надо было относить половину всего, что добываешь, и тогда вождь велел моему прадеду тайком взять жену на храмовой земле. Прадед взял, и, когда жена сказала, что понесла, вождь собрал деньги со всей деревни и отправил прадеда с женой в город, а там он сел на корабль и улетел на Землю. Мой дед родился уже там, за небом. И когда моему деду исполнилось два года, тот храм загорелся и сгорел дотла. А дед служил в армии, был героем, и в жены взял оркушку. Я надеялась, ребеночек Моники уцелеет и тоже будет героем. А наш храм все равно пустой, никому не станет хуже, если он развалится. Но старики очень боятся, что земля перестанет быть священной, потому что тогда нельзя убивать землян, какие на нее приходят. А они не хотят, чтобы земляне приходили.

Проснулась Ида. Села, поморгала, потом вперевалочку пошла в кусты.

— Она как будто еще потолстела, — заметила я.

— Да, ее хорошо кормят. Как скотину для праздничного убоя, — ответила Санта. — Но она не толстая еще. Она распухла, потому что все время лежит и спит. В мокрых местах нельзя много лежать, тогда вода впитается в тело и будут болезни. Но Ида слушать не желает.

Ида вернулась, уселась, достала салфетку с остатками вчерашней еды и приступила к завтраку. В гордом одиночестве.

— Ей мясо дают, — вздохнула Санта, — и овощи, и травы, и хорошую твердую кашу, которую можно ломать руками на куски, такая она густая. Если бы Монике немного такой каши и овощей, у нее перестала бы идти кровь. Но Ида ни с кем не делится.