Я иду искать… Книга вотрая: За други своя! - Олег Верещагин

Когда Рыси увидели Снежных Ястребов, Йерикка шепнул вслух то, что подумал, но не посмел сказать Олег:

— Кровь Перунова… они разгромлены!

Да. Чета Квитко была разгромлена, и дело тут не в количестве убитых. Дух боевой дух четы переломился, как перекаленный меч при слишком сильном ударе врага. Это виделось сразу, с первого же взгляда. Неожиданное нападение, гибель товарищей, безнадежное бегство, окружение — все это превратило чету Квитко в кучку растерянных и усталых существ.

Еще один из ребят, брат обезглавленного Войко, погиб во время перестрелки, ему снесло череп. Другой был ранен в голову и позвоночник и, похоже, смертельно. Тяжело ранены были еще двое, в том числе — сам Квитко, а из оставшихся восьми не зацепило только одного.

Квитко летал на вересковой подстилке. При виде подходящих к нему друзей он приподнялся на локтях и криво улыбнулся. Свежие бинты показывали места ранений — в правый бок, в правую ногу на середине голени. Сидев щий рядом с воеводой красивый мальчишка вскочил — и Гоймир тихо выругался, а Олег заулыбался: это оказалась коротко остриженная девчонка. Небрежным движением маленькой руки, грязной и исцарапанной, она поправила на бедре ППС.

— Оксана, — Квитко переглотнул, — то Гоймир, князь-воевода Рысей, да Вольг, он с Земли…

— Здрава будь, — Гоймир пожал ладонь девушки, а Олег, снова улыбнувшись, галантно сказал:

— Рад видеть у постели нашего друга такую красивую девушку. Если ты и дальше останешься с ним, то он поднимется на ноги вдвое быстрее.

Лесовичку тоже ни разу не зацепило. Она вновь уселась и занялась своими продранными кутами. Гоймир показал на нее глазами, но Квитко покачал головой. Гоймир кивнул:

— Добро… Как дальше станешь?

— Я… — лицо Квитко вдруг перекосилось, но явно не от боли в ранах. А вот

заговорил он спокойно, пряча за каждым словом выворачивающую душу боль. — Такт ты и сам видишь — не стало у меня и половины четы… а те, кто полегли, они друзья мне были… — подошел Йерикка, оперся на пулемет, просто стоял и слушал. — Нет у меня мочи и этих тем же побытом — как дрова в костер!

— Как дальше станешь? — терпеливо повторил Гоймир.

— На полночь пойду, в Кровавые Горы, — тихо, но решительно ответил Квитко. И посмотрел с вызовом, словно ждал — станут отговаривать.

— Вольному по воле, — ответил Гоймир.

— Так мыслишь, верно, что бросаю я вас…

— Не то говоришь, — Гоймир коснулся плеча Квитко. — Не думаю так. Да ты дорогой не напорись, дойди, коль решил.

— Гоймир, ты пойми…

— Не надо, — покачал головой Гоймир.

И тогда Квитко заплакал. Просто вдруг скривился и зарыдал. Это был до такой степени нелепо и почти страшно, что ребята окаменели. Оксана захлопотала вокруг парня, а Олег вдруг понял, какое бессилие, какую боль надо ощущать, чтобы вот так разрыдаться. Смотреть на это было нельзя.

— Пошли, ребята, — смущенно сказал он. Гоймир согласился:

— Пошли, пошли… — но Квитко окликнул их:

— Повремените… Как с Видоком? Йерикка, смотрел ли его?

— Да, — рыжий горец кивнул.

— Как с ним? — Квитко пытался во что бы что ни стало остаться воеводой, и это его желание следовало уважать.

— День, максимум — два, и он умрёт, — хладнокровно доложил Йерикка. — Его уже сейчас, считай, нет. По-моему, его надо убрать.

Вот тут на Йерикку уставились все сразу. Квитко подался вперёд и вверх, закусил губу:

— Что говоришь?! Как можешь?!

— Я сказал, что его надо убрать, ~ Йерикка резко побледнел. — Я говорю тебе, что он умрет много — через два дня. Сейчас он в коме, он на кромке, ему совершенно все равно. А вам его тащить — еще и двух тяжелых — тоже.

— Йой-ой… — Квитко унял обратно на вереск и закрыл лицо дрожащей рукой

— Князь? — хмуро спросил Йерикка. Гоймир понял, о чем спрашивает друг и, кивнув, ткнул пальцем туда, где лежал Видок. — Сейчас.

Он повернулся и потел в ту сторону. Несколько секунд Олег смотрел ему в спину, на шевелящийся локоть руки, которой Йерикка расстегивал потертую большую кобуру своего «парабеллума». Потом бросился следом, обогнал и встал на пути:

— Ты… что?! Ты спятил?!

— Пусти, — Йерикка не стал ждать, обошел его. Олег схватил друга за плечо:

— Да стой же ты!

— Сделай это сам, — не оборачиваясь, сказал Йерикка. Олег отдернул, руку, словно обжегся:

— Я?!

Йерикка передернул плечами и пошел дальше. А Олег — за ним, хотя делать этого не стоило, он понимал.

Видок лежал один. Собственно, ему было все равно — где, как, с кем, сколько. Его голова была замотана бинтами, насквозь промокшими кровью, глаза смотрели в небо, и на них падали капли дождя, скатывались, как по стеклу. Редкое и неглубокое дыхание ясно говорило о коме.

— Эрик, может, ты попробуешь помочь? — умоляюще попросил Олег, понимая, что говорит глупость, что, если бы Йерикка мог бы помочь — помог давно…

— Уйди! — тихо, но с осатанелой яростью выдохнул Йерикка, становясь рядом на колено. Олег остался, обхватив себя за плечи, чтобы успокоить озноб. Йерикка левой рукой закрыл глаза Видока, потом выдохнул и, приставив пистолет ко лбу лежащего, нажал спуск.

Олег успел отвернуться.

Они не вернулись на ту прогалину, где лежали тела убитых. Даже Краслав не настаивал на том, что братана нужно похоронить. Наверное, это было трусостью, но все понимали, что над трупами уже поработали вороны и лисы — смотреть никому не хотелось.

Чета Гоймира ушла на Каменный Увал.

Веси не было.

…Они издалека поняли, что произошло. В лесу пахло бедой — мокрым, нехотя горящим деревом. Пожаров в такую погоду не бывает, и лишь человеку под силу разжечь костер — но дело тут было не в костре…

…Очевидно, Каменный Увал сожгли уже давно, потому что уже почти нигде ничего не горело. Черные, обугленные остовы домов гнилыми зубами торчали из земли, истекая мокрым, вялым дымом. Колокольня над церковью стояла покосившаяся, с вырванным взрывом боком.

Кто здесь побывал — становилось ясно уже на околице, куда, спеша, спустились горцы. В размешанной в грязь земле с травой валялись окурки и отпечатались следы широких колес, а рядом — множество конских копыт…

…Очевидно, весь окружили ночью и атаковали сразу со всех сторон. Хотя слово «атаковали» слабо к этому подходит. «Напали» — точнее. Они подожгли дома кольцом и, оставив за пылающей линией кордоны, ворвались внутрь, в центр. Несомненно, кое-где оказали сопротивление, но слишком слабое и разрозненное. Те дома, в которых забаррикадировались защитники, поджигали тоже. Из остальных людей выгоняли и убивали во дворах — или убивали в домах. Бессмысленность и жестокость убийства становились еще более яркими и страшными, когда выяснилось, что расстреливали скотину в хлевах, кур, уток…

Как потерянные, ходили горцы по страшному пепелищу, пытаясь найти живых, окликая людей и растаскивая, где это было возможно, бревна — лишь затем, чтобы найти обгорелые останки.

На центральной площади, у церкви, стояла П-образная виселица. На груди повешенных священника и войта болтались одинаковые таблички: "Предатель", — гласили буквы глаголицы. К левому столбу был приколот официально отпечатанный лист с номером приказа и строчками линейного письма: "В связи с бандитскими действиями горских славянских отрядов, а также поддержкой, которую оказывает им местное население, местность от побережья Ан-Марья до Светлых Гор будет санирована в недельный срок."

…Йерикка, Олег и Богдан держались вместе. Богдан плакал в открытую и просил, чтобы из веси скорее ушли. Йерикка, казалось, что-то ищет. Олег просто ходил и часто сплевывал кислую слюну, а потом — широко зевал. Его вырвало в начале, когда, они сунулись в дом, где всю семью — от седого, как лунь, старика до грудного младенца — порубили саблями на кухне. Олег успел завернуть в чуланчик, никто ничего не заметил, но сейчас желудок крутило спазмами, а горло жгло…

…Около будки, оскалив зубы, лежал здоровенный кудлаш, пробитый очередью. Босые ноги маленького мальчика, пытавшегося спрятаться в будку, под защиту пса, были залиты кровью — будку прошили навылет, походя…

…Колодец, почти доверху наполненный окровавленными раздетыми трупами. На срубе — следы сабель, кто-то рубил руки людей, цеплявшихся за край, туда их бросали еще живыми…

…Превращенный в бойню хлев, груды сизых кишок и недоумевающие глаза все еще живой коровы, стоящей в собственных внутренностях…

…Распятая на обеденном столе восьмилетняя девочка — в руки и широко раскинутые ноги вбиты подковные гвозди. Очевидно, она была на редкость живуча, потому что в конце концов ей вбили между ног кол из затесанной ножки стола…

…Ряд других кольев — во дворе — с насаженными на них головами, тут же обезглавленные тела: старуха, овца, молодая женщина, двое мальчиков лет 10–12, крохотная девочка…