Фантазмы - Василий Головачёв

Он успел в школу как раз к последнему звонку и с поднявшимся в душе волнением подошел к двери третьего «В» класса, где учился девятилетний Стас Панов, то есть — он сам двадцать один год назад. Прозвучал звонок, через минуту из двери класса вывалилась орава ребятишек — и среди них лопоухий, чубатый, худенький, светлоголовый мальчишка Стас Панов со сбившимся набок пионерским галстуком. Наткнувшись на незнакомого дядю, он с удивлением вскинул на него светло-серые глаза, помчался было дальше, размахивая портфелем, но что-то, видать, поразило его в выражении лица Панова, он остановился и оглянулся, силясь сообразить, кто этот высокий дядя, разглядывающий его с застывшей на губах улыбкой.

— Привет, Славка, — с трудом разлепил губы Стас, делая к нему шаг; в детстве его звали Славкой, Стасом он стал после армии. — Не узнаешь?

— Не-а… — качнул головой третьеклассник Панов. — Ты на моего папку похож. Брат, да? — Глаза мальчишки загорелись. — В гости приехал?

— Не брат, но родственник, — с облегчением сказал Стас. — Из Ханты-Мансийска. Слышал о таком городе?

— Папка рассказывал, это на Севере, да?

— Точно. Вот я оттуда. А где бабуля?

— Сейчас приплетется, — махнул рукой Славка. — Она быстро ходить не может, ноги болят.

— Пошли к ней навстречу.

Стас взял мальчишку за руку, они спустились в раздевалку, оттуда — на улицу, и там, на школьном крыльце, встретили бабушку Стаса Надежду Семеновну. Стас проглотил ком в горле — на его памяти бабушка умерла в семьдесят семь лет, — подошел, поклонился.

— Это папкин родственник, — затараторил Славка, — он из Ханимасийска приехал в гости, работает там в милиции, а жить у нас будет, отпусти меня с ним, мы и уроки сделаем, а я его в нарды научу играть.

— Погоди, трещотка, — усмехнулась Надежда Семеновна, дородная, с благородной сединой в волосах, внимательно оглядывая Станислава. — Так вы родич Кирилла? Не Шуркин ли сынок?

— Он, — кивнул Стас, неловко улыбаясь и понятия не имея, какое имя назвать: Шурка, или Александра, была двоюродной сестрой отца, это он знал, но не знал, что у нее есть сын и как его зовут.

— Запамятовала, как тебя кличут, — продолжала бабушка, удовлетворившись осмотром и не выказывая признаков тревоги или волнения. Все же Стас был похож на отца, и это обстоятельство сыграло свою роль.

— Сашкой меня кличут, — ляпнул Стас. — Александром, значит, мама так назвала.

— Ну что ж, Александр…э-э, как по батюшке-то будешь?

— Можно просто Саша, — великодушно разрешил Стас.

— Пойдем к нам пока, Саша, пообедаем, поговорим, а потом и Кирилла встретим. Багаж у тебя где?

— В камере хранения оставил, — соврал Стас, краснея. — Да у меня багажа-то кот наплакал, сумка одна, потом заберу. Только вот времени у меня маловато, кое-какие дела в столице сделать надо. Пообедаю и побегу, а вечером уже к Кириллу приду.

— Это ты сам определяйся, сынок, как тебе лучше, можешь и у меня остаться, и Кирилла с Зоей не стеснишь. Лучше, конечно, у меня, одна я живу, а там этот башибузук проходу не даст.

Стас с улыбкой посмотрел на Славку, шагавшего рядом с независимым видом. В детстве он действительно был очень подвижным и общительным ребенком, что отмечали и друзья родителей, и учителя, и родственники.

— Спасибо за приглашение, баба Надя, может быть, я так и сделаю.

Разговаривая, они дошли до бабушкиного дома — старой пятиэтажки с решетчатыми балкончиками. Стас с любопытством и стеснением в груди стал осматриваться в двухкомнатной квартирке, уютной и чистой, где бывал не раз, потрогал фарфоровую вазу для цветов на пузатом комоде, которую он разбил не то в десятилетнем, не то в двенадцатилетнем возрасте, умылся с дороги в крохотной ванной комнате, вдыхая знакомый с детства запах стирального порошка, и прошел на кухню, где хлопотала Надежда Семеновна.

Его так и подмывало позвонить родителям Дарьи по телефону, хотя он и не был уверен, что номер за двадцать лет не изменился, однако торопить события не стоило, он верил, что прибыл вовремя и вполне успеет предотвратить беду.

Пообедали (куриный бульончик, салат, жареные куриные ножки), беседуя о политике, о погоде, о видах на урожай, выслушали «серьезные» размышления Славки о том, кем он будет, когда вырастет (в детстве Стас мечтал стать архитектором или художником, рисовал он действительно неплохо), Стас сочинил короткую историю о своем житье-бытье в Ханты-Мансийске, рассказал, что знал о климате заполярного города и особенностях его снабжения, затем поспешил откланяться, видя, какой интерес проявляет баба Надя к жизни родственников зятя.

— Вечером обязательно зайду, — пообещал он без особой уверенности, сжимая в кармане куртки украденные запасные ключи от квартиры родителей, которые жгли ему пальцы. Очень хотелось сознаться, кто он такой и зачем сюда прибыл, но Станислав прекрасно понимал, что делать этого ни в коем случае нельзя. Его могли вычислить ликвидаторы Равновесия и, выяснив, что он выдал правду о Регулюме, уничтожить всю семью для предотвращения утечки информации.

Через полчаса он входил в свою собственную старую квартиру, в которой прожил восемнадцать лет, до окончания школы и ухода в армию. После службы в армии (он попал в Дагестан во время вторжения в республику чеченских бандформирований, но уцелел) Стас домой уже не вернулся. Умерла бабушка, он переехал в ее квартиру, затем обменял ее на квартиру в новостройке на проспекте Жукова. Тогда еще был жив отец и помог сыну благоустроиться, закончить институт, а также, как принято говорить, выйти в люди.

Сдерживая сердцебиение, чувствуя себя вором, проникшим в чужую квартиру, Стас прошелся по комнатам, вдыхая полузабытые запахи детства, постоял в своей спальне, еще не обклеенной плакатами с изображениями известных рок-певцов и артистов, посидел в гостиной, разглядывая пейзажные акварели, подаренные Пановым их приятелем-художником, затем порылся в ящике комода в спальне отца и мамы, где всегда хранились семейные документы и фотоальбомы, и нашел конверт с деньгами. Отец не менял привычек и держал деньги не на счетах в банках, а «в чулке». Впрочем, их было не так уж и много, всего пятнадцать тысяч рублей. Предполагалось, что на эту сумму они сделают ремонт квартиры и приобретут машину — седьмую модель «Жигулей». Однако в девяносто первом Союз развалился, началась инфляция, и финансовые запасы семьи Пановых пошли псу под хвост. Подумав об этом, Станислав с легким сердцем взял три тысячи рублей из конверта, остальные положил на место и прибрал в комнате, чтобы не было видно следов его пребывания. Затем с наслаждением постоял под горячим душем, надел чистую отцовскую рубашку из тех, что Панов-старший носил редко, и только после этого подсел к телефону.

Неожиданно на том конце линии сняли трубку, и женский голос проговорил:

— Алё?

— Это квартира Страшко? — спросил Стас, затаив дыхание.

— Да, Страшко, кто вам нужен?

— Дарья, наверное, в детсаду?

— Нет, она дома, с бабушкой, приболела немного. ОРЗ у нее. Кто говорит?

— Это папа одного мальчика из детсада, куда ходит Даша, — нашелся Стас. — Мы тоже болели, теперь вот узнаем, как другие девочки и мальчики, ходят или нет, а то говорили, что карантин собираются устроить.

— Нет, карантина никакого не сделали.

— Значит, садик работает?

— Конечно. — Голос собеседницы стал озабоченным. — Вы бы лучше в сад позвонили. Хотя не думаю, чтобы он закрылся в мае, всегда в конце июня закрывался. Как зовут вашего мальчика?

— Извините, — быстро сказал Стас, — меня просят заканчивать, до свидания.

Положив трубку, он обнаружил, что вспотел, подставил лицо под струю холодной воды в ванной, чувствуя, как с души упал камень, вытерся. Подумал: она еще жива! Я успел! Ура! Ну, с богом, Славка? Пойдем выручать любимую девушку!

Закрыв за собой дверь квартиры, которую он последние десять лет своей жизни считал «маминой», Стас спустился во двор, поймал такси и продиктовал адрес Дарьи Страшко.

Он совсем забыл о рации в ухе, которую ему нацепил Максим еще до бегства с базы РА, и, когда она заговорила, едва не вскрикнул от неожиданности.

— Мы на месте, — сообщил чей-то тихий гнусавый голос. — Фон ламинарный. Начинаем развертку тренда.

— О каком тренде речь? — осведомился Стас и прикусил язык, внезапно осознавая, что обращались не к нему, он просто услышал переговоры активников РА по сети «паутины».

— Кто говорит? — после паузы заговорил тот же голос. — Ноль второй, Хопкинс, это твои шуточки?

— У вас галлюники, ноль первый, — отозвался еще один тихий басовитый голос. — Я нем как рыба.

Стас тихонько снял с губы «родинку» микрофона, с облегчением вздохнул. Стало ясно, что в девяностом году высадилась команда РА, чтобы реализовать тренд коррекции реальности, о которой говорили Максим и Зидан, и ничего удивительного не было в том, что она пользовалась той же системой связи, которую создали специалисты техцентра в родное время.