Писатель: Назад в СССР - Рафаэль Дамиров

снова раздалась команда вернуться на площадку. И если на репетиции весь эпизод мы проходили разом, то съемка велась поэтапно, в зависимости от раскадровки. Или как-то так. Я не слишком хорошо разбираюсь в этом деле. Когда все дубли были сняты, Григорий Фомич объявил рабочий день оконченным. Можно было смывать грим и переодеваться. Я чувствовал себя выжатым, как лимон. В горячем цеху и то было легче. Утешало лишь то, что за участие в кинофильме мне полагалась зарплата.

Когда я умылся и переоделся в свое, меня нашел тот самый юркий человечек в круглых очках, который оказался директором картины товарищем Фальцманом. Он и сообщил, что должен со мною заключить договор на участие в фильме «Умирает последней» в качестве исполнителя одной из главных ролей. Из договора следовало, что оплата мне будет начисляться по первой категории, двести пятьдесят рублей в месяц за съемочный период и сто шестьдесят во время простоя. Не так уж и плохо, если учесть, что я не народный артист и не яркое дарование. И это еще не все! Мне полагался разовый гонорар в размере двух тысяч рублей после окончания съемок. Так что игра стоила свеч.

— А нельзя ли от всей этой роскоши получить аванс? — спросил я у директора.

— Если Григорий Фомич подпишет, то я не возражаю, — ответил Фальцман. — Сто шестьдесят рублей, как за вынужденный простой… Пишите заявление.

Вот это я понимаю, пошли дела!

Он вынул из портфеля чистый лист бумаги и дал мне авторучку. Под его диктовку я написал заявление на получение аванса, и директор кинулся ловить режиссера, чтобы получить у него подпись. Мякин подмахнул почти не глядя, и Фальцман направил меня в бухгалтерию студии. Я покинул павильон и отправился к административному зданию. Хорошо, что рабочий день еще не закончился. В бухгалтерии тоже не слишком долго меня мурыжили, так что вскоре я положил себе в карман шестнадцать червонцев и в превосходном настроении отправился домой.

Естественно, я зашел в «Гастроном» и набрал продуктов. Надо было кормить и себя, и родственницу, которая была лишь в самом начале трудового пути. Я очень надеялся на то, что удастся сгладить конфликт между Надей и Марианной Максимовной, и потому сверх обычных макарон, консервов, картошки и прочего чая купил торт «Ленинградский», дабы устроить дружеское чаепитие. С этой поклажей я пересек порог квартиры осторожно, словно ступал на минное поле. Тихо. Ладно. Разулся и сразу поволок покупки на кухню. Там выгрузил их на стол и начал распихивать по холодильнику и шкафчику.

Потом вернулся в прихожую, снял пальто и шапку и вошел в свою комнату. Здесь тоже было тихо. Я постучал в бывшую родительскую, а теперь — комнату родственницы. Тоже тихо. Приотворил дверь. В комнате было темно. Все ясно — Наденька еще не вернулась с работы. И Юрьева, видать, тоже. Они же в одном театре служат. Надо бы пожрать, но возвращаться на кухню и разогревать себе ужин не захотелось. Первый в жизни съемочный день, хоть и начался после полудня, но отнял очень много сил, так что решил немного передохнуть и поваляться на диване. И, разумеется, сразу уснул.

Меня разбудила вернувшаяся с работы родственница. Щеки ее разрумянились от мороза, а глаза весело блестели. От вчерашней обиды не осталось и следа.

— Как прошел день? — спросила она прежде, чем нырнуть к себе.

— Отлично! — ответил я. — Был на съемках.

— Ух ты! — выдохнула она. — И как там?.. Какие-нибудь знаменитые актеры были?

— Моими партнершами были сегодня только Трегубова и Молчанова.

— Трегубова? — переспросила Надя. — Это та, которая в «Черном серебре» играет?..

— Она.

Я кивнул и вспомнил, как смотрел этот фильм перед встречей, как я думал, я её муженьком.

— Классно!.. Возьмешь для меня автограф?

— Возьму.

— Подожди-ка. У меня есть открытка с ее фотографией, — деловито продолжала девица. — Вот на ней пусть и распишется.

— А моего автографа тебе не нужно? — усмехнулся я.

— Ну-у… ты же пока не знаменитость.

Она вопросительно посмотрела на меня, как будто хотела, чтобы я ей подтвердил, что не стал в одночасье звездой.

— Я пошутил, — отмахнулся я и добавил: — Наденька, я там продукты принес… Неплохо бы что-нибудь сообразить насчет ужина.

— Хорошо, — кивнула она. — Сейчас что-нибудь приготовлю.

Родственница шмыгнула к себе. Я еще немного повалялся на диване и отправился умываться. В это время вернулись с работы соседи. Квартира сразу ожила. Я воспользовался случаем и пригласил обоих на чаепитие с тортом. Телепнев согласился с радостью, видать, не столько из-за тортика, сколько из-за возможности посидеть за одним столом с Наденькой. Юрьева встретила мое предложение прохладно, не исключено, что по той же причине. Чтобы немного ее подбодрить, я обещал рассказать о том, как прошел мой первый съемочный день.

Это подействовало. Во всяком случае, Марианна Максимовна улыбнулась и пообещала прийти на чаепитие. Пока мы с ней разговаривали, мимо нас по коридору гордо проследовала моя родственница. Обе соперницы за сердце Савелия Викторовича едва кивнули друг другу в холодном приветствии.

Да, обстановка в квартире накаляется. И ума ни приложу, что делать? Не гнать же девчонку на улицу? Да и поздно. Я ведь ей даже комнату родителей отдал, а теперь что скажу? Извиняйте, ошибочка вышла… А даже если ее выгоню, она что-нибудь да придумает, перейдет в комнату Телепнева, и диспозиция останется той же — если не хуже.

Надя, как образцовая хозяйка, быстро накрыла на стол, и мы с ней поужинали. Потом я поднялся и пошел звать соседей на чаепитие. Савелий Викторович явился сразу. И тут же кинулся помогать девушке. Он вымыл посуду, пока она кипятила воду и заваривала свежий чай. Я же взял на себя почетную обязанность нарезать торт. Когда стол был накрыт, пришла Юрьева. Даже я остолбенел, увидев ее, что уж говорить — о сопернице. Телепнев, я и Наденька — все мы были в домашнем затрапезе, а вот Марианна Максимовна выглядела как истинная леди.

Она надела платье, какого я никогда на ней не видел, синее с блестками и большим вырезом на груди. Волосы распустила по плечам и сразу стала выглядеть лет на пять моложе. К тому же макияж подчеркивал ее женственность. По сравнению с Юрьевой, моя родственница выглядела деревенской простушкой. И она в один миг очень хорошо это поняла. Насупилась, уткнулась в свое блюдце, принялась