Геродотова Скифия. Историко-географический анализ - Борис Рыбаков

Рассмотрев все аргументы в пользу отнесения северо-западной земледельческой части Скифии к праславянам, обратимся к части записей Геродота о местных преданиях племен, почитающих плуг с ярмом священным даром небес и главной святыней всего народа.

Записи Геродота мы можем сопоставить с некоторыми ценными отрывками других авторов (Алкман, Валерий Флакк, Диодор Сицилийский), что уже делалось исследователями неоднократно, с «археологической историей» Среднего Поднепровья и с украинским и русским фольклором, дающим интереснейшие параллели свидетельствам древних авторов.

Рассказ Геродота о происхождении четырех сколотских племен представляет собой запись местного среднеднепровского эпического сказания с элементами мифа о первочеловеке. Среднеднепровское, борисфенитское происхождение сказания твердо определяется двумя признаками: почитанием земледельческих орудий и происхождением первого человека от дочери Днепра; сочетание этих признаков исключает скифскую кочевую, беспашенную среду и переносит место действия сказания выше по Днепру, в земледельческую лесостепь Среднего Поднепровья, так хорошо знакомую нам по обильным археологическим материалам X–IV вв. до н. э.

Генеалогическая схема сколотских племен выглядит так:

Хронология сообщена Геродоту эпическая: от первого царя Таргитая до похода Дария прошло круглым счетом никак не больше тысячи лет (§ 7). Для нас это должно означать несколько веков, т. к. Алкман, поэт VII в. до н. э., уже упоминает быстроногого коня Колаксая[219], а это означает, что имя Колаксай к этому времени уже стало эпическим. Римский поэт, современник Плиния Валерий Флакк, повествуя об аргонавтах, перечисляет вождей бесчисленных племен Скифии (рисуемой им крайне неопределенно) и на втором месте в длинном перечне полководцев упоминает Колакса, сына Юпитера и Оры, гербом которого были три молнии. Несколько загадочна фраза: «Колакс собрал воздушных драконов, отличие матери Оры и с обеих сторон противопоставленные змеи сближаются языками и наносят раны точеному камню». Возможно, что речь идет об изображении днепровской змееногой богини на знаменах (?). Вслед за Колаксом упомянут престарелый Авх, владелец «киммерийских богатств». Воины-авхаты славятся уменьем владеть арканом[220].

Опереться на поэму Флакка как на исторический источник нельзя, т. к. в ней фантастически перепутана география и хронология многочисленных племен. Можно извлечь из нее лишь то, что фрагменты скифского эпоса дожили (может быть, только в письменности) до римского времени, когда скифских героев возводили к эпохе аргонавтов. Создается впечатление, что Валерий Флакк слил воедино детали двух генеалогических легенд Геродота, сохранив и опоэтизировав некоторые интересные детали: Авх, потомок старшего сына, представлен здесь стариком; авхеты, живущие по Гипанису, где, по Геродоту, водились дикие кони, отлично владеют арканом. Все это Флакк мог почерпнуть как у Геродота, так и у многочисленных компиляторов.

Миф о падении с неба земледельческих орудий, секиры и чаши мы можем в самых общих чертах датировать временем появления в Среднем Поднепровье, во-первых, пашенного земледелия, а во-вторых, временем выделения дружин, вооруженных топорами. Появление пашенного земледелия в Среднем Поднепровье следует относить, по всей вероятности, к рубежу бронзового и железного веков — к началу I тысячелетия до н. э.

Мифологические и эпические концепции создаются у всех народов в определенные узловые моменты их истории, когда в реальной жизни происходят или внутренние сдвиги (рождение новых хозяйственных форм, возникновение новой социальной организации), или же резкое соприкосновение с внешним миром (войны с соседями, вторжение врагов и т. п.).

Для праславян-сколотов такой бурной эпохой внутренних и внешних новаций было время перехода от бронзового века к железному, время чернолесской культуры. Появление нового металла, железа, залежи которого в изобилии имелись в болотах и озерах славянщины (болотная руда), повышение роли земледелия и появление рала происходило одновременно с наездами южных кочевников-киммерийцев, против которых сколоты-чернолесцы построили свои первые крепости по южной окраине своей земли. Сколоты отстояли свою независимость; новое железное оружие и могучие крепости в полтора километра в поперечнике позволили им устоять в борьбе со степняками, нападавшими со стороны моря.

Весь этот комплекс реальных событий, резко видоизменивших прежний медлительный быт праславянских племен, получил отражение в первобытных мифолого-эпических сказаниях, фрагменты которых дожили до XX в. и были зафиксированы фольклористами. Часть этих древних праславянских представлений отразилась в сказках; к ним время от времени привлекалось внимание исследователей, часть же фрагментов уцелела без определенной фольклорной формы, только лишь в виде пересказа древних легенд, и эта полузабытая часть древнего творчества осталась по существу на положении этнографического архива, несмотря на две интереснейшие публикации В. В. Гиппиуса и В. П. Петрова[221].

Героем этих легенд является волшебный кузнец Кузьмодемьян (или два кузнеца — Кузьма и Демьян). Иногда он выглядит как первый человек («вiн був первий чоловiк у бога, як свiт очинявся»)[222]. В других материалах Кузьма и Демьян выглядят первыми пахарями: «гадають, що К. и Д. були пахарi адамовскi», «першi на землi були орачиï», «видумали перше рало»[223]. Волшебные кузнецы ковали плуг 40 лет и весил этот чудесный первый плуг 300 пудов[224]. Кузнец-богатырь действует в то эпическое время, когда народ страдал от змея, прилетавшего всегда со стороны моря (т. е. с юга); иногда змей даже называется «черноморским». Кузнецы строят крепкую, не доступную змею кузницу, куда устремляются беглецы, спасающиеся от свирепого чудовища. В кузницу бегут девушки, царская дочь и даже богатырь верхом на коне. Иногда это тот богатырь, который уже бился со змеем где-то на иных просторах. Кузница всегда защищена железной дверью. Разъяренному погоней змею всегда предлагается пролизать дырку в двери и всунуть в кузню свой язык, что змей всегда и делает, т. к. ему обещают посадить на язык его жертву. Но здесь выступает самый устойчивый элемент преданий: волшебный кузнец (или кузнецы) хватает змея за язык раскаленными клещами, запрягает чудище в огромный плуг и пропахивает на нем борозды или до Днепра, или до самого моря. И здесь, у Днепра или на морском берегу, змей, выпив полморя, лопается и издыхает.

Иногда захваченного кузнечными клещами змея заставляют опахивать город: «Дем’ян став за плугом, а Кузьма веде за язик i оруть тею змiєю, оборують [опахивают] Киïв. I такi великi скиби повернули — завбiльшки як церква… трохи не доорали, бо змiя втомилася»[225].

Следом победы над змеем считают знаменитые «змеевы валы» на Украине, восходящие к скифским временам.

Особый интерес представляет география записей о Кузьме-Демьяне: Киевщина, Полтавщина, Черкасщина, Прилуки, Золотоноша, Звенигород, Златополь, Белая Церковь. Нетрудно заметить, что легенды о Кузьме-Демьяне (иногда их заменяют Борис и Глеб) географически замыкаются в древнем районе чернолесской культуры, в ареале архаичной славянской гидронимики, в земле геродотовских земледельцев-сколотов.

Однако Геродот подобных легенд не знал. Стадиально легенды о волшебных кузнецах, творцах первого плуга и защитниках людей от черноморского змея, относятся ко времени значительно более отдаленному, чем время путешествий историка. Исходя из появления первых железных кузнечных изделий и постройки первых мощных укреплений, легенды о кузнецах, приуроченные в средние века к Кузьме и Демьяну, следует возводить к началу I тысячелетия до н. э.

То, что в фольклорных записях восходит к первобытному героическому эпосу, эпосу борьбы и победы, Геродоту рассказывали в форме более обобщенной генеалогической легенды, и единственная точка соприкосновения — появление плуга — связана с волшебными ковалями. Впрочем, само появление первого плуга в украинских легендах о Кузьме и Демьяне совершенно не обрисовано, т. к. основная их задача — рассказ о том, как кузнецы защитили людей, уже пашущих землю, от злого змея. Первый плуг — лишь побочная черта в характеристике волшебных кузнецов-победителей, действующих на земле, но связанных и с небом («божьи ковали», святые). Ко времени Геродота эта, так сказать, предыстория первого плуга была уже заслонена другим, более близким для информаторов Геродота сюжетом: состязание между царевичами-братьями и определение племени-гегемона.

Имена мифических царей толкуются из иранских языков следующим образом: