Конец заблуждениям - Кирман Робин

Джина начала фантазировать об их будущем в Риме, и перед ней возникли вполне конкретные, убедительные образы: вот она катит коляску по местным улицам, чтобы встретить Дункана с репетиции, вот она приходит посмотреть на его выступление в большом концертном зале, подобном тому, что находился в Национальной академии.

Однажды утром, когда Дункан сел за маленькое пианино поработать, она отправилась на прогулку в Академию – древнее и красивое каменное здание, к которому примыкают современные сооружения, концертные залы, снаружи напоминающие огромные серебряные диски. Территория была необыкновенной, студенты страстными и серьезными, слегка похожими на Дункана, когда она впервые увидела его. Джина знала, что ему здесь самое место. Она нашла дорогу в приемную комиссию и там поговорила с женщиной из персонала о требованиях: заявление, а затем прослушивание осенью. Самым большим препятствием для поступления Дункана являлся язык. Знание итальянского являлось необходимым условием. Джина собрала материалы для подачи заявления и отнесла их домой, чтобы отдать мужу.

Поначалу он не поверил:

– Ты хочешь, чтобы я подал заявление? Чтобы мы остались в Риме? Ты серьезно?

– А почему бы и нет?

– Во-первых, нам понадобятся деньги, много денег.

– И они у нас есть. – Дункан прекрасно понимал, что у нее осталось от матери несколько сотен тысяч, которых, если они распорядятся с умом, им может хватить на целых десять лет. – К тому же мы можем работать здесь, разве нет? Ты будешь давать уроки игры на фортепиано. Я могу преподавать и, в конце концов, снова начать танцевать после рождения ребенка. Мы можем сочинять, создавать новые работы, делать все, что раньше делали в Нью-Йорке.

– Ты действительно этого хочешь? – спросил он ее после паузы. – Ты не будешь скучать по дому?

Несмотря на то, что события прошлого с каждым днем становились для нее все более ясными, сейчас она чувствовала себя бесконечно далекой от своей собственной истории. По крайней мере, она не ощущала желания вернуться. Ее коллеги в Нью-Йорке прекрасно обходились без нее. Никакая другая дружба не могла сравниться с тем, что было у нее с Вайолет, но подруга больше не рядом. Единственный человек, по которому она будет скучать и который будет глубоко страдать от ее отсутствия, – это отец.

– Только по папе, хотя он и так был на другом конце страны, когда мы жили в Штатах. К тому же ты говоришь, что мы в ссоре и что я намеревалась держаться от него подальше.

– Правильно, да. – Дункан ответил слишком твердо и быстро, но прежде, чем она смогла надавить на него еще сильнее, он продолжил: – Я просто хочу сказать, что переезд за границу – это большой шаг. Нам может быть одиноко. То есть я решительно за, думаю, я справлюсь, мне не нужен никто, кроме тебя. Но справишься ли ты?

На самом деле перспектива такой изоляции действительно пугала ее, тем не менее Джина изо всех сил старалась этого не показывать. Зато она могла видеть тревогу на лице Дункана, его желание знать, что она сумеет довольствоваться только им и никогда не пожалеет об этом.

– Но будем же не только ты и я, – возразила Джина. – Ты, я и наш малыш. Не думаю, что мне нужно больше.

Дункан обнял ее, убежденный этими словами.

Уже на следующее утро Джина застала его за письменным столом, работающим над заявлением в консерваторию. Тогда она вышла, чтобы посетить Пантеон на Пьяцца делла Ротонда, прекрасную площадь, на одном конце которой возвышался храм. Она была поражена, увидев древнее здание, построенное с подобным размахом: колонны толщиной в пять человек, стоящих бок о бок. Внутри гигантский купол открывался в небеса. Действительно, было какой-то невероятной фантастикой, что она может продолжать жить в месте, где десятиминутная прогулка приведет ее к римскому храму, или к фонтану Треви, или к форуму Траяна. Вокруг нее расположилось так много чудес! Джина прямо сейчас могла бы увидеть еще больше, но почувствовала, как ее энергия иссякает, а живот сводит судорогой. Она купила бутылку холодной воды и медленно вернулась в квартиру, где обнаружила Дункана за столом рядом с балконом, настолько поглощенного чем-то, что он не слышал, как она вошла.

Она пересекла зал, гадая, не загорелась ли у него музыкальная идея, но нет, он разговаривал по телефону.

Он не говорил, только сидел, подперев голову рукой. Его нога напряженно дергалась, а телефонный шнур запутался вокруг предплечья. Услышав Джину, он повернулся к ней и изобразил куда более нейтральное выражение лица, но в предшествовавшее мгновение она заметила отчаяние. В панике она перебирала возможности относительно того, что он мог услышать. Могли ли позвонить из больницы? Может быть, с ней какие-то проблемы? С ребенком?

– Что? Что такое? Это доктор?

– Доктор? Нет-нет. – Он положил трубку и поднялся, чтобы поцеловать ее. – Не волнуйся. Ничего такого.

И все же его лицо выдавало его огорчение.

– Ты выглядишь расстроенным.

Дункан массировал лоб:

– На самом деле я не хотел беспокоить тебя по этому поводу. Но… это моя мама, если ты действительно хочешь это знать. – Он неохотно признался, что звонил, чтобы получить сообщения с автоответчика. – Она крайне негативно воспринимает мое отсутствие. Хотя я и не мог ожидать никакой другой реакции. Но это ничего не меняет. Единственное место, где я хочу быть, – это здесь, с тобой. – Дункан посадил Джину к себе на колени. Когда он молча обнимал ее, крепко сжимая, она чувствовала, как он черпает в ней утешение. Она не надеялась, что эта история правдива, хотя, возможно, так и было, но то, что он услышал по телефону, должно быть, потрясло его.

– И это все? – спросила она. – Для меня никаких сообщений?

Джина слегка прижимала его, чувствовала, как он напрягается.

– Нет, на этот раз не было.

– На этот раз? А до этого были?

– Нет, – поспешил ответить Дункан, однако его тон едва ли звучал убедительно. – Люди знают, что мы в отъезде. Не было бы никакой причины звонить.

– Ты уверен, что не защищаешь меня от чего-то? Может быть, что-то неприятное от моего отца?

Дункан явно был не в своей тарелке. Внезапно он встал, стряхнув ее со своих колен, и начал ходить по комнате.

– Я не могу винить тебя за подозрительность, поскольку раньше я не был с тобой откровенен. Но я хотел бы вернуть твое доверие.

– Расслабься, Дункан, ты его не терял.

Джина улыбнулась, решив смягчиться, чтобы снова успокоить его. Не было никакого смысла давить на него таким образом. Она перестала говорить о своем отце, хотя поймала себя на мысли, что думает о нем, чувствуя, что не может позволить ему оставаться в неведении. В конце концов ей придется рассказать ему о своих планах остаться за границей. Она не сообщила Дункану о своем намерении позвонить домой – он бы только возразил, и в любом случае, она не спрашивала его разрешения. На следующий день она позвонила своему отцу из телефона-автомата в Галерее Боргезе, куда она пошла, пока Дункан оставался сочинять в их квартире. Не получив ответа, она попыталась еще раз на следующее утро, когда Дункан выбежал за молоком. И снова после четырех гудков на линии раздался записанный голос ее отца:

«Вы позвонили Фрэнку Рейнхольду…»

В то утро она решила оставить сообщение.

«Папа, это я. Прости, что не позвонила раньше. Все очень сложно, но ты должен знать, что я в порядке, более чем в порядке. Я отправила тебе письмо, хотя и не уверена, что ты его получил. Я надеюсь, у тебя все хорошо. Я уже несколько раз пыталась дозвониться до тебя и, в общем, начинаю нервничать. Скоро попробую еще раз. Надеюсь, ты получишь это сообщение. Люблю тебя».

Позже той ночью, лежа в постели, она поймала себя на том, что вспоминает картину, которую видела в базилике Святого Петра, работу Рафаэля: жена Лота, убегая, оглядывается на горящий Содом и застывает, превратившись в соляной столб, не в силах двигаться дальше со своей семьей. Это показалось ей предупреждением. Не оглядывайся назад. Не плачь солеными слезами, когда тебя спасли. Они с Дунканом собирались вместе создать семью, начать новую захватывающую жизнь в большом городе, и он, казалось, так доволен этим, что оставил свои собственные заботы позади. Джина больше не слышала о звонках его матери. Дункан не выражал сомнений по поводу будущего, как раньше. На неделе он подал заявление в Академию и связался со школой итальянского языка, которая работала все лето. Он пропустил три недели занятий, но если нанять репетитора, который поможет наверстать упущенное, да с имеющимся знанием французского… Короче говоря, учитель заверил, что с итальянским он справится.