Любовь как закладная жизни (СИ) - Горовая Ольга Вадимовна

Думал об этом Боров и вчера. А сегодня — послал все к чертовой матери. Потому как понял, что без толку. Не сумеет. Все равно будет к ней ходить. И ее не отпустит. Он сделает так, что и она на нем с такой же силой свернется. Сделает. А если не сможет… Все равно не отпустит. Это его Бусинка. Его девочка. Он сумеет сделать так, чтоб никто ничего не просек, но и ее из своей жизни никуда не денет.

Может он и пьяный был тогда ночью, но ее слова: «вы для меня — все», помнил так, словно ему их по внутренностям вырезали. И не забудет.

И пусть она в них не то еще вкладывала, что он хотел бы услышать, Боров подождет. И дождется.

Ну а, приняв такое решение, он подумал, что и телефону хватит болтаться на заднем сиденье. И потом, задолбало его звонить ее соседке, когда Боров хотел свою Бусинку услышать.

Быстро поднявшись по ступенькам, он едва успел нажать на кнопку звонка, когда двери распахнулись и на него уставились сияющие глаза девчонки.

— Ну, е-моё! Ну, сколько повторять… — Начал возмущаться он, но больше по привычке, стараясь вернуть себе самообладание за эти пару минут, пока будет привычно ее ругать за беспечность.

— Так я же знала, что это вы. — Возразила Бусинка, отступив, чтобы пропустить его. — И светло на площадке, а я в глазок смотрела.

— Знала она. Откуда ты знала, кому в голову придет в дверь позвонить, пока я еду? — Он и сам понимал, что и ворчит уже так, чтоб не замолчать только. Потому что надо было что-то говорить, чтоб не потерять голову под этим ее сияющим взглядом.

— А я чай вам сделала, Вячеслав Генрихович. — Кажется, она его решила не слушать. — Я как раз сама пила, когда вы позвонили. И я вам уже заварила, как вы любите. Пойдемте. — Она вдруг ухватила его за руку и повела в сторону кухни.

Шустро. Так, что он даже куртку скинуть не успел. Но и одернуть ее, остановиться не захотел, чтобы не лишиться этого нежданного, но слишком желанного прикосновения. И потом, сам ведь решил ее понемногу к себе приучать, вот и надо начинать. Если выдержит и умом не тронется, конечно.

— А что случилось, Вячеслав Генрихович? Что за дело?

Что-то она какая-то не такая была, как обычно. Дерганая вся. И в глаза не смотрела, а как-то крутилась. То зыркнет, то тут же в пол уставится. И тараторит. Хотя обычно, наоборот, всегда плавно говорит. А здесь, словно нервничает. Ему захотелось обхватить ее руками и прижать к себе. Как-то утихомирить эту маленькую юлу. И уткнуться в ее волосы захотелось, не собранные в косу, как обычно, а распущенные по плечам. Влажные. Видно она под дождь попала, как из консерватории шла, и теперь ждала, пока пряди высохнут.

Вместо этого, чтоб вот так с ходу ее не пугать, он опустил на стол коробку.

— Вот. Чтоб больше не рыскала по вокзалам в поисках телефонов. И не Лысому звонила, если что. А мне.

— Ой. — Она моргнула. И села на стул. И руку его отпустила. Жаль. — Ой. — Чет он не наблюдал особой радости. Скорее какой-то ступор. — Это телефон?

Он кивнул, пока не поняв ее реакции. Не то, чтоб Боров покупал мобилку, рассчитывая на радостные визги. Но все-таки, девки обычно себя иначе ведут. И всегда подаркам радуются. А тут…

Одного грело душу — Бусинка радовалась, когда его видела. По ходу, его появление — для нее самым лучшим подарком было.

— Вячеслав Генрихович. — Она подняла на него свои глаза. И Борову они показались испуганными. — Мне не надо. Правда. Я же вам говорила. — Она чуть ли не с досадой закусила губу.

А ему до того захотелось дернуть девчонку на себя и поцеловать в этот момент, ворваться в рот языком, как уже попробовал однажды, что пришлось сжать пальцы на дверном косяке, лишь бы не поддаться.

— И я вам звонила, — Агния отвернулась, уставившись на свои пальцы.

— Я знаю. — Он отвернулся. И схватился за свою чашку с чаем, как за спасательный круг. — Теперь всегда дозвонишься. — Хмуро буркнул Боров, вертя кружку в руках.

Та была его, личной. Заведенной на этой кухне специально для Боруцкого. Он однажды пришел, а Агния поставила ту перед ним. Без всяких там цветочков и мордочек, как остальные ее чашки. Без ободков. Простая темно-синяя керамическая кружка. Лично его.

И чай она уже заваривала именно так, как он привык и сам делал. Один раз посмотрела, когда он ночевал у нее после смерти бабки, и запомнила.

— Так, маленькая. Тебя не спрашивают. И, вообще, у меня подопечная одна. Надо же следить, а то вон — за один вечер, сколько всего случилось. — Он хмыкнул, пытаясь как-то разрядить тишину кухни. — Да и потом, не могу же я вечно твою соседку дергать, когда мне поговорить надо. И не вечно же ты дома сидишь…

— Ой. — Она аж подскочила. — Он же зазвонить может, если мне кто-то позвонит. На парах. — Теперь Агния смотрела на него почти беспомощно. — У нас так ругают тех, у кого есть телефоны. Их всего десять человека на курсе, но преподаватели злятся.

Боруцкий усмехнулся. Теперь искренне.

— А ты не включай звонок на лекциях. И номер никому не давай — и звонить никто не будет. — Подмигнул он девчонке. — Кроме меня. — Боров отпил чая.

— Вячеслав Генрихович… — Бусинка шагнула к нему.

Он по неуверенности в ее глазах видел, что собирается продолжать спорить и отнекиваться. Точно, как с серьгами когда-то.

— Так, все, Бусинка. Вопрос закрыт. Сейчас возьмешь, вставишь карточку. И чтоб всегда включен был. Понятно? — Сурово велел он, не позволяя ей возражать. — И, да. Ты им не кидайся, пытаясь доказать, как тебе подарки не нужны. Это не серьги, разобьется.

У нее щеки вдруг порозовели.

— Я не буду, правда, Вячеслав Генрихович. — Она так робко и неуверенно ему улыбнулась, что у него чай поперек горла стал, обжигая пищевод.

Он только кивнул. А Агния с явным любопытством и, наконец-то, прорезавшейся радостью, принялась распаковывать коробку.

Следующие полчаса он честно пытался ответить на сыплющиеся из нее вопросы: «Что? Куда? Как? Зачем? Что с этим делать?»

И искренне кайфовал от того, что она начала радоваться. Блин. Да он бы ей каждый день что-то дарил ради того, чтоб наблюдать за этим осторожным и робким, но таким искренним восторгом. Еще б не приходилось поначалу уламывать и уговаривать. Но и к этому он начинал привыкать.

Одно плохо, ему пора было ехать. А совсем не хотелось. Боров бы просидел здесь еще и те полтора часа, что оставались Бусинке до выхода, и плевать, что курить хотелось. И до ресторана довез бы свою девочку. Только те дела, что должен был сделать сегодня, никак перенести и отложить не мог.

Она притихла, стоило ему подняться. Сразу поняла, что уходит, Боров опять по глазам увидел. И радость вся ее куда-то делась, хоть Агния и продолжала улыбаться. Но так, только для вида, думая, что он не разберет. Кивнула, когда он попрощался. И пошла провожать. А когда он уже обулся, позвала:

— Вячеслав Генрихович?

Он глянул на нее.

— Я вас попросить хотела.

Неужели? Ему стало интересно. Боров молча продолжал смотреть на Бусинку, которая, похоже, опять стеснялась.

— У нас перед Новым годом, в консерватории, концерт будет. Нам сегодня сказали. Вроде как показательно-отчетный. — Агния неуверенно улыбнулась. — В общем, нам разрешили пригласить своих родных и гостей. Кого захотим. Вот. — Она сцепила руки перед собой. — Я вас приглашаю. Вы придете? Пожалуйста?

Боруцкий глянул на ее взволнованное лицо и хмыкнул.

— Так я ж в опере твоей, ничего не смыслю. — Заметил он. — Ни хрена. Чего мне место занимать? Может, толковый кто придет…

— Вячеслав Генрихович, — она так разнервничалась, наверное, что опять подскочила к нему, став едва не впритык. И снизу вверх заглянула в глаза. — Я хочу, чтобы вы пришли. Вы. Мне других не надо. И не буду я никого больше звать. Пожалуйста. Я же уже просила прощения за то, что сказала. Я так не думаю, честно. — Бусина снова схватила его за руку.

Блин. Он же не каменный.

А вот если он ее будет хватать, когда приспичит, она нормально будет реагировать? Так он же тогда ее, вообще, из рук не выпустит…