Беседы - Эпиктет

13. Что такое одиночество и кто такой одинокий

Одиночество есть некое состояние беспомощного. Ведь если кто-то – один 384, это не значит, что тем самым он и одинок, так же как если кто-то – в толпе, это не значит, что он не одинок. Когда, вот, мы потеряем или брата, или сына, или друга, на которого полагались, мы говорим, что остались одинокими, хотя часто бывает, что мы находимся в Риме, столько народу нам встречается, столько живущих вместе с нами, бывает, что у нас толпа рабов. Ведь «одинокий» по моему понятию означает, что это какой-то беспомощный и предоставленный всякому желающему причинять вред. Поэтому, когда мы находимся в пути, мы тогда в особенности называем себя одинокими, когда попадемся разбойникам. Ведь от одиночества избавляет появление не вообще человека, но честного, совестливого, полезного. В самом деле, если быть одному достаточно для того, чтобы быть одиноким, говори, что и Зевс во время огнеисхода 385 одинок и плачется самому себе: «Несчастный я! Нет у меня ни Геры, ни Афины, ни Аполлона, ни вообще брата или сына, или внука, или родственника!» Некоторые и говорят, что именно это он делает, когда остается один во время огнеисхода. Они ведь не представляют себе, как можно проводить жизнь одному, так как исходят и 386 из некоей природности, из того, что от природы дано быть общественным, взаимолюбивым, с удовольствием сопребывать с людьми. Но тем не менее следует какую-то и к этому иметь подготовку – мочь довлеть самому себе, мочь пребывать с самим собой. Как Зевс пребывает с самим собой, находит спокойствие в самом себе, размышляет о своем управлении, каково оно, занят мыслями, подобающими ему 387, так и мы должны мочь беседовать с самим собой, не нуждаться еще и в других, не испытывать затруднений с тем, как проводить жизнь, задумываться над божественным управлением, над своим отношением ко всему остальному, рассматривать, как мы прежде относились ко всему случающемуся, как теперь, что все еще оказывает удручающее действие, как могло бы быть исправлено и это, как устранено, и если что-то требует тщательной работы, тщательно над этим работать соответствующим разумному основанию образом.

Вот вы видите, что повсюду царит мирный покой, которым обеспечивает нас, как нам кажется, цезарь, что нет больше ни войн, ни раздоров, ни разгула разбойничьих шаек, ни пиратских, и можно во всякий час совершать путь по суше и по морю от востока до запада. Так разве и от лихорадки может он обеспечить нас мирным покоем, разве и от кораблекрушения, разве и от пожара или от землетрясения, или от молнии? Ну а от любви? Не может. От сокрушения? Не может. От зависти? Не может. Словом, ни от чего этого. А разум, философов, обещает и от всего этого обеспечивать мирным покоем. И что он говорит? «Если вы будете внимать мне, люди, то, где бы вы ни были, что бы вы ни делали, вы не будете испытывать печали, не будете испытывать гнева, не будете испытывать принуждений, не будете испытывать помех, а будете проводить жизнь неподверженными страстям и свободными от всего». Если у кого-то есть этот мирный покой, провозглашенный не цезарем (да и откуда ему провозгласить этот?), но богом провозглашенный посредством разума, разве он не довольствуется, когда он один, тем, что рассматривает и размышляет: «Теперь со мной никакого зла не может случиться, для меня не существует разбойника, для меня не существует землетрясения, все преисполнено мирного покоя, все преисполнено невозмутимости: всякая дорога, всякий город, всякий спутник, сосед, окружающий – безвредны. Другой, тот, чья то забота, обеспечивает пропитанием, другой обеспечивает одеждой, другой наделил чувствами, другой наделил общими понятиями. А когда он не обеспечивает необходимым, значит, он возвещает отступление, значит, он открыл дверь и говорит тебе: „Иди". Куда? Ни во что ужасное, а в то, из чего ты произошел, в дружественное и родственное – в первоначала. Сколько было в тебе огня, вернется в огонь, сколько было землицы, в землицу, сколько бренного жизненного духа 388, в бренный жизненный дух, сколько водицы, в водицу. Нет никакого Аида, ни Ахеронта, ни Кокита, ни Пирифлегетонта 389, а все полно богов и божеств». Кто может размышлять обо всем этом, видит солнце, луну, звезды, услаждается землей и морем, тот так же не одинок, как и не беспомощен. – Что же, если кто-нибудь нападет на меня, когда я один, и зарежет меня? – Глупец, не тебя, а бренное тело. Так какое же тут еще одиночество, какое тут затруднение? К чему нам делаться хуже, чем детишки? Они-то, когда остаются одни, что делают? Набрав ракушек и песка, строят что-нибудь, потом разваливают и снова строят другое. И вот так они никогда не испытывают затруднений с тем, как проводить жизнь. Значит, мне, если вы уедете, придется сидеть и плакать, потому что я остался один и я одинок? Вот так у меня не будет ракушек, не будет песка? Но они делают это по неразумности, а мы несчастны по разумности?

Всякая большая сила 390 опасна для начинающего 391. Так вот переносить все такое следует по силе, но по природе, но не чахоточному. Приучи себя в какое-то время вести жизнь так, как больной, для того чтобы в другое время ты мог вести жизнь так, как здоровый. Поголодай, одну воду пей. Воздержись в какое-то время совершенно от стремления, для того чтобы в другое время в твоем стремлении было и разумное основание. А если в нем будет разумное основание, то, когда ты имеешь в себе какое-то благо, твое стремление будет правильным.

Но нет, мы сразу же хотим вести жизнь так, как мудрецы, и приносить пользу людям. Какую это пользу? Что ты? Да самому себе принес ли ты пользу? Но ты хочешь обратить их к разуму? Да сам ты обращен ли уже к разуму? Хочешь принести им пользу? Покажи им на самом себе, какими делает людей философия, и не болтай. Тем, как ты ешь, приноси пользу едящим с тобой, тем, как ты пьешь, приноси пользу пьющим с тобой, своей уступчивостью всем, своим непритязанием, своей терпимостью – вот так приноси им пользу, и не изливай на них свою желчь.

14. Отдельные замечания

Как хорошие 392 участники трагедийного хора не могут петь одни, но могут вместе с многими, так некоторые не могут гулять одни. Человек, если ты кто-то, и один гуляй, и с самим собой беседуй, и не прячься в хоре. Пусть насмеются над тобой когда-нибудь, пусть оглядят тебя, пусть встряхнут тебя, для того чтобы ты узнал, кто ты.

Когда кто-нибудь одну воду пьет или занимается каким-нибудь упражнением на деле, то он по всякому поводу говорит это всем: «Я одну воду пью». Да разве ты ради этого одну воду пьешь, да разве ради того, чтобы одну воду пить? Человек, если для тебя целесообразно пить, пей, а если нет, то ты смешно поступаешь. А если это тебе полезно, и ты пьешь, то помалкивай об этом перед теми, кому не по нраву такие люди. Что же, именно им хочешь ты быть по нраву?

Из всего того, что делают, то-то делают как имеющее главное, значение, а то-то в соответствии с обстоятельствами, то-то в соответствии с ведением хозяйства, то-то в соответствии с общением, то-то в соответствии с жизненной установкой.

Нужно избавить людей от двух этих качеств: от самомнения и от неверия. Самомнение заключается в том, что люди думают, будто больше ни в чем не нуждаются, а неверие – в том, что люди считают, будто невозможно благоденствовать при всех этих окружающих условиях. От самомнения избавляет опровержение, и это – первое, что делает Сократ 393. А что это дело не невозможно, рассмотри и поищи. Само это искание нисколько не повредит тебе. Занятие философией, можно сказать, в том и заключается, чтобы искать, как возможно пользоваться стремлением и избеганием, не испытывая препятствий.

«Я лучше тебя, потому что отец мой – консульского звания». Другой говорит: «Я был трибуном, а ты – нет». А если бы мы были конями, ты говорил бы: «Отец мой был более быстроногим», или: «У меня много ячменя и сена» или «прекрасная сбруя»? Так если бы я на эти твои слова сказал: «Пусть так, давай же побежим»? Ну, так вот, у человека на ли ничего такого, как у коня бег, такого, по чему можно узнать, кто хуже и кто лучше? Разве нет совести, честности, справедливости? Вот в этом показывай себя лучшим, чтобы ты как человек был лучше. Если ты будешь говорить мне: «Я здорово поддаю ногой» 394, скажу и я тебе: «Ты здорово гордишься ослиным делом».

15. Что приступать к каждому делу следует по тщательном рассмотрении

В каждом деле рассматривай предпосылки и следствия, и вот тогда приступай к нему. Иначе вначале ты возьмешься за него с рвением, поскольку не обдумал никаких последствий, а потом, когда какие-то из них прояснятся, с позором отступишь. «Я хочу одержать победу на Олимпийских играх». Но ты рассматривай предпосылки этого и следствия, и вот тогда, если это для тебя будет целесообразно, принимайся за дело Ты должен подчиняться строгому порядку, соблюдать обязательную диету, воздерживаться от печений, упражняться обязательно, в установленное время, в жару, в холод, не пить холодной воды, не пить вина когда попало, словом, предоставить себя в распоряжение наставника, как в распоряжение врача. Затем, во время борьбы, тебя могут столкнуть в канаву 395, может быть так, что вывихнешь руку, подвернешь ногу, наглотаешься песку, будешь высечен 396, и после всего этого может быть так, что потерпишь поражение. Когда ты продумаешь все это, и если все еще будешь хотеть, тогда вступай на поприще атлетов. А иначе, смотри, ты будешь вести себя, как дети, которые то играют в атлетов, то в гладиаторов, то трубят, потом представляют трагедию, изображая все что увидят и что поразит их. Так и ты, то атлет, то гладиатор, потом философ, потом оратор, а всей душой – ничто, но, как обезьяна, подражаешь всему что увидишь и вечно тебе нравится одно за другим, а привычное перестает нравиться. Ты ведь, приступил к тому или иному без рассмотрения, и не разобрав все дело целиком, и не проверив, но необдуманно и по пустому желанию.