Заблудившийся всадник - Сергей Плеханов

— Горожане никак не могут решить, изгнать им князя или помириться с ним, — говорил Конрад, подводя гостей к широкой лавке, на которой прислужники расставляли серебряные тазы, наполненные водой с благовонными травами.

С удовольствием вымыв руки и лицо душистым настоем, Ильин утерся белой салфеткой и бросил ее на руки слуге.

Патер Карл, служивший в небольшой церкви Готского двора, прочел молитву Benedicite и благословил трапезу.

Когда приглашенные уселись за стол, заняла свои места и семья хозяина дома. Сам Фишер опустился в широкое кресло с резными подлокотниками и кивком головы приказал подавать блюда.

На белой скатерти, уставленной различными украшениями — статуэтками, вазами, резными замками и соборами, — появились серебряные миски с ушками, по одной на двух участников трапезы. Каждому было подано по толстому ломтю хлеба, накрытому пластиной мяса.

Конрад достал из шкафчика, стоявшего рядом с хозяйским креслом, окованный золотом рог единорога и сунул его в похлебку. Поднял высоко над столом, чтобы показать гостям. Все знали: если бы в пище содержалась хотя бы капля отравы, рог начал бы кровоточить. Но этого не произошло, и участники трапезы дружно заработали ложками, по временам отрезая ножами куски мяса и отправляя их в рот.

По знаку Конрада слуги наполнили кубки романеей. Фишер достал из своего подручного шкафчика золотое лангье — подставку для хранения змеиных зубов и капнул на нее вином. Опять продемонстрировал сотрапезникам полную безвредность питья — ни один из зубов не начал кровоточить.

— Мы пьем это вино благодаря доблести господина Шмальгаузена и его верного помощника Вольфганга, — провозгласил Конрад и одним махом осушил кубок.

«Это было великолепно, господин Шмальгаузен! Задали перцу нехристям!» — восторженные возгласы наполнили пиршественную залу.

Виктор польщенно раскланялся направо и налево, приложив левую руку к сердцу. Посмотрел на Овцына и улыбнулся — лицо Василия выражало крайнюю степень самодовольства.

Вино развязало языки, и чинность трапезы была нарушена. В разных концах стола начались дебаты о последних городских событиях. Ильин напомнил хозяину о сказанной им фразе:

— Так вы, господин Фишер, считаете, что споры идут в основном из-за будущей судьбы князя? По-моему, и так все ясно — ненависть к нему стала всеобщей.

— В том-то и дело, что чувства людей говорят одно, а трезвый расчет другое… О, этот Ярослав далеко пойдет. Он не зря решил в прошлом году не платить ежегодную десятину своему отцу. Тем самым он привязал к себе новгородцев.

— Поясните вашу мысль, — попросил Ильин.

— Раз с них перестали собирать эту дань в пользу Киева, они волей-неволей должны поддержать Ярослава. Ему нужна военная сила, он хочет завладеть троном.

— Отчего вы так думаете? Разве он может быть уверен, что ему удастся свалить отца?

— Я полагаю, этот Ярослав выдающийся интриган. Он ничего не начнет делать без предварительного обдумывания. Ход его рассуждений я представляю себе так: новгородцы поддержат меня, так как в случае победы могут требовать от меня привилегированного положения для своего города. Если же отступятся от меня, будут снова платить дань Киеву.

— А, вы хотите сказать, он просто развращает их этой подачкой?

— Именно это я имею в виду.

Ильин проникся уважением к аналитическим способностям купца. Не ведая и сотой доли того, что знал Виктор, он верно определял мотивы поступков Ярослава. Однако некоторые моменты в цепи рассуждений Фишера казались ему малоубедительными.

— Если принять вашу точку зрения полностью, то придется предположить: отказываясь платить десятину, Ярослав знал, что великий князь заболеет и не сможет пойти на него войной.

— А я допускаю, что сама эта болезнь была предусмотрена нашим князем, — и Конрад хитро сощурился.

— То есть?.. То есть он каким-то образом ее вызвал? И зная наперед, что случится, решил одним ударом обеспечить себе военную поддержку со стороны новгородцев?

Конрад закивал и расхохотался, потирая руки, словно сам все это так логично устроил.

Ильин задумался. В словах немца определенно содержалось рациональное зерно. Но если Ярослав — отравитель собственного отца… Размышления его прервал вопрос Овцына.

— А какой смысл ему убирать отца, он и так, говорят в здешнем народе, прямой преемник его. Святополк-то, старший, в темнице сидит вместе с женой. Сживет, говорят, его Владимир со света. И за что он на него так прогневался?..

— Здесь Святополка «двуотцовщина» именуют, — с трудом выговорив русское слово, Конрад даже запыхтел от натуги. — Он ведь…

— Да-да, мы это тоже слышали, — перебил Ильин. — Я боюсь, вы собьетесь с мысли. Продолжите, ради бога, о тех соображениях, по которым Ярослав может желать смерти отца.

— Давайте поставим вопрос так: почему в княжеской семье умирает сначала старший сын Вышеслав, затем второй сын Изяслав, после этого третьего по старшинству — Святополка — вместо того, чтобы назначить на княжение в Новгород, как положено преемнику великого князя, сажают в подземелье, а его законное место достается Ярославу. А вскоре сам великий князь заболевает… До сих пор нет никаких сведений об улучшении его состояния, а в этом возрасте…

— Вы полагаете, все эти смерти не случайны? Я готов согласиться с вами, что поссорить отца со Святополком Ярослав мог — каким-нибудь образом подбросить порочащее князя письмо, например, но устроить несколько смертей?.. К тому же, я знаю, великий князь больше всех любит Бориса, который сидит на княжении в Ростове. Ходят упорные слухи, что именно его он хотел бы видеть на Киевском столе после своей смерти. Да и еще семь сыновей остается у Владимира, их ведь тоже со счетов не сбросишь.

— Не будем гадать. Мне кажется, скоро наступят решающие события…

Когда они остались втроем, Ильин сказал:

— Можно подумать, не мы с вами явились из будущего, а этот Фишер. Что ни слово, то в точку… Знаете, пятнадцатого июля великий князь умрет. А в тот же день, еще не зная о его смерти, Ярослав устроит кровавую баню лучшим мужам города и убьет больше тысячи человек.

Анна, еще продолжавшая злиться на Виктора за его ретроградные высказывания — именно в порядке наказания его она демонстративно молчала целых два дня, — теперь не выдержала.

— Ты должен немедленно предупредить новгородцев!

— А как же невмешательство? — сощурился Овцын. — Хочешь навсегда тут застрять? Или прибыть к себе домой, а в вашей усадьбе не папенька-генерал, а какой-нибудь подлец сиволапый…