Стриптизерша (ЛП) - Джасинда Уайлдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, ты нечто большее. Ты намного большее. Ты... все это... меня куда-то уносит, когда я рядом с тобой, я теряю себя.
Это трогает его. Я чувствую, как он напрягся от моих слов.
— Ты представляешь, какой эффект производишь на меня? — он мягко смеется. — Ты выворачиваешь меня наизнанку. Я никогда... я никогда ни о ком не беспокоился. Не так сильно. Ни о ком другом. После того, как мама умерла, я замкнулся и так никому и не открылся. Папа всегда вел себя странно, как отшельник, но, когда она умерла, он просто... пропал. Фактически, я сам себя воспитал... ну, наш дворецкий Уикерс очень мне помог. И Бэтти, домоправительница.
Я не могу не рассмеяться:
— У вас был дворецкий по имени Уикерс?
— Прекрати, — смеется он. — Не я же ему имя придумал. И «дворецкий» просто было самым подходящим названием для его должности. Вспомни Альфреда из «Бэтмена». Он делал для Брюса все, помнишь? Так и Уикерс. Управлял домом, все контролировал. Следил, чтобы я ходил в школу и все такое. Он не то чтобы укладывал меня спать, например, но он залечил многие мои раны за все эти годы.
Он умолкает, вдыхая, и выдыхает. Он прогоняет воспоминания. Мне это знакомо.
— Короче говоря. Ты и я. Что ты со мной делаешь. Ты не можешь меня отвлечь. Ты должна знать, — он наклоняется ближе, и от его близости по моей коже пробегают мурашки, и твердеют соски. Предатели. Я чувствую знакомый жар в низу живота.
— Ты заставляешь меня чувствовать. И ты должна знать, что это многое для меня значит. Я начал играть... по-настоящему играть, понимаешь? Относиться к этому серьезно и играть роли, которые выбрал, — потому что хотел чувствовать. Мне приходилось показывать это на экране, потому что я не чувствовал ничего, пока был просто Доусоном. Ничего, кроме блеклого чувства одиночества. Я привык к нему, потому что рос один. Уикерс был сториком из Англии, а Бэтти — занятой женщиной с собственными детьми. Так что я перестал чувствовать, потому что так было проще. Живя в Голливуде, ты врастаешь в подобный образ жизни. Наркотики и алкоголь становятся нормой. Я впервые употребил кокаин в... двенадцать? Я рано научился веселиться на вечеринках. Это отчасти заполнило пустоту. Затем, когда я стал подростком, я увлекся девушками. Я всегда жил шикарно, понимаешь? Всегда. Это было легко. А девушки? Они заполняли пустоту во мне. Но... все это было преходяще. Такова была моя жизнь. Девушки, наркотики, выпивка, вечеринки, съемки по всему миру. Жизнь знаменитости. Все было великолепно — это была жизнь, о которой каждый мечтает. Но я всегда был один. После того, как вечеринки заканчивались, и девушки расходились по домам. Бессмыслица. Ни одна из этих девушек ничего не значила. Целый локомотив прилипчивых шлюх, которыми я пользовался, чтобы отвлечься. Они не могли мне ничем помочь, когда я в чем-то нуждался.
* * *
Я пытаюсь повернуться в его объятиях, но он мне не дает. Он говорит мне в затылок, обжигая дыханием мои волосы. Я спокойно стою, позволяя ему выговориться, впасть в эти откровения. С каждым словом Доусон становится все реальнее, и это обволакивает, затягивает, держит в напряжении.
— Я работал над последней частью про Каина Райли. Мы снимались в... Праге? Да, в Праге. Последние недели съемок. Я веселился, как долбаная рок-звезда, целыми днями, являясь на съемки невменяемым. Но сцены мне удавались. Каин был таким мрачным и загадочным персонажем, плохим парнем. Так что этот обдолбанный вид и взгляд, говорящий «мне по**й», в фильмах — настоящие. Мне действительно было по**й, но это сработало для персонажа. И вот однажды я проснулся где-то за сценой в клубе на окраине Праги. Меня вырубило, и они закрыли заведение из-за одного меня, просто чтобы я мог там поваляться. Мне вообще было насрать, что там с вечеринкой, идет она или нет. Так вот, я очнулся, у меня на лице была кровь, под носом и на подбородке. Всюду была рвота. Они просто... бросили меня там. Хотя меня тошнило. Меня так часто вырубало, что все уже забили и не проверяли, что со мной, потому что со мной все всегда было в порядке. Я выпивал еще, делал дубль, пил кофе. Шел сниматься дальше.
Доусон запрокидывает голову, предаваясь воспоминаниями.
— И потом до меня дошло, понимаешь, что им плевать. Пока я мог держаться в кадре, им было все равно. И я бы кончил, как моя мама. Мне просто повезло, что я не помер той ночью в клубе от передозировки, как она. Так, я постарался оставаться трезвым и снимать остальные сцены, стараясь не закончить, как моя мать. И так... я закончил съемки и отправился в клинику. И тогда я и исчез. Там мне, правда, не особо помогли. Я хочу сказать, да, у меня были проблемы, но не наркотическая зависимость. У меня была зависимость от чувств. Я чувствовал, когда играл, когда был в кадре. Приятные ощущения, но пустые. Понимаешь? Может, нет. Может, ты чувствуешь слишком многое, чувствуешь так сильно, что это не имеет для тебя никакого смысла. Вот в чем, как мне кажется, твоя проблема. Ты слишком чувствительная.
Я внимательно слушаю, а он кладет подбородок мне на голову, продолжая говорить, обняв меня одной рукой, удерживая меня на месте.
— А я чувствую недостаточно. Никогда не чувствовал. А потом я встретил тебя. В том паршивом клубе. А ты была таким... божественным созданием. Ты была подобно ангелу, попавшему в ад. Хуже места для тебя невозможно найти. Я видел тебя на сцене, знаешь. И тот танец на ней. Ты... притягивала их внимание. Всех этих бедных, жалких, скользких ничтожеств. Ты так отличалась от остальных апатичных стриптизерш, которые работают в таких клубах. Они не улыбаются глазами. Их сексуальность такая... искусственная. Фальшивая. А ты? Ты... источаешь чувственность, и ты даже не знаешь об этом, и это как наркотик для мужчин вроде меня. Может, я богаче и умнее тех парней, но я точно такой же. Ищу дешевых развлечений, побега от реальности. А ты? Ты так высоко, что нам до тебя не добраться. Смотреть на твой танец? Как ты двигаешься? То, как ты до последнего тянешь, прежде чем раздеться? Это сводит с ума. Ты даже не знаешь. Ты и не можешь знать. Внутри тебя есть нечто, нечто невинное. Я это вижу. Это... черт. Это ярко, как чертово солнце, но оно скрыто, потому что ты несчастна.
Меня разрывает от его жара и от того, что он обо мне говорит, но я не могу вырваться из его объятий, и мне приходится слушать его. Мне приходится слушать. Он вырывает слова прямо из души и отдает их мне. Это бесценный дар, и я храню его в своем сердце.
— И я встретил тебя, — продолжает он, — и ты заставила меня почувствовать нечто. Я не был пьян. Я могу выпить, но я не алкоголик. Я просто... залечивал раны. Я увидел тебя, а потом ты вошла в VIP-комнату, и ты была... такой ослепительной. И испуганной. И во мне что-то изменилось. Словно меня крестили, понимаешь? Я будто знал, что должен узнать тебя ближе, должен был обнять до тебя, дотронуться и рассказать тебе обо всем. НО ты все сбегала. Ты целовала меня, возбуждала, а потом снова сбегала, оставляя меня в мучениях. Ты знаешь, я набрал пятнадцать фунтов мышечной массы с тех пор, как мы познакомились. Потому что ты так меня заводишь, и я остаюсь сам с собой, и мне надо выпустить пар, и я качаюсь. Ты заводишь меня одним своим дыханием. Ты заставляешь меня чувствовать себя кем-то, а не просто каким-то чертовым Доусоном Келлором.