Россия в середине 18 века - Евгений Анисимов

В доме Манштейна Зубарева показали брату короля и фельдмаршалу Кейту. На следующий день Манштейн «поутру, напоив его, Зубарева, чаем и сняв с него означенный мундир, а надев на него ту нагольную шубу, в которой он, Зубарев, у Манштейна и перед королем (!) был, посадя его в карету обще с… кениг-адъютантом, из города Потсдам поехали» к польской границе, где и расстались. В Варшаве Зубарев посетил прусского посланника и, заручившись его напутствием, двинулся к русской границе. В пути он был ограблен поляками и, нуждаясь в деньгах на дорогу, продал медали, зашитые в стельку сапога. Приехав в приграничные раскольничьи слободы, Зубарев начал всем рассказывать о своих приключениях у пруссаков и том «спецзадании», которое получил от Фридриха II. Среди его многочисленных слушателей был и Василий Ларионов, впоследствии разоблачивший конокрада Ивана Васильева.

В версии Зубарева причудливо перемешиваются правда и вымысел. Особенно обращают на себя внимание персонажи показаний беглого тобольского купца. Важнейшим среди них следует признать К. Г. Mанштеина.

После окончания русско-шведской войны Манштейн, правая рука опального Б. К. Миниха и враг А. П. Бестужева-Рюмина, воспользовавшись отпуском, покинул Россию и оказался в Берлине в окружении Фридриха II. Через русского посла в Пруссии он пытался получить отставку и, несмотря на отказ Военной коллегии, в 1745 г. поступил на прусскую службу. Получив чин генерал-адъютанта, Манштейн стал ближайшим сподвижником Фридриха. Русская сторона расценила поступок Манштейна как дезертирство и приказала ему немедленно явиться в свой полк, а когда он отказался вернуться, военный суд приговорил его к смертной казни. Россия по дипломатическим каналам потребовала от Пруссии выдачи Манштейна для приведения приговора в исполнение. Стоит ли говорить, что Фридрих и не подумал это сделать: Манштейн, человек несомненно умный и наблюдательный, был в свите короля своеобразным экспертом по русским делам. Проведя много лет в России, он прекрасно ориентировался в тамошней политической обстановке, знал многих русских деятелей и был для прусского короля бесценным приобретением. Именно поэтому русское правительство так настойчиво стремилось заполучить назад Манштейна вопреки обычаю, ибо иностранец, состоявший на русской службе, мог уехать за границу в отпуск и, испросив отставку, остаться там навсегда18.

Настораживает и участие в истории Зубарева брата Антона Ульриха — принца Фердинанда Брауншвейгского, а также фельдмаршала Кейта — крупного военачальника, командовавшего русскими войсками во время русско-шведской войны 1741–1743 гг. и покинувшего Россию после ее окончания. Все эти люди были непосредственно связаны с русскими делами, и не исключено, что дело Зубарева нужно рассматривать в плане антирусских интриг Фридриха II, стоявшего на пороге Семилетней войны.

Показания Зубарева в Тайной канцелярии нуждаются в тщательном анализе. Думается, что на следствии он стремился представить себя невинной жертвой прусской военщины, которая принудила его пойти на королевскую службу. Персона скромного сибирского посадского привлекла внимание сначала капитана, затем полковника, потом фельдмаршала Левальда не потому, что все они только и мечтали служить под одними знаменами с Зубаревым, а потому, что Зубарев — авантюрист по натуре — сам сделал прусской стороне какие-то предложения, которые вызвали интерес у прусских военных, передававших его по цепочке своим командирам, пока он не попал в руки специалиста по России Манштейна, а затем оказался в самых высших сферах Пруссии. При этом вполне можно допустить, что Зубарев имел аудиенцию у прусского короля, занимавшегося всеми важнейшими государственными делами. Тому, что Зубарев, отправляясь в Кёнигсберг, что-то задумал, есть подтверждение в показаниях свидетеля В. Ларионова. Он был в том самом обозе, с которым прибыл в столицу Восточной Пруссии Зубарев. Здесь, по словам Ларионова, Зубарев спросил у проходивших прусских солдат, где находится ратуша, а потом, обращаясь к Ларионову и другим возчикам, сказал: «Прощайте, братцы, запишусь я в жолнеры и буду-де просить, чтоб меня повезли к самому прусскому королю: мне до него, короля, есть нужда! И с тем-де от меня, — заканчивает Ларионов, — и товарищей моих в означенную ратушу с жолнерами и пошел»19.

Если наблюдения о составе лиц, привлеченных по делу Зубарева, верны, а показания Ларионова близки к истине, то можно с большой степенью вероятности догадаться о том, что поведал пруссакам Зубарев. Скорее всего он сообщил им то, что сам на допросе в Тайной канцелярии вложил в уста отрицательного персонажа своего рассказа — Манштейна, а именно:

1. Раскольники представляют большую силу, но не имеют собственного епископа и не могут рукоположить в священники. — Действительно, это была одна из самых актуальных внутренних проблем русского раскола, доставлявшая раскольникам немало хлопот.

2. Раскольники недовольны режимом, установленным Петром-антихристом и поддерживаемым его дочерью. — Этот факт тоже очевиден и не требует особых доказательств.

3. Раскольники видят в заточенном в Холмогорах малолетнем Иване Антоновиче русского царя, пострадавшего за истинную веру. — Существование таких взглядов вполне допустимо. Оппозиция господствующему строю со стороны раскольников могла проявиться и в таком виде. История «истинного царя Петра III Федоровича» — Пугачева, пострадавшего за истинную веру и народ, — подтверждение живучести таких представлений.

4. Прусский король — родственник опального царя — может помочь ему. — Эта мысль уже встречалась в деле Лопухиных — Ботта, и не исключено, что она имела широкое хождение в оппозиционных властям кругах.

Все рассказанное Зубаревым могло совпасть с некоторыми наблюдениями и выводами Манштейна о ситуации в России. Думается, что Фридрих II и его окружение могли и не доверять Зубареву, но его предложения об освобождении Ивана Антоновича и бунте раскольников против «дочери Антихриста» могли импонировать прусской верхушке, благо рисковать пришлось бы лишь тысячей червонцев и Зубаревым, а в случае даже частичного успеха авантюры результатом мог быть подрыв внутренней стабильности режима Елизаветы. Ввиду приближающейся войны это было немаловажно.

В литературе высказывалось предположение, что Зубарев оказался в Пруссии по заданию русского правительства и результаты его поездки нужны были Елизавете «как предлог для жестоких мер против возможного претендента на престол — Ивана Антоновича»20, Думается, эта точка зрения малоубедительна — опальная семья Ивана Антоновича находилась в полной власти Елизаветы, и искать предлога для расправы с ней у императрицы не было необходимости.

Допустим другой вариант: Зубарев был отправлен в Пруссию с целью спровоцировать пруссаков и возможную оппозицию на какие-то действия, которые позволили бы обезвредить неизвестный правительству заговор в пользу Ивана Антоновича. В связи с этим следует обратить внимание, во-первых, на известие о тайном вояже в Берлин «надежного человека» (о чем говорилось выше) и, во-вторых, на показания А. Зимнинского, признавшегося в Тайной канцелярии в таких речах: «Дай-де бог страдальцам нашим счастья, и для того-де многие партии его (Ивана Антоновича. — Е. А.) держат. Вот-де и князь Никита Трубецкой, и гвардии некоторые майоры партию его держат же… Как бы-де они (Брауншвейгская семья. — Е. А.) не уехали за море, для того что-де близко города Архангельского, а у них-де не без друзей. Здесь первой-де князь Никита Трубецкой, да и все-де господа — то партию держат, также лейб-кампании большая половина, а особливо старое дворянство все головою»21. Поэтому нельзя полностью исключить возможность того, что с целью побудить пруссаков к действиям Зубарев написал по указке следователей письмо в Пруссию, в котором сообщил об успешном выполнении задания и о том, что он ждет прибытия в Россию группы для освобождения узников. Однако пруссаки не пошли в расставленные сети и на призыв Зубарева не откликнулись.

Как бы то ни было, реакция Елизаветы на историю Зубарева была однозначна: охрану в Холмогорах усилили, а Ивана Антоновича срочно перевели в Шлиссельбург.

В заключение рассказа о Брауншвейгской семье отметим, что после смерти Анны Леопольдовны для ее мужа и детей потянулись долгие годы тюремной жизни. Комендант Зыбин в донесении так описывал заключенных и условия их жизни: «Дети Антона Ульриха — дочери: большая Екатерина, сложения больного и почти чахоточного, притом несколько глуха, говорит немо и невнятно и одержима всегда разными болезненными припадками, нрава очень тихаго. Другая его дочь, Елизавета, которая родилась в Дюнамюнде… нрава несколько горячего, подвержена разным и нередким болезненным припадкам, особенно не один уже год впадает в меланхолию и немало времени ею страдает. Сыновья — старший Петр… сложения больного и чахоточного, несколько кривоплеч и кривоног. Меньшой сын Алексей… сложения плотноватого и здорового, и хотя имеет припадки, но еще детские. Живут все они с начала и до сих пор в одних покоях безысходно, нет между ними сеней, но из покоя в покой только одни двери, покои старинные, малые и тесные. Сыновья Антона Ульриха и спят с ним в одном покое. Когда мы приходим к ним для надзирания, то называем их — по обычаю прежних командиров — принцами и принцессами»22.