Лживые свидетели - Марина Серова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Увидев меня на лобовом стекле, Григорий сделал несколько виражей из стороны в сторону, намереваясь сбросить меня. Один раз ему почти удалось это сделать. Я почти слетела с капота и ощутила, как моя левая нога ударилась о левое переднее колесо. Я подтянулась и снова легла на капот. И в следующую секунду Ремесленников крутанул руль вправо. История повторилась, только теперь я сползла вправо. Однако я упрямо полезла наверх, и снова удалось закрепиться на капоте.
Я, конечно, понимала, что долго такие трюки продолжать не смогу. Сил у меня на подобные цирковые номера почти не оставалось, ведь, несмотря на каждодневные тренировки на выносливость и гибкость, всему есть предел. Необходимо было что-то предпринимать.
Тут я увидела, что Григорий ведет свою машину в непосредственной близости от того места, где я припарковала свою. Я выждала подходящий момент и, сгруппировавшись, мягко соскользнула на землю. Я тут же рванула к своей машине, рывком открыла дверцу и надавила на газ. Ремесленникову удалось оторваться от меня совсем чуть-чуть. Я развила предельную скорость. Я знала, что вскоре должен был быть поворот на основную трассу, ведущую в Тарасов. Я начала теснить машину Григория, то вплотную прижимаясь к ней, то давая некоторый простор, но тут же вновь наступала, понуждая остановиться. Ремесленников, стиснув зубы, упорно рвался вперед. Перед поворотом в очередной раз прижала его, царапнув бампером.
И вдруг машина Григория, непонятно по какой причине, остановилась. Может быть, закончился бензин? Это было мне на руку. Однако мужчина тут же открыл дверцу машины, выскочил из салона и бросился бежать. Я тоже выскочила наружу и бросилась в погоню. Мне удалось его настичь не сразу. Было видно, что шофер покойного Пантелеймонова — тренированный и сильный мужчина. Тем не менее он допустил оплошность. Я провела подсечку, а затем, развернувшись в прыжке, — свой коронный удар пяткой правой ноги. Григорий свалился вперед и попытался вывернуться из моего захвата, который последовал сразу же вслед за проведенным приемом, но тщетно.
Я мигом достала наручники и, заведя мужчине руки за спину — благо он лежал на животе, — сковала их «браслетами».
— Не ожидала от вас, Григорий Алексеевич, не ожидала, — повторила я. — Как же так? Ведь это вы нашли своего босса убитым и позвонили в полицию. Уж на кого на кого, а на вас я подумала в последнюю очередь. Когда выяснила, что у вас, как, впрочем, и у всех, кто находился рядом с Константином Пантелеймоновым, имелся мотив желать ему смерти. Ладно, мы сейчас с вами поедем в Управление полиции, и вы дадите показания.
Григорий Ремесленников только заскрежетал зубами:
— Вы ошибаетесь, Татьяна Александровна, вы очень ошибаетесь, потому что я не убивал босса.
— Вот как? Ну что же, об этом вы расскажете в Управлении. Под протокол.
В Управлении полиции Григорий Ремесленников сказал, что хотел убить Константина Пантелеймонова:
— Это правда, что я планировал убить босса. Но только потому, что не видел выхода из сложившейся ситуации. А она была такая же, как и тогда, много лет назад. Да, тогда у нас с боссом был договорной заезд, и я проиграл ему тот этап. Специально, согласно устной договоренности. Думал, что обойдется. Как и не раз обходилось. Мало ли раз я кубарем скатывался с лошади и все мне сходило с рук, отделывался легким испугом и парой синяков и царапин. Но то было совсем другое. Тогда не было этих позорных «договорняков». Я это понял, когда оказался на больничной койке и шаг за шагом восстанавливался, преодолевая боль. Но жизнь мне босс тогда сломал. Будущее, карьера, которую мне прочили, — все пошло прахом. Однако я пересилил себя и свою обиду на босса. Подумал, что ведь я тоже принимал решение поддаться, значит, часть ответственности лежит и на мне. В общем, пережил я все, простил и отпустил. Но сейчас речь шла о моем сыне. Ведь босс собирался и с ним поступить так же, как и со мной тогда. И жизнь моего сына, и его будущее тоже были бы поставлены под угрозу. А босс и его приятели получили бы деньги. Много денег. Я должен был защитить своих родных. Арсений не стал бы соглашаться на свой заведомый проигрыш. Но его бы не оставили в покое, стали бы угрожать, шантажировать жизнью близких. И в конце концов они бы добились своего. Я не имел права допустить этого.
— И вы приняли единственно правильное, как вы считали, решение: убить Константина Пантелеймонова, — вмешался Владимир Кирьянов.
— Нет! Не я его убил! — воскликнул Григорий Ремесленников.
— Но ведь вас видели стоявшим над бездыханным Пантелеймоновым, — возразила я. — Вас видел управляющий Ростислав Солеваров. Он как раз спускался с лестницы второго этажа, но, увидев вас, остановился.
— Но ведь он не видел всего того, чего видел я, — упрямо стоял на своем мужчина. — Да, у меня было намерение устранить угрозу, нависшую над моим сыном. Поэтому я не покинул территорию коттеджа, а стал ждать босса около его кабинета. Я был уверен, что Константин Пантелеймонов оставит своих гостей и придет в кабинет, чтобы выпить. Он всегда так поступал после застолья. И на этот раз все произошло так же, как и всегда. Я спрятался в укромном месте и стал ждать. Попутно я наблюдал за теми, кто собирался предъявить ему счет, то есть убить его. Таких людей было несколько. И я даже воспрянул духом, решив, что мне не придется марать руки. Ну, во-первых, была Екатерина, эта невеста Владислава. Но она только расцарапала босса, и это не в счет. Потом пришел Иннокентий и собирался огреть его бутылкой. Той самой, в которой была отрава. Правда, и ему помешали. Тогда на сцене появился Солеваров с пистолетом в руке. Тут уж я был готов выдохнуть. Но снова — мимо. Впрочем, иного я от нашего труса-управляющего и не ожидал.
— Так кто же все-таки убил Константина Пантелеймонова? — спросил Кирьянов. — Вы отрицаете свою причастность к его убийству?
— Да, отрицаю, потому что босса убил Геннадий, его троюродный брат, — спокойным голосом проговорил Григорий Ремесленников. — Да, вполне возможно, что Солеваров видел меня около уже убитого босса, но когда я над ним склонился, тот был уже мертв.
— А где же тогда был Геннадий Броненосцев? — задала вопрос я.
— Он проскользнул в сад. И
