Избегайте занудства - Джеймс Уотсон

5. НАНИМАЙТЕ ЖИЗНЕРАДОСТНЫХ ПОМОЩНИКОВ

Не имеющий постоянной ставки ученый если не спит, то проводит время в лаборатории. Те, кто работал вместе со мной, были для меня чем-то вроде семьи, в кругу которой я часто обедал и вместе с которой ходил на пляж и катался на лыжах. И, нанимая себе лаборантов, которые помогали мне справляться с лабораторной рутиной, я старался окружить себя людьми с чувством юмора и позитивным настроем, с отношением к миру, которое могло успокоить в момент неудачи. Лучшим окружением были мои неженатые ровесники. Еще не обремененные семейными обязанностями, они могли не соблюдать строгий режим работы. Их можно было попросить помочь в вечерние часы или в выходные, когда нам хотелось поскорее получить ответ на какой-нибудь вопрос. Я, в свою очередь, относился к ним скорее как к друзьям, чем как к сотрудникам, и не просил их присутствовать в лаборатории, когда делать там было нечего.

6. АКАДЕМИЧЕСКОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ НЕ МОЖЕТ ЗАПРОСТО ИЗМЕНИТЬСЯ

Большая часть академических баталий ведется за помещения, назначения и повышения. Университетская жизнь слишком часто оказывается игрой с нулевой суммой, где на каждый выигрыш приходится эквивалентный проигрыш. Увы, большинство деканов и заведующих отделениями часто действуют непоследовательно и поддерживают свои власть и влияние, награждая своего сотрудника чем-то, в чем годом раньше ему было отказано. Еще до моего переезда туда Лео Силард говорил, что Гарвард живет как во сне — характеристика, несомненно, связанная с тем, что его самого так и не позвали на гарвардское отделение физики. Но Лео был хорошо знаком со свойственной университетской среде склонности ко всему ортодоксальному и предупреждал меня, что я должен быть реалистом и что нельзя не ждать особенных перемен от косного отделения биологии Гарварда. Его пессимизм оказался бы более чем оправданным, если бы не твердое намерение Макджорджа Банди довести до конца радикальную модернизацию гарвардской биологии. Люди таких твердых убеждений редко встречаются среди университетского начальства.

Глава 8. Навыки, пригодившиеся для успешной университетской карьеры

К возвращению Пола Доути и его жены из Англии мне нужно было найти себе новое жилье. Мне повезло, и я нашел свободную квартиру с одной спальней на Эппиан-Уэй, улице длиной в тысячу футов, всего в пяти минутах ходьбы от Гарвард-сквер. Эппиан-Уэй проходит между Гарден-стрит и Брэттл-стрит, а на ее северной стороне расположен Рэдклифф-Ярд, где некогда гарвардские преподаватели вели почти все занятия Рэдклифф-колледжа. Но теперь, с исчезновением отдельных женских курсов, бывшие аудитории Лонгфелло-холла в Рэдклифф-Ярде перешли в распоряжение педагогического отделения. Вскоре после моего переезда на Эппиан-Уэй педагогическое отделение стало расширяться и на другую сторону дороги, снеся все стоящие на ней скромные деревянные дома, за исключением дома номер ю, построенного в середине XIX века и давно принадлежавшего семье Нун, на втором этаже которого я и жил. Я регулярно, раз в два месяца, выписывал чеки на имя Теодора Нуна, обучавшегося в Гарварде в начале века и преподававшего в Лоуренсвилле еще до Первой мировой войны. Ему было под восемьдесят, он давно уже не преподавал, а дожил почти до ста.

Мне было приятно узнать, что среди прошлых жильцов дома номер 10 по Эппиан-Уэй были писатели Оуэн Уистер и Шон О'Фаолейн. Далеко не столь приятной была система центрального отопления этого дома. Зимой мне постоянно приходилось спать под одеялом с электроподогревом. Спартанский облик моей квартиры был просто создан для недорогой мебели, которую я закупил в магазине Door Store на Массачусетс-авеню по дороге к Сентрал-сквер. Простоту этой мебели скоро дополнил большой нью-гемпширский раскладной стол, который я нашел в антикварном магазине около Фолмута на полуострове Кейп-Код. Я надеялся, что присущая ему элегантность вдохновит кого-нибудь из рэдклиффских девушек продемонстрировать свои кулинарные способности на моей крошечной кухне.

К началу осени я потерял всякую надежду, что на место главного генетика, от которого отказался Сеймур Бензер, к нам переедет из Глазго проницательный Гвидо Понтекорво. За шесть месяцев перед тем специальный комитет, созванный, чтобы оценить Бензера, счел заслуги Понте также достойными высокой должности. К такому же выводу одновременно пришли выборщики, решавшие, кому занять кафедру генетики, которую планировалось вскоре открыть в Кембридже. Но Понте был сильно привязан к Глазго. Когда его брат Бруно прямо перед тем, как его должны были обвинить в государственной измене за передачу советским агентам секретов атомной бомбы, сбежал в Москву, коллеги дружно защитили Гвидо. Понте, в свою очередь, решил не бросать своих друзей и не поехал ни в один из Кембриджей.

В осеннем семестре того года, зная, что весной мне предстоит преподавать студентам колледжа, я прочитал курс биохимии рака для студентов магистратуры. За те недели, что я провел предыдущей зимой в Иллинойсском университете, я понял, что бесконтрольный рост клеток должен стать предметом изучения не только медиков, но и биологов. Биохимик Ван Поттер из Висконсинского университета провел там посвященный раку вечерний коллоквиум, во время которого я осознал, что в любой момент времени большинство клеток в организме взрослого животного не находится в состоянии деления. Чтобы удвоить хромосомы и разделиться, эти клетки должны получить химические сигналы, запускающие последовательность событий, кульминацией которой становится синтез ферментов, задействованных в синтезе ДНК. Раковые клетки, напротив, обычно не нуждаются в сигналах извне, чтобы запустить цикл роста и деления. Последующие поиски таких внутренних сигналов, вызывающих митоз, должны были с большой вероятностью затронуть уже давно известные к тому времени опухолеродные вирусы. Заразив так называемые непермиссивные нормальные клетки, эти вирусы не начинают в них размножаться, но превращают здоровые клетки в раковые. Вирус папилломы Шоупа, про который уже больше двадцати лет было известно, что он вызывает образование бородавок на коже у кроликов, вызывал у меня особый интерес. В его крошечных молекулах ДНК, состоящих из каких-нибудь пяти тысяч пар нуклеотидов, скорее всего, было лишь несколько генов.

Прошлым летом в лаборатории морской биологии в Вудс-Хоул я встретился с биохимиком Сеймуром Коэном, который в то время был вне себя от радости из-за сделанного недавно в его лаборатории открытия, что ДНК фага Тг содержит гены, кодирующие ферменты, задействованные в синтезе ДНК. Поначалу я не придавал открытию Коэна должного значения, но через несколько месяцев резко изменил свое мнение. Это произошло во время подготовки к лекции, посвященной опухолеродному вирусу папилломы Шоупа. Я тогда поймал себя на том, что задаюсь вопросом, могут ли его хромосомы тоже, как и хромосомы фага Тг, кодировать один или больше белков, запускающих синтез ДНК. Поскольку в любой момент времени подавляющее большинство клеток взрослого организма не содержит того большого набора ферментов, который необходим для синтеза ДНК, можно предположить, что все ДНК-содержащие вирусы животных обладают генами, функция которых состоит в активации синтеза этих ферментов. Что еще важнее, эти гены, если они каким-либо образом встраиваются в хромосомы клеток, могут превращать такие клетки в раковые. Я был просто без ума от этой идеи, когда излагал ее на лекции, ведь мне удалось наконец понять природу опухолеродных вирусов. Однако за следующие несколько дней я заметил, что мой восторг не передается окружающим. Только тот, кто сам пришел к какой-нибудь заманчиво простой идее, сразу начинает сходить от нее с ума. Все остальные требуют экспериментального подтверждения, прежде чем присоединиться к его танцам с бубном.