Что мое, что твое - Наима Костер

отдельно от Лэйси-Мэй, Робби и всех его проблем. Отчасти благодаря Альме и маленькому мирку, который они построили. У них был сад, собаки, кирпичный домик. По вечерам Диана работала в саду, а Альма готовила ужин. Иногда они ездили покататься на машине, за молочными коктейлями или ватными палочками в супермаркет. Они пользовались любым поводом, чтобы покататься на закате, полюбоваться розовым небом, усыпанным золотом, бесконечным небом, не нарушаемым ничем, кроме шпилей сосен. По выходным они ходили гулять, пили пиво, занимались сексом, и Диане никогда не надоедало тело Альмы, сама Альма, ее убеждения, ее ворчливость по утрам до кофе, ее акцент, оставшийся после детства в Бронксе, ее словечки вроде шарит и парит, слово jíbara[10], которому Альма научила ее, чтобы объяснить, почему у них обязательно должен быть компост и органические деодоранты, ее любовь к деревьям. Она говорила с Дианой на испанском, даже если та понимала только половину. Случались у них и ссоры, но они проходили бесследно, даже когда Диана потребовала, чтобы Альма не ходила с ней на еженедельные обеды к Лэйси-Мэй и Хэнку. Альма оставалась дома, и когда Диана возвращалась, она могла забыть про свою семью, про эту досадную кочку в размеренном ходе их жизни. Но теперь, когда приехали сестры, все стало иначе. Ноэль жила у них дома, и скоро приедет Маргарита.

Дасти, одна из любимых собак Дианы, подбежала к ней, помахивая хвостом. Это был голубоносый питбуль с бархатистой серой шерстью. Пугливая девочка. Ее только недавно перевели в загон для больших, и она все еще побаивалась прикусов и игривых драк больших собак. Диана присела на корточки и уткнулась в нее лицом.

— Хорошая девочка, — сказала она. — Молодец. — Она поцеловала собаку в нос, чтобы подбодрить, и отправила играть.

Дасти отбежала всего на пару ярдов, когда на нее со всего разбегу налетел лабрадор. Дасти от страха огрызнулась, а рыжий лабрадор придавил ее к земле и вцепился в глотку. Дасти тявкнула и замерла. Первой до них добежала сотрудница сада, подняла лабрадора за задние лапы, оттянула его, а потом взяла на поводок и оттащила. Диана склонилась над Дасти. Собака поскуливала, но крови не было. Если бы лабрадор хотел причинить ей боль, он бы укусил ее как следует, но он только прихватил ее, чтобы показать свою власть.

На ужин они повели Ноэль в новый барбекю-ресторан неподалеку от сада. Вокруг ничего не было — только деревья да темные дома. Незаметные проходы в городской парк прятались где-то между деревьями, в глубине вился ручей. Именно в этой части города чаще всего можно был встретить флаг Конфедерации на лужайках, но ресторан казался продвинутым — сплошное стекло и неоновый свет. Почти все пространство занимала овальная барная стойка в центре со сверкающими рядами бутылок. Гастропаб, как гласила вывеска: «Элитное барбекю, элитные напитки».

Диане было стыдно оттого, как ей хотелось, чтобы ресторан понравился сестре, чтобы она посмотрела на ее жизнь и похвалила ее. Ноэль подыгрывала, охала и ахала, читая барное меню. Она заказала шот за четырнадцать долларов и салат с кейлом, а Диана с Альмой заказали свое любимое: пенистое разливное пиво и целое блюдо рубленой свинины на начос. Ноэль нахваливала еду, но Диане от этого не стало легче. Ноэль как будто старалась ради них, хотя на самом деле все было ниже ее стандартов.

— Не знаю, почему только сейчас тут появилось такое место, — сказала Ноэль. — Университет всегда был рядом. Всегда хватало людей с деньгами. За таким ужином раньше приходилось ехать в другой город.

— Ну, теперь тут больше белых, — сказала Альма. — Даже за то время, что я здесь, все успело поменяться. Раньше, еще в девяностые, из Нью-Йорка приезжали только черные женщины. А теперь из Нью-Йорка переезжают белые женщины, которые раньше жили в Бруклине.

— Это где же ты встречаешь столько ньюйоркцев?

— В книжном клубе. На йоге. Да мало ли где. — Альма пожала плечами и отпила пива.

— На йоге? Какая у вас милая жизнь, — сказала Ноэль, и Альма тут же среагировала:

— Мне тут очень хорошо.

— Не сомневаюсь, — ответила Ноэль, и сделала глоток бурбона. — Не могу представить тебя в пригороде. Ты бы там отсвечивала, как белая ворона.

Альма покраснела и гневно выскочила из-за стола. Диана смотрела ей вслед. Она еще не понимала, что Ноэль не хочет никого провоцировать. В плохом настроении она превращалась во всезнайку и начинала рассказывать всем, кто они на самом деле.

— А знаешь, при всем твоем презрении к маме, ты бываешь ох как на нее похожа. У тебя что-то не так, а страдают окружающие. Ты оскорбила Альму.

— Я не хотела, — сказала Ноэль и уставилась в окно на темную дорогу.

Можно было даже подумать, что она раскаивается, хотя с самого приезда вела себя холодно, как будто все их передряги ее утомляют: мамин рак, Северная Каролина, их воссоединение. Когда они приехали в больницу, Лэйси-Мэй прямо не отлипала от нее. Она делала Ноэль комплименты про ее прическу, угощала ее фруктами со своего подноса, вручала ей пульт от телевизора. Ноэль не обращала внимания, читала или дремала в углу комнаты, надев темные очки. Иногда она вмешивалась в их разговор на нейтральные темы — о погоде, о доброте медсестер — лишь бы не о президенте или о политике. В конце концов она говорила: «Я пошла за кофе», и уходила. Проходило десять минут, потом час, потом Диана шла искать Ноэль и обнаруживала ее на парковке с сигаретой. Так Ноэль показывала ей, что готова уезжать, — она уходила, а Диана шла следом.

Но если она не хотела их видеть, зачем приехала?

— Я заметила, Нельсон не звонит.

— Я тоже ему не звоню, это взаимно.

— Я думала, у вас все хорошо, — сказала Диана и поняла, что не верит в собственные слова.

Когда они говорили по телефону, Ноэль мало рассказывала про свою жизнь, как будто не могла доверять Диане просто потому, что они одной крови. Когда-то они были близки, по крайней мере так помнила Диана. Иногда ей казалось, что она придумала эту близость, это ощущение легкости между ними, которое было в детстве.

— Как думаешь, вы справитесь?

— Нельсон не очень любит обсуждать