ХАРАКТЕР И НЕВРОЗ - Клаудио НАРАНХО

Нельзя считать только какой-то один защитный механизм особенно подходящим для гедонистически-нарцистического характера.

Говоря, что представители энеатипа VII очень рано усваивают, как оправдать потворство своим желаниям с помощью «хороших оснований» для них, мы тем самым признаем, что механизм рационализации приобретает в их жизни важную стратегическую функцию.

Согласно Эрнсту Джонсу, рационализация - это объяснение, придумываемое рассудком для отношения или поступка, мотивы которого неприемлемы для сознания. Хотя далеко не все склонны видеть в рационализации защитный механизм, имеются достаточные основания утверждать, что она таковым все же является, поскольку даже если и не влечет за собой торможения импульса (скорей, наоборот), то все же, действительно, способствует отвлечению внимания от «действительных причин» поступков и отношений индивида к другим людям и явлениям. В результате совершаемые поступки начинают казаться добрыми и благородными, что отвечает требованиям суперэго.

Как отмечает Матте-Бланко: «Рассеивая подозрения относительно смысла того или иного поступка, рационализация способствует мирному характеру происходящего вытеснения, и таким образом ее можно рассматривать как манифестацию вытеснения» [136].

Рационализация представляет в этом плане особый интерес тем, что она вызывает и конституирует определенную жизненную тактику - «объясняющий свое поведение» прибегает к убеждению, чтобы обходить препятствия на пути к наслаждению. Тем не менее рационализацию все же приходится рассматривать как довольно элементарный защитный механизм, который служит опорой для более сложного механизма идеализации. Мы уже отмечали, что далеко не все склоны видеть в рационализации защитный механизм, то же самое можно сказать и об идеализации, которой принадлежит важная роль в психологии энеатипа VII.

Прежде всего, существует самоидеализация, которая соединяется в психике представителя энеатипа VII с отрицанием вины, а также с нарцистической установкой и с характерными для нее претензиями. Самоидеализация может осуществляться в форме откровенного самовосхваления, даже если восхищающийся своими поступками человек и так верит в идеализированную версию самого себя.

Идеализация играет важную роль в отношениях с людьми, особенно в отношениях с матерью и ее заменителями.

(Подобно тому как представляющие энеатип VI лица мужского пола обычно влюблены в своих отцов или идеализируют их, характерной чертой представителей энеатипа VII, наделенных более нежной психической организацией, является их преданность своим матерям и бунт против отцов, которым принадлежит власть над матерью. По отношению к лицам, облеченным властью, энеатип VII, похоже, вообще усвоил деидеализирующую установку, которая, заметим, уже подразумевается его органическим неприятием всякой иерархии.)

Можно сказать, что оптимистическая установка, характерная для энеатипа VII, радостное настроение, с которым он обычно не расстается, были бы невозможны без постоянно осуществляемой идеализации мира в целом и наиболее значимых для него людей в нем. Во взаимоотношениях с другими, как и в отношении к самому себе, оптимистическая установка одним из своих следствий для человека, ее усвоившего, имеет то, что он начинает воздерживаться от критических оценок и поиска виновных, - взамен этого в его поведении появляется много напускного добродушия и любезности. У такого человека неодолимая склонность воспринимать мир в соответствии с девизом: «У меня все - о'кей, у вас все - о'кей». Кроме того, следует, видимо, говорить в данном случае о тенденции к «космическому оптимизму», т.е. ощущению того, что все в мире идет хорошо и нет необходимости вступать в борьбу.

Помимо защитных механизмов в виде рационализации и идеализации, можно также упомянуть о специфической связи, существующей между психологией энеатипа VII и сублимацией, поскольку весьма характерно, что ненасытный - это, как правило, тот, кто, ослепнув для того, что ему действительно нужно, к чему его инстинктивно влечет, оставляет место в сознании только для альтруистических и великодушных побуждений. Процесс сублимации позволяет нам лучше понять причины ориентированности ненасытных на фантазию, что подразумевает замену действительной цели их стремлений образами, планами и т.п., и катексис (cathexis) энергии своего либидо в собственную изобретательность (последним мы хотим сказать, что, в силу такого характера катексиса, они склонны скорее накапливать орудия и создавать условия для действия, нежели просто действовать).

В терминах Шелдона для представителей энеатипа VII характерна по преимуществу тенденция к такому сочетанию экто- морфических и эндоморфических элементов, при котором последние находятся на втором месте, тогда как вся структура в целом представляет, по-видимому, пример наиболее сбалансированного распределения всех трех компонентов. Такой структуре соответствует личность, у которой интеллектуальные и духовные интересы прекрасно уживаются с направленностью психической энергии на социальную сферу (social extroversion), с деятельной или даже неугомонной натурой. Возможно, конституционная предрасположенность, проявляющаяся в равновесии интеллектуальной, эмоциональной и деятельностной ориентацией, дает объяснение характеризующей энеатип VII интуитивности (столь выразительно очерченной Юнгом в его изображении этого энеатипа). Тем не менее я не вижу ничего невероятного в том, что чрезвычайная стратегичность, характерная для этого же типа, чаще всего является результатом полученного человеком образования и воспитания, - притом, разумеется, что умственная одаренность и генетически обусловленная вербальная способность тоже играют свою роль. Так же, как для прирожденного бойца, в случае энеатипа VIII, естественно поступать наперекор другим, для того, кто умен и обладает хорошо подвешенным языком, естественно достигать своих целей в отношениях с людьми посредством своего рода адвокатской тактики - объясняя и оправдывая свои действия.

Целесообразно начать рассмотрение всего, связанного с воздействием окружающей среды в уравнении природа/воспитание, с вопроса о кормлении грудью - поскольку имеются данные о взаимосвязи между продолжительным и ничем не омраченным пользованием грудью и исполненным доверия к миру, оптимистическим типом личности [138]. Думаю, что мы можем рассматривать это открытие - как и в случае связи между неудовлетворительным кормлением грудью и орально-агрессивными чертами, показанной в том же исследовании, - в качестве парадигмы для более общей связи между счастьем в младенчестве и бодрой жизнерадостностью в позднейшей жизни. От представителей энеатипа VII нередко приходится слышать рассказ о продолжительном пользовании в своей жизни радостями, связанными с ранним детством.

Тем не менее, когда рассматриваешь жизненную историю подобного неунывающего и исполненного доверия к жизни человека, то обнаруживаешь, что изгнание из рая детства приобретало здесь порой гораздо более резко выраженный характер, чем в случае с представителями энеатипа IV, делая, в свою очередь, понятным, почему при столкновении с разочарованиями и неудачами в своей последующей жизни такой индивид склонен был переживать регрессию к состоянию младенца у материнской груди, полностью пассивного и уверенного в том, что получит все ему необходимое. Возникает впечатление, что точно так же, как этот младенец ни за что не желал разочаровываться в своей матери, а иногда и отце, так и представитель энеатипа VII категорически не желает видеть неприятной стороны жизни. Память в такой ситуации поддерживает работу фантазии, направленную на отрицание страдания.

Я описал уже подобного рода переход - от счастливой поры младенчества к менее приятному состоянию в жизни представителя седьмого типа - в «Исцеляющем путешествии» [139]. Я был свидетелем того, как в сознании моего пациента (в ходе психотерапевтического лечения) всплыли воспоминания об идиллических взаимоотношениях, существовавших между ним и его нянюшкой до тех пор, пока однажды он не был признан настолько взрослым, что мог сидеть за столом вместе со своими родителями, и это означало для него изгнание из теплого рая нянюшкиной кухни в холодную атмосферу столовой, где ему впервые пришлось выдержать длительное общение с его далеко не столь приветливой матерью.

Можно привести и менее драматичные примеры, например следующий: «Дома, в бытность мою ребенком, меня растили до двух лет, а затем вместе с братом отдали на попечение нашей тетушки, после чего наши родители появлялись столь редко и ненадолго, что стали казаться нам чем-то вроде призраков… Пока мне не исполнилось двух лет, меня кормили грудью, причем без соблюдения какого-либо режима. Моя мать постоянно сопровождала отца в его путешествиях, меня тоже брали с собой, пока мне не исполнилось трех лет и не возникла необходимость оставить меня в доме тети, под присмотром которой я должен был начать свое первоначальное образование». Или: «Моя мать безумно любила меня и оберегала от любой неприятности, я начал говорить очень рано и рос грациозным и ласковым ребенком. Школа была для меня ударом. Я был совершенно беззащитен перед агрессией. В результате я стал жертвой своих одноклассников. Убежища я искал в мире фантазии». А вот еще один пример: «Что касается меня, то семья у нас была большая, дружная, жизнь текла на удивление хорошо, и я не знал забот. Пожалуй, только в школе я столкнулся с проблемами».