Агентство «БМВ» - Александр Кашин

У Черкасова пили пиво и вели беседу.

— Я эту суку Тимонина по стенке размажу! — здоровенный жилистый кулак Гвоздя с силой врезался в стол. Тоненькая фарфоровая тарелочка с солеными крекерами, которая ненароком оказалась на пути этого ударного устройства, тихонько хрустнула и развалилась на две неравные части.

Мамонов хмыкнул, Черкасов поморщился. Сунув руки в карманы, Александр Николаевич принялся расхаживать по своей огромной гостиной, временами с неодобрением посматривая на Гвоздя. Мамонов ликовал, правда, про себя — стараясь не показывать этого Черкасову, а уж тем более взбешенному десантнику. Турок с невозмутимым выражением лица сидел в углу у стеклянной двери и курил, стряхивая пепел в металлическую крышечку от бутылки из-под виски — лень было вставать и идти к столу, где красовалась устрашающих размеров хрустальная пепельница в виде лебедя.

— Ты бы лучше свое настроение в Измайловском парке демонстрировал — этому самому Тимонину, — грозно нахмурив брови, сообщил свое мнение Черкасов. — А то ведь получается, что он тебя просто-напросто надул.

— Александр Николаевич, — взмолился Гвоздь, — этот Тимонин — гриб грибом. Маленький, как шкет, грязный, бородатый — а уж руки у него трясутся, как у последнего алконавта.

Десантник настолько распалился от злобы, что рванул воротник своей не слишком свежей рубашки — при этом верхняя пуговка отлетела и с костяным щелчком стукнулась о концертный рояль «Стейнвей», стоявший сбоку от огромного окна, затянутого кремовой шторой.

Налив себе пива, чтобы остудить кипевшее ненавистью горло, Гвоздь снова обратился к Черкасову:

— Я все делал, как меня учили. Запугал Тимонина, сунув ему под нос нож, а потом быстро допросил. При этом следил, чтобы он не задумывался, когда отвечает. Он и не задумывался. Выдавал все, что знал, сразу. Конечно лучше было бы привезти его к вам, Александр Николаевич. Но катить по аллее коляску с чуркой и одновременно конвоировать Тимонина было бы затруднительно. К тому же вокруг было много народу, да и ментов, кстати, тоже. Тимонин мог внезапно броситься к ним, и тогда мы с Мансуром сгорели бы, как свечки.

— А что же ты не позвонил — хотя бы по одному из телефонов, которые назвал тебе этот Тимонин? Не проверил их сразу же, при нем? — в свою очередь поинтересовался Мамонов, наливая себе пива в высокую стеклянную кружку с рекламной этикеткой концерна «Бавария».

— Ты, Мамонов, когда в последний раз в Измайловский парк ходил — да и вообще в любой парк? — мрачно хмыкнул Гвоздь, чувствуя, что «сукин кот» начинает под него копать, причем в присутствии Черкасова. — Каждый идиот знает, что в таких местах телефонов или нет вовсе — или они все давным-давно поломаны.

— Но ведь телефон Авилова он тебе назвал правильно? — Черкасов продолжал мерить шагами комнату, пытаясь по возможности составить из доставленных ему лоскутов информации мало-мальски цельную картину. Черкасов ни о чем сейчас не спрашивал Гвоздя — он мыслил вслух.

— Кроме того, этот гриб, как ты его называешь, признался, что учился вместе со Штерном в МАХУ, назвал дату выпуска Штерна — правильную, кстати, — Черкасов вопросительно взглянул на Мамонова, и тот утвердительно кивнул, — да и год собственного выпуска, скорее всего, тоже указал верно…

Черкасов с размаху плюхнулся на диван, который под его тяжелой тушей прогнулся чуть не до полу, вытянул руку и пошевелил в воздухе пальцами. Мамонов сорвался с места, мигом откупорил бутылку «Баварии», вылил ее содержимое в высокий стеклянный бокал и поднес Черкасову. Тот долго, не отрываясь, пил, пока не осушил кружку целиком. Поставив ее на пол, он откинулся на мягкую спинку и сложил руки на животе. Мамонов с Гвоздем хранили почтительное молчание, понимая, что все сказанное Черкасовым прежде — это только прелюдия, и он через минуту-две заговорит снова.

— Значит, так, — произнёс, наконец, Черкасов, — ты, Гвоздь, действовал неплохо, но не идеально. К сожалению, для большей скрытности вашей с Мансуром группы мы не стали ее усиливать — к примеру, тем же Турком. Вы вдвоем с чуркой выглядели вполне естественно и не привлекали к себе ненужного внимания. Какие плюсы? — Черкасов обвел тяжелым взглядом всех присутствующих, включая Турка, хотя последний вроде был и ни при чем. Гвоздь настороженно вытянул шею и стал похож на насупленного гуся с беретом на голове. Мамонов, наоборот, втянул голову в плечи и мягким, округлым движением закинул ногу на ногу — так пушистым хвостом прикрывает замерзшие лапки кот.

— Гвоздь установил, что за кличками «Цитрус» и «Иголка» скрывается конкретный человек, которого мы разыскиваем. И зовут его Сергей Штерн.

— Раз, — произнес Мамонов и загнул пухлый палец.

— Мы знаем, какое учебное заведение он закончил, год его выпуска из МАХУ, и даже если Тимонин навешал Гвоздю лапшу на уши, место, где прописан и живет Штерн или его родственники, установить не составит труда.

На этот раз «сукин кот» промолчал и пальцев загибать не стал.

— Кроме того, — возвысил голос Черкасов, — Гвоздю хватило ума конфисковать у Тимонина паспорт, а потому и его адрес также не является теперь тайной.

Черкасов медленно поднялся, прошел к бару и уже собственной рукой — не прибегая к помощи Мамонова — открыл бутылку «Баварии» и снова налил себе пива. Пить он, однако, не стал, а застыл около бара, возвышаясь над своими собеседниками.

— Теперь о том, что было сделано дерьмово, — слушатели напряглись еще больше.

— Гвоздь решил, что достаточно запугал Тимонина, и принял все его слова за чистую монету, предварительно их не проверив.

— Далее. Вместо того чтобы привезти Тимонина ко мне, он его отпустил. Повторяю, у него имелась для этого уважительная причина. Отсюда мораль, — Черкасов снова повысил голос. — Самонадеянным быть вредно. Всякую информацию необходимо проверять и перепроверять. И еще. — Черкасов воздел вверх толстый, как сарделька, палец. — С сегодняшнего дня запрещаются выезды в одиночку — только парами. Если потребуется привлечь еще людей — привлечём.

Закончив подсчитывать плюсы и минусы, Черкасов вернулся к столу и уселся в кресло. Поставив перед собой бокал с пивом, он ткнул пальцем в стопку чистой бумаги и выразительно посмотрел на Мамонова. «Сукин кот» сходил к столику, где стоял компьютер, и принес Черкасову лист бумаги и жирный черный фломастер.

— Подведём некоторые итоги, — Черкасов почесал ручкой переносицу и в центре листа большими печатными, буквами вывел — Штерн.

— Вот он, этот Иголка, который скидывал Касыму фальшивые грины. Возникает вопрос: где он их строгал? Очень просто — в квартире пенсионера Авилова, с которой съехал за день до появления там Гвоздя.

— Точно. Его вспугнули. Возможно, тот самый парень с бесцветной рожей, о котором упоминала деваха из соседней квартиры, — нашел нужным вклиниться в разговор Гвоздь. — Тем более что Авилов ничего не сказал мне по телефону о новом жильце.

— Очень хорошо, — сказал Черкасов, — назовём его «Бледный». Но рядом со Штерном вписывать не будем, а поместим чуть в стороне и обведем кружочком.

Черкасов изобразил на листе сбоку условное имя неизвестного и жирной линией взял его в круг. После этого, швырнув ручку на стол и утвердив тяжелую лысую голову на могучих волосатых руках, Александр Николаевич надолго задумался. Между тем Гвоздь сходил за пивом, а Мамонов велел Турку убираться на кухню и не отсвечивать.

Когда Мамонов и Гвоздь снова уселись за стол, они обратили внимание, что на бумажном листе произошли некоторые изменения. По сторонам от имени Штерн Черкасов вписал две новые фамилии — Кортнев и Тимонин. Подчеркнув все три фамилии — «Штерн» — двумя чертами, а «Кортнев» и «Тимонин» — одной, Черкасов задумчиво произнёс:

— И Штерн, и Тимонин, и даже Кортнев закончили МАХУ. Что это? Совпадение? Вряд ли. — Александр Николаевич прищурил небольшие, «пивного» цвета глазки и посмотрел на Мамонова. — Помнишь, сукин кот, как Мансур говорил о каком-то Кроте, которому Касым передавал привет, прощаясь с Иголкой? Стало быть, Штерн работает не один, а с помощником. Но кому можно довериться в таком опасном деле? Только очень близкому другу… Ну-ка напомни мне, сукин кот, что тебе по этому поводу натрепала натурщица Наташа, с которой ты полночи пропьянствовал в сортире МАХУ?

Мамонов расплылся в довольной улыбке и отхлебнул пиво прямо из горлышка.

— Ну вы и скажете, Александр Николаевич, — «в сортире». Я же вам докладывал — в курилке это все было, в курилке… А то, что я полночи с ней валандался, — ничего удивительного. Она много чего мне порассказала. Как вы, Александр Николаевич, любите повторять — и то, что знала, и то, чего не знала, но вдруг вспомнила — поименно, заметьте, вспомнила. Десятка два фамилий назвала, не меньше, а с тех пор уже, наверное, лет десять прошло — когда Кортнев там учился. Трепалась — не остановишь. Я-то всё разговор на Кортнева норовил перевести. Шутка ли сказать — муж самой Шиловой! Но она и Штерна вспомнила, и даже прозвище его — Иголка. Говорила, кстати, что они все четыре года обучения корешковали — прямо не разлей вода были. Нет, кто бы мог подумать: муж Шиловой — близкий друг Штерна!