Ходячие. Второй шаг - Анна Зимова

У бутерброда обнаружилась подружка – девица в костюме сосиски в тесте. Она выплыла из-за кустов. Сочетание комичных костюмов и мертвых, испещренных страшными пятнами лиц было так ужасно, что Егор бросился прочь. Оглянувшись, он споткнулся и упал. Сумка сорвалась с плеча, полетела в канву.

Егор попытался встать, но понял: все, ноги отказали, превратились в бесчувственные куски плоти. Растирания, уговоры и молитвы не помогали. Нужно что-то более существенное – «догнаться» или (это даже лучше) поспать. Но позволить себе поспать он сейчас не мог. И Егор пополз к сумке, удивляясь тому, как тяжелы, оказывается, ноги, когда они становятся не инструментом для ходьбы, а грузом. Он даже не знал, глубока ли эта канава и утонула ли сумка. Он просто должен сделать все, что требуется для спасения. Сумки уже не было видно. Егор испытал какое-то мрачное удовлетворение. Ну вот и завершился его путь. Не нужно больше мучить себя, заставлять куда-то идти. Сейчас он уснет и не проснется, даже когда булки с обезображенными лицами станут его жрать. Но кто-то на небе решил показать, что еще не все потеряно. Тонкий солнечный луч пронзил мутную воду. Сумка плавала чуть поодаль. Внутрь натекло совсем немного, шприц уцелел и даже не намок. Наплевав на все, Егор укололся прямо у канавы.

Мир ненадолго ускользнул от него, но вскоре вернулся. И даже стал прекраснее. Пришли в равновесие эмоции. Животный страх отступил, теперь Егор мог мыслить здраво. Ноги отозвались сначала легким покалыванием, а затем и болью. Он встал на колени, потом выпрямился в полный рост. Силы вернулись.

Гамбургер и булка так и расхаживали у ресторана. Однако, чтобы разминуться с ними, нужно было сделать немалый крюк по мокрому лугу. Можно, конечно, пройти через лесок по другую сторону дороги, но лес опаснее, чем высокая трава. А потом он снова поднимется на дорогу и обязательно найдет автомобиль. Должны же быть, в конце концов, на трассе и нормальные машины, а не только битые, запертые или полные трупов. Все будет хорошо, убеждал себя Егор, перебираясь через канаву.

С одной стороны виднелись домики какого-то садоводства – залатанные крыши, старые заборы, сплошь гнилые доски и кое-как понапиханные куски фанеры. В садоводстве запросто могут быть эти. Но в ресторане по другую руку эти есть точно. Такая вот Сцилла и Харибда. Ни к одному из объектов приближаться нельзя. Идти придется ровно между ними.

Егор зашагал по колее, радуясь тому, как отзываются болезненным покалыванием ноги. Садоводство, казалось, не таило в себе угрозы. Никто не расхаживал по участкам, созывая кур, перекрикиваясь с соседями. Некому здесь было собирать красные яблоки, заметные даже издалека.

Колея, конечно, не так удобна, как дорога, но и по ней можно перемещаться вполне сносно. Правда, ему стало казаться, что кто-то идет сзади. Разумеется, он поминутно оглядывался и каждый раз обнаруживал, что за спиной никого нет, – но стряхнуть наваждение не мог. Страх нашептывал всякие глупости вроде того, что преследователь может быть невидимкой или прятаться в высокой траве. «Не позволяй фобиям взять над тобой верх, – убеждал себя Егор, – это все наркотик».

Еще кое-что тревожило его, и сначала было непонятно что. Что-то не так в окружающем его мире. Сухо во рту? Слишком прохладно? Слишком громок звук его шагов? Нет, это все не то. Наконец он догадался: пахло дымом. Причем вполне отчетливо. Лесной пожар? Вряд ли. Значит, где-то рядом есть живые. Кто-то жжет костер? Возможно, это не один человек, а несколько. Он шел вперед, но мысли об источнике огня не давали покоя. Наконец он понял, что не так. Картина «люди у костра в лесу» была очень яркой, но совсем неправдоподобной. Зачем людям сидеть в лесу, если поблизости стоят дома? Нет, дым определенно идет из садоводства. Егор разглядывал трубы домишек и над одной действительно увидел тонкую струйку. Совсем жидкую, почти потерявшуюся в облаках. Возможно, человек, не принявший наркотик, не заметил бы ее вовсе. Но только не он.

Люди топят печку. Сейчас они сидят возле нее, заглядывая через дверцу в печное нутро, туда, где алеют угли. У них готов горячий обед. У них есть постельное белье и даже, может быть, перины. Все то, что называется словом «быт». То, что прежде он недостаточно ценил.

На яблоне возле дома краснеют яблоки. До одури, до рези в желудке захотелось сочного яблочка. Вонзить зубы и хрустеть, хрустеть. И чтобы по подбородку тек сок. Запах дыма заворожил Егора. Впервые в жизни он понял, что это такое, когда тебя ведет не простое желание, а инстинкт.

Сейчас остро, как никогда прежде, он чувствовал себя частью своего биологического вида. Его выбросили из коллектива, из стада, и, отвергнутый, он вынужден скитаться. Нет, он и прежде знавал одиночество, но то одиночество было желанным. Сейчас он хотел к людям, нуждался в них. Егор шел на запах. Кто-то развел огонь, и этот кто-то послан ему самой судьбой.

Дом по всем признакам первый в садоводстве. Самый большой, самый крепкий на вид. Ставни выкрашены ярко-голубой краской. Забор густой, без прорех. Скорее всего, в этом доме живут круглый год, тогда как другие – лишь развлечение на лето. В пользу его догадки говорила и пристройка, в которой он заподозрил курятник.

Егор постучал, представляя, что откроется дверь дома, и кто-то поспешит к калитке, издавая по пути удивленные восклицания. Его втянут внутрь, и он, как усталый путник из сказок, получит все, что ему причитается, – кров, постель, пищу, а главное – долгий и упоительно откровенный разговор. Но на стук никто не откликнулся. Егор постучал громче. Тишина. Даже дымок в трубе иссяк. Он уже собирался уходить, когда калитка скрипнула и приоткрылась. На Егора уставилось ружье. Все правильно, с радостными приветствиями теперь не следует торопиться.

– Что молчишь? – строго спросил старческий голос.

– Эээ… здравствуйте, – отозвался Егор. – Я тут увидел дымок из трубы и решил зайти. На огонек.

– Говорила мне бабка – не топи, – проворчали за калиткой. – А я не слушал. Думал, самую малость огонь разведу, никто не увидит. Все равно заметили.

– Если вы не возражаете, я у вас немножечко… посижу.

– А если возражаю?

– Я вам не буду в тягость.

– Это мне решать.

– Я один, я безоружен. Впустите, пожалуйста.

– Вижу, что один, давно тут стою. Выстрелить в тебя уже собирался. Идешь как укушенный. Не стучать надо, а голос подавать.

– Так впустите?

– «Посижу», – передразнили его, – сам жрать небось хочешь.