Воображаемые жизни Джеймса Понеке - Тина Макерети
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Только хорошее. Изучать его – настоящее удовольствие.
– Разумеется. Вы, несомненно, являетесь великолепным представителем своего племени. – Тут он повернулся к Художнику. – Вы согласны?
– Маори – прекрасный народ.
Я понял, что мы оба устали.
– Ну да, маори, насколько я понимаю, быстро продвигаются к цивилизации, – вступил в беседу другой джентльмен. – Сравнение показывает, что по уровню своего развития они стоят на соседней ступени с европейцами. Стратифицированное общество, накопление материальных ценностей. Все это верные признаки относительной цивилизованности.
На этом оба джентльмена замолкли, чтобы изучить меня повнимательнее. Их пристальные взгляды заставили меня отодвинуться в сторону. На сегодня хватит.
– И вы считаете, что их лучше выставлять в живом виде, не так ли, сэр?
– Ну почему бы и нет. Хотя осмелюсь заметить, что в демонстрации некоторых формально человекоподобных существ в препарированном виде нет ничего плохого. У дикарей нет христианской души. В некоторых случаях у нас нет оснований предполагать, что они действительно являются представителями человеческой расы. Форма головы, физическая форма в целом. В их анатомии присутствуют… некие анималистические черты.
В продолжение своих рассуждений джентльмен сообщил, что его научные изыскания причастны к неким очень важным открытиям. Мне же пришлось сосредоточиться на собственном дыхании. Я обнаружил, что не могу осознать точное значение его слов. Даже Художника этот разговор явно вывел из терпения, и он посматривал на дверь. Мне не хотелось ничего, кроме как убраться подальше от этих людей.
– Я недавно видел готтентотскую Венеру в Париже. Крайне интересный экземпляр.
Это произнес первый джентльмен, и я почувствовал, что не могу не вступить в беседу.
– Однако мистер Антробус рассказывал мне, что видел ее в Египетском павильоне пару десятилетий назад. И что, она умерла вскоре после этого?
– Да, и теперь ее можно увидеть в Musée de l’Homme[68]. Над ней отлично поработали. Не совсем понимаю, как им удалось так хорошо сохранить цвет кожи. Если только не обошлось без краски и лака.
Значение сказанного доходило до меня постепенно, словно я погружался в кошмарный сон вместо того, чтобы просыпаться. Вот в каком мире я теперь жил – где не было ничего святого, где ничто не могло избежать алчных рук этих ученых мужей? Ничто из сокровищ, которые я видел вокруг, не могло их насытить – им нужно было забрать все. Даже нашу плоть. А потом? Они не успокоятся, пока не овладеют самой нашей сущностью? Нашими душами? Ибо что еще остается, когда преступается святость тела? Что же это за дикая страна?
Подозреваю, что Художник заметил засверкавшую у меня в глазах ярость, потому что потянул меня к двери, поспешно раскланиваясь по пути. Оказавшись снаружи, я согнулся пополам и попытался отдышаться, попытался подавить ужас и гнев, которые угрожали меня захлестнуть.
– Не обращай внимания, Джеймс, – сказал он. – Да, ты можешь столкнуться с подобными типами, но мы же не такие, верно? Боже мой, как чертовски опрометчиво с их стороны было так тебя расстроить.
Мне еще не приходилось слышать, чтобы Художник говорил с таким пылом, но я сомневался, что он разозлился по той же причине, что и я. По пути домой я чувствовал себя дальше от него, чем когда-либо, и в кэбе почти не раскрыл рта. Что ему было известно о тех вещах, которыми поделился со мной доктор Спенсер? Что ему было известно о людях, которые делали из других людей чучела, подобные тем, какие делали из животных для Египетского павильона? Был ли я счастлив быть игрушкой для этой Империи и наслаждаться тем, что Империя предлагала мне взамен: в этом ли заключалось все мое предназначение? Мне было стыдно, что у меня до сих пор не было ответа на этот вопрос, что, несмотря на возможность выбрать иной путь, о чем просветил меня доктор, я еще не был готов отказаться от желания обладать сокровищами, которые предлагало мне британское образование.
В ту ночь я не мог заснуть, обдумывая каждую грань явленных мне чудес – и кошмаров. Это были разные вещи, но в моем полусонном состоянии мне казалось, что они все слились воедино, отчего мой разум порхал и спотыкался о заводные механизмы и механические чудеса, которые удерживались на своих местах зловещими куклами в людском облике. Над каждой блестящей новинкой нависал мрачный призрак людей-рабов. «Доктор Спенсер, – спросил бы я, хвати у меня смелости, – мы принадлежим к старому миру или к новому?» Но, возможно, вопрос был не в этом. Позволят ли нам войти в новый мир? И можно ли нам будет вернуться в старый, если мы не захотим платить заломленную цену?
Глава 13
Итак, наше пребывание в Египетском павильоне подошло к концу. В заключительный вечер выставку посетили мистер Ангус с мисс Ангус, и мы вернулись домой все вместе на торжественный ужин из рыбы, жареного мяса и фруктового желе, а также тарелочек с деликатесами, расставленных в каждом углу стола. Мисс Ангус приложила все усилия, чтобы отпраздновать успех брата, и даже ее отец, похоже, был счастлив признать сыновние достижения. Среди почетных гостей было двое меценатов Художника и еще несколько доброжелателей. После трапезы Художник показал первую корректуру своей книги, которую собирался издавать по подписке.
– «Сцены из жизни дикарей» будут содержать репродукции моих лучших работ с выставки, – сообщил Художник собравшимся, – а также отредактированный пересказ моего дневника экспедиции. Они будут изданы в десяти отдельных частях, которые мои подписчики смогут затем переплести в прекрасный том.
Гости поздравили Художника и принялись обсуждать содержание книги, центральной темой которой, по-видимому, являлось наблюдение, что среди различных культур, с которыми столкнулся Художник, можно обнаружить различные уровни развития человека.
– Например, аборигены Южной Австралии отличаются более дикими наклонностями, чем маори Новой Зеландии, их культура менее развита. Маори часто строят настоящие дома, которые вы увидите на моих офортах, и у них больше развиты искусства.
Над столом прокатился одобрительный ропот, который поддержали все, кроме меня. Пусть за время выставки я и привык к пристальному вниманию, но теперь все было иначе. Мои мысли обратились к soirée в Королевском обществе. Мне не нравилось, что Художник говорил так, как будто мои соплеменники были объектами, которые нужно рассматривать под микроскопом. Он знал меня достаточно долго. Он знал меня как личность. Разве он не видел, что все мы настоящие люди, наделенные индивидуальностью, что аборигены Южной Австралии тоже являются таковыми? Что между ними, мной и им самим нет разницы?
– И вы сделаете такой же том из своего путешествия в Южную Африку? –
