Чем социализм лучше капитализма - Анатолий Вассерман

В пределах одного этажа пирамиды Маслова товары и услуги тоже далеко не всегда взаимозаменяемы. Легендарные французские 365 сортов сыра (по одному на каждый день в году) не обязательны: редкий гурман различит более двух десятков сортов. Но любой диетолог справедливо возмутится попыткой заменить сыр мясом (не говоря уж о вегетарианстве: чтобы получить всё необходимое количество незаменимых питательных веществ, надо съедать чуть ли не по мешку овощей и фруктов ежедневно). Даже искуснейший окулист не заменит рядового стоматолога. Математику не изучишь на лекциях историка.

Если считать деньги единственным средством исследования и изменения соотношений спроса и предложения, все подобные вопросы решаются единственным же способом. Если спрос рассогласуется с предложением, цена в ту же сторону рассогласуется со стоимостью, и ресурсы перетекают из менее прибыльного бизнеса в более прибыльный. Но скорость таких перемен, как известно, невелика. Значит, не только потребности удовлетворяются хуже, но и часть прибыли упускается. Так что даже с чисто рыночной точки зрения полезно изучать спрос не только через деньги, но и напрямую.

Выгодно это и обществу в целом. Раз главное средство производства - человек, следует давать всем людям наилучшее образование и здравоохранение, возможное в данный момент, даже бесплатно: затраты отобьются дальнейшей эффективной работой этих людей. Если же эти отрасли производства сделать платными - есть риск упустить перспективные таланты. Более того, человек вообще представляет ценность в качестве потребителя лишь пока и постольку, пока и поскольку связан с производством (хотя бы через ренту или пенсию): вспомните хотя бы, что случилось с греками, когда они по настоянию ЕС свернули почти всё своё сельское и промышленное хозяйство и переключились на далеко не столь производительный туризм.

Итак, приходим к решению глубоко советского толка. Прежде всего определяем необходимый минимум снабжения каждого человека каждым из невзаимозаменяемых житейских благ на каждом уровне пирамиды Маслова (с учётом текущих возможностей общества: по мере его развития этот минимум на некоторых направлениях будет расти, а на некоторых даже падать благодаря удовлетворению тех же потребностей более сложными путями - например, ржаной хлеб частично вытесняется пшеничным, зато становится деликатесом). Затем планируем обеспечение этими благами, а заодно и возможностью для каждого заработать их оплату (и обязуем всех отрабатывать хотя бы этот минимум). На рыночных же условиях производятся и потребляются только блага сверх общественно признанного минимума.

Полёт по множеству приборов всегда сложнее ориентации на единственный измеритель - деньги. Зато точнее и безопаснее.

© 2013.11.17. Впервые опубликовано в «Бизнес-журнале»

Сокращение цепочки риска

С российскими математиками - а ныне экономистами (тог же путь проделали, например, неоднократно упоминаемые мною Виктор Михайлович Глушков и Леонид Витальевич Канторович) - Олегом Вадимовичем Григорьевым и Михаилом Леонидовичем Хазиным я немало спорил заочно. Разработанная ими (в основном, насколько мне известно, Григорьевым) экономическая теория - неокономика - предсказала (вслед за теорией Адама Адамовича Смита, дополненной Карлом Хайнриховичем Марксом) конечность рыночного пути развития хозяйства. Я же, будучи правоверным либертарианцем (по математическим причинам, описанным в моей статье «Коммунизм и компьютер»: еженедельник «Компьютерра» № 1996/20), веровал в неограниченность возможностей рынка.

Но и когда я исцелился от либертарианства (опять же но математическим причинам, описанным в моей статье «Отрицание отрицания»: ежемесячник «Бизнес-журнал» № 2011/06), повод для споров остался. Неокономика выводит неизбежность кончины рынка из ограниченности возможностей разделения труда (а это - главный способ повышения его производительности). Я же отметил: разделение исчерпается, только когда каждый человек будет делать что-то своё, отличное от всех прочих. Пока многие тысячи и даже миллионы людей заняты одним и тем же и вполне взаимозаменяемы, разделение можно углублять. Нынешняя Вторая (по счёту Хазина, учитывающего и события рубежа XIX-XX веков - Третья) великая депрессия не объясняется только физической конечностью человечества и производства.

В конце концов я пригласил Хазина побеседовать со мной 2013.02.22 на радиостанции «Комсомольская правда». Одна беседа прошла в прямом эфире, вторую мы записали, и в эфир она вышла 2013.08.09. Говорили мы о многом - в том числе и о разделении груда. Я высказал сомнения, он уточнил формулировки. Теперь в неокономике говорят уже не об абсолютном исчерпании возможностей разделения труда, а о неприемлемом росте риска по мере углубления разделения. И с этим я в целом согласен.

Чем глубже разделение груда, чем больше независимых звеньев включает единая технологическая цепочка - тем больше времени (при прочих равных условиях) проходит от сырья до конечного продукта. Особенно если звенья разбросаны по большой стране. Затягивается и проектирование - по мере вовлечения в работу всё новых узких специалистов. А чем больше время от замысла до воплощения, от запуска в работу до прилавка - тем больше шансов, что к концу создания товар окажется никому не нужен. И тогда потраченные на него силы и средства придётся списать в убыток.

По апологетическим теориям рынка убыток доказывает неконкурентоспособность того, кто его допустил. Но приведенное рассуждение доказывает: апология далеко не безупречна. Невозможно требовать от рядовых коммерсантов чуть ли не божественного предвидения (да и сам вседержитель, по мнению многих, создал мир именно ради натурного эксперимента, ибо то ли не смог, то ли просто счёл слишком скучным полное предвычисление всего грядущего). Следовательно, неизбежные случайности могут разорить и того, кто в состоянии предложить лучшее решение задач, возникающих перед потенциальными потребителями. Судя по тому, какая доля инженеров поглощённого McDonnell-Douglas оказалась принята на работу в поглотивший Boeing, их самолёты были равно эффективны: просто одной фирме повезло чуть больше. Окажись размах случайности чуть больше - и выигрывает тот, чьи творения в среднем хуже (и возможно, даже существенно хуже), чем у неудачника, однажды не угадавшего, в какую сторону качнётся рынок. Множить примеры не буду: полагаю, многие читатели знакомы с ними по собственному опыту.

Поскольку случайная гибель лучших невыгодна, общество научилось страховаться от неё в буквальном смысле - через финансовую систему, берущую на себя заметную долю рисков. Появились даже структуры, специализирующиеся на рисковом - венчурном - финансировании. Они работают сразу со многими проектами: единственный успех позволяет окупить десяток неудач. Как правило, они возвращают своё и обретают прибыль продажей акций инвестируемой ими компании после достижения определённого этапа разработки. То есть, по сут и, перекладывают на покупателя риск следующего - более крупного и затратного - этапа. Рано или поздно риск превосходит возможности отдельного покупателя, и приходится прибегать к более формальным методам страхования, постепенно размазывая риск по всей финансовой системе. Но и она не безгранична. В конце концов удлинять технологические цепочки становится невыгодно: прирост производительности не окупает потенциальные убытки.

И что дальше? Неужели тупик развития вообще?

В статье «Советская конкуренция» («Бизнес-журнал» № 2012/1) я описал технологию разработки, использованную в СССР на рубеже 1930-40-х годов: конструкторские коллективы, чьи предложения оказывались хуже, чем у коллег, сразу по выявлении разницы присоединялись к более удачливым. Это резко сокращает суммарные затраты: не надо годами содержать множество больших групп в надежде на будущие удачи при решении новых задач, но в то же время опыт и знания проигравших команд не пропадают втуне, а объединяются с опытом и знаниями победителей.

Менее очевидно, что обмен сведениями между различными группами разработчиков может сократить и риск бросового производства. Изделия, запущенные в работу, чаще всего оказываются не востребованы потому, что возникло нечто более эффективное и полезное. Если об этом узнать заранее - можно своевременно прекратить производство. Возможно, даже на промежуточных стадиях: тем самым затраты сокращаются до предела. С другой стороны, при создании новых изделий можно в наибольшей степени востребовать задел, оставшийся от предыдущих: опять же сокращение затрат.

Конечно, такой информационный обмен возможен только в едином хозяйстве, при единой - социалистической, то есть общественной - собственности на все средства производства, в том числе и интеллектуальные. Кто же захочет делиться с конкурентом, если победа одного оборачивается полным разорением другого! Даже советские конструкторы неохотно обменивались идеями: запуск изделия в серию сопровождался немалыми премиями, да и от каждого конкретного экземпляра доставались некоторые отчисления если не всем участникам творческого коллектива, то хотя бы тем, чьи идеи оформлялись авторскими свидетельствами. При современном же господстве всё более агрессивных версий юридической фикции «интеллектуальная собственность» нечего и надеяться на этот путь уменьшения издержек.