Отрок. Покоренная сила. - Евгений Красницкий

— Ты чего это здесь?

— Иоанн и там сгодится, а я уж как-нибудь тут… И лекарка Юлия сказала, что так лучше будет.

Мишка уже собрался выдать что-нибудь ругательное на тему нарушения дисциплины, но не успел — опередила Юлька.

— Над ранеными я тут начальник! И не спорь, мне лучше знать!

— Да какой я раненый…

— Завтра сам все почувствуешь! Роська, придерживай его, а то опять упадет.

— Я не Роська, а Василий!

На Юльку эта поправка никакого впечатления не произвела.

— Да хоть князь Владимир! Держи своего старшину, чтоб харю не расквасил. И так живого места нет, как будто в ступе его толкли… Еще и ерепенится, Бешеный.

Мишка готов был поклясться, что тон, которым произнесла Юлька слово «Бешеный», совершенно не вязался со смыслом самого этого слова. Почему-то, в ее устах, от этой злой клички повеяло теплом и заботой. Тут же вспомнились и дедовы слова: "Роська — это на всю жизнь".

"Дурак Вы, сэр, позвольте Вам заметить. Яркий пример профессионального кретинизма. Команду свою создать, команду… Команда Ваша там сейчас покойников кантует, Вами убиенных, а эти — Роська с Юлькой — роднее не придумаешь, головы за Вас положить готовы. Такого ни за какие деньги не купишь, никакими управленческими технологиями не организуешь. А если организуешь, специально и с заранее обдуманными намерениями, последним подонком окажешься. На такое только тем же ответить и можно — "любовью за любовь", как у старика Шекспира…".

Лес, казалось никогда не кончится, солнце давно уже село и под деревьями наступила почти полная темнота. Под ногами одни только кочки, пни и корни, а в воздухе — хлещущие по лицу ветки и колючие еловые лапы. Увидев красноватые отблески, Мишка сначала подумал, что у него от усталости и боли мелькают в глазах искры, и только чуть позже разобрался, что видит сквозь просветы в растительности пламя нескольких факелов. Тут же до слуха стали доноситься человеческие голоса, топот копыт и, кажется, собачье поскуливание.

Мишка рванулся к свету, конечно же, тут же споткнулся, но долететь до земли ему не дали. Фома и Роська подхватили его, закинули мишкины руки себе на плечи и уже не отпускали до самой опушки леса. Мишка, впрочем и не сопротивлялся, только перебирал ногами, чтобы совсем уж не висеть мешком у ребят на плечах.

На выходе из леса обнаружилась настоящая спасательная экспедиция: дед сопровождаемый четырьмя ратниками — верхами и в полном вооружении — и отец Якова, держащий на сворке повизгивающего от нетерпения пса.

"Дожили, сэр, Вас уже с собаками разыскивают… Ну и хрен с ними, скорей бы домой, да лечь…".

— Михайла! Слава Тебе Господи… — Дед осекся, разглядев в свете факелов заскорузлую от крови рубаху внука, обвисшего на плечах Роськи и Фомы. — Ранен?!!

Мишка попытался придать себе бодрый вид, а Юлька тут же затараторила, успокаивая сотника:

— Не ранен, не ранен! Кровь не его. Побился только, но ничего не сломано, и устал сильно…

— Господин сотник, разреши доложить! — прервал Роська Юлькин отчет. — На Старшину Младшей стражи Михаила в лесу напали пятеро. Двоих он убил, еще одного тяжело ранил. Потом вызвал первый десяток Младшей стражи, чтобы догнать оставшихся двоих. Следы привели к броду через реку, но уже стемнело и Старшина Михаил решил отложить преследование до утра. Трупы убитых сейчас принесут сюда. За старшего остался десятник Младшей стражи Дмитрий.

Дед длинно выдохнул и расслабившись сгорбился в седле. Из-за его спины выехал бывший десятник Глеб, держа на отлете факел, с которого капала смола, склонился всматриваясь в Мишку.

— Э-э, да ты совсем плох, парень, ребята, подсадите-ка его ко мне за спину, надо вашего старшину домой поскорее. И ты, лекарка, садись-ка к Николе, Михайлой заняться надо… Да ты и сама понимаешь. Корней Агеич, как Михайлу отвезу, возвращаться? — Дед ничего не ответил, только махнул рукой. — Ну, ладно, тогда мы поехали.

Мишка, усевшись с помощью ребят на крупе коня, прижался к обтянутой кольчугой спине Глеба и закрыл глаза.

— Эй, Михайла, ты только не усни, а то свалишься. Слышишь?

— Угу…

Глеб тронул коня и, видимо опасаясь, что Мишка действительно уснет и свалится, продолжил разговор:

— Как же ты один с пятерыми справился?

— Повезло…

— А кто такие?

— Не знаю…

— Специально тебя поджидали?

— Не-а, случайно наехал.

— Да, если б специально ждали, ты бы от них не ушел… А ребята твои молодцы — сразу на помощь кинулись.

— Так учим же…

Убедившись, что Мишка внятно поддерживает разговор, Глеб понукнул коня и поехал быстрее. Мишка запрыгал на крупе коня, каждый толчок отдавался болью во всем теле.

— Дядя Глеб, помедленнее…

— Потерпи, парень, недалеко уже. Ну и напугал ты всех! Кобыла твоя прибежала — вся в пене, дрожит, бок в кровище. Дед твой, как раз, с Выселок вернулся, поднял всех, кого нашел… Ничего непонятно, ребята твои тоже — убежали и сгинули. Ты не спишь там?

— Не сплю.

— Вот я и говорю: ничего непонятно, куда идем, с кем встретимся? Нас-то пятеро всего набралось, остальные все в полях ночуют. Хорошо, хоть собака след взяла, а то и не знали бы, где искать.

— Угу.

Разговаривать не хотелось, Мишка отзывался только для того, чтобы показать Глебу, что не уснул.

— Мать твоя перепугалась, вон, смотри: в воротах стоит.

Мишка вытянул шею, выглядывая из-за плеча Глеба. Действительно, в воротах были видны фигуры нескольких женщин.

— Аня! — Еще издали закричал Глеб. — Все хорошо! Цел твой парень, и остальные тоже все целы!

— Мишаня! — Из группы женщин выбежала мать, схватила Мишку за полу рубахи. — Ой, о кровь-то…

— Не его это. — Успокоил Глеб. — парень твой — богатырь, один с пятерыми схватился, двух татей уложил, вот и замарался.

До самого дома мать так и шла рядом с глебовым конем, держа Мишку за полу и время от времени тихо повторяя:

— Мишаня, сынок… — А Мишка каждый раз так же тихо отзывался: — Все хорошо, мама.

На подворье Глеб помог Мишке слезть на землю, держа за шиворот, как щенка. Хотел было спешиться и сам, но отчего передумал и только спросил:

— На крыльцо-то влезешь, богатырь?

Мать подхватила Мишку по руку, под другую подлез еще кто-то, Мишка не разобрал — кто.

— Спаси тя Христос, Глебушка, — мать поудобнее перехватила мишкину руку — мы теперь сами доберемся.

— Не на чем… Аня, сейчас Никола Юльку подвезет, он сначала к ее дому завернул, наверно, за лекарством… Ну, я поехал.

Дальнейшее Мишка воспринимал уже смутно. Его раздевали, укладывали, Юлька прикладывала к больным местам что-то горячее, остро пахнущее лекарством, обматывала тряпками, а он все ловил какую-то, все ускользающую мысль, так и не поймал — уснул.

Глава 4

На следующий день мать разбудила Мишку далеко за полдень. Все тело ныло, и вставать не хотелось настолько, что Мишка даже попробовал покапризничать, как маленький, но мать проявила твердость.

— Такие болячки, как у тебя, припарками только у стариков лечат, а для молодых главное лекарство — движение.

— Юлька сказала? — Догадался Мишка.

— Она. — Подтвердила мать. — И правильно сказала! Пошевелись, пошевелись, кровь разойдется, и всякие синяки-шишки быстрее пройдут. Да ты и проголодался, поди?

Стоило матери напомнить о еде, как Мишка почувствовал, прямо-таки волчий голод. Попробовал намекнуть матери, чтобы еду принесли в постель, но получил решительный «отлуп».

— Вот тебе чистая одежда, одевайся, умывайся и ступай на кухню, там тебя покормят. И хватит стонать! Дед вернется, еще добавит тебе.

— За что? — Мишка обрадовался продолжению разговора, позволяющему еще хоть немного поваляться в постели. — Все же хорошо вчера закончилось.

— А оружие кто вчера потерял? В прежние времена за потерю оружия ратника казнить могли, или изгнать, до тех пор, пока новое себе не добудет.

"Вот те на! Один против пятерых, двоих положил, третьего на руках унесли, так еще и виноват в чем-то!".

— Так я же вчера один против пятерых был!

— А сегодня из твоего самострела в деда или в братьев стрелять будут!

"Какая она, все-таки разная бывает! Вчера семенила рядом с конем, держась за подол моей рубахи — одна. Когда сестер воспитывает, делая из них боярышень — другая. Рядом со Спиридоном — третья. А сейчас — воительница, боевая подруга ратника! Женщина! Именно так — с большой буквы".

— Дед в погоню пошел?

— Да, еще затемно. Забрал всех твоих ребят, Глеба, Данилу, да еще Бурей за ним увязался. Ну и Стерв[6], конечно с ними. Еды, себе и коням, на три дня взяли.

— Какой Стерв?

— Охотник. Отец Якова. Помнишь: вчера с собакой тебя искать ходил? В крещении Евстратий, только он сам ни выговорить, ни запомнить никак не может.