Воспоминания о монастыре - Жозе Сарамаго

Урок окончился, общество разошлось, король проследовал в одну сторону, королева в другую, инфанта сам не знаю куда, все правила и предписания этикета соблюдены, многочисленные поклоны и реверансы сделаны, наконец удалилась шумная толпа нянюшек и гувернанток инфанты, исчезли камер-лакеи в отделанных лентами панталонах, и в музыкальной гостиной остались только Доменико Скарлатти и отец Бартоломеу ди Гусман. Итальянец пробежал пальцами по клавиатуре, вначале словно бы без цели, затем словно в поисках мелодии или в попытке воспроизвести эхо доносившихся в гостиную звуков, и вдруг его словно захлестнул поток музыки, вырвавшийся из-под пальцев, руки мелькали над клавиатурой, так мелькает над водою лодка, убранная цветами, поток несет ее, ветки, свесившиеся с берега, то и дело задевают борта, вот понеслась она быстрее ветра, вот замедлила бег свой на безмятежных водах глубокого озера, а может быть, в залитой солнцем Неаполитанской бухте, а может быть, на одном из каналов Венеции с их звонким журчаньем и множеством тайн, а может быть, здесь, на Тежо, под сияющим и вечно юным солнцем, король уже там, близ реки, королева у себя в покоях, инфанта склонилась над пяльцами, всему надобно учиться с детства, а музыка это четки, только мирские, состоящие из звуков, о музыка, мати наша, иже еси на земли. Сеньор Скарлатти, сказал священник, когда импровизация была окончена и все отзвуки вошли в свое русло, сеньор Скарлатти, не могу похвалиться тем, что я знаток сего искусства, но я убежден, что даже индеец из моих родных краев, еще менее сведущий, чем я, пришел бы в восхищение, внимая этой гармонии сфер, Быть может, и нет, ответил музыкант, ибо весьма изощренным должен быть слух, дабы оценить звуки музыки, подобно тому как зрение должно навостриться, дабы запомнить начертание букв и овладеть искусством чтения, да и ушам тоже требуется время, чтобы постичь речь, Ваши слова исполнены смысла, а мои были слишком легковесны, необдуманность суждений обычный людской недостаток, куда легче высказать то, что, по твоему мнению, хочет услышать собеседник, чем придерживаться истины. Однако же, для того чтобы люди могли придерживаться истины, им, видимо, следует для начала узнать, в чем состоят заблуждения, Узнать на собственном опыте, Не могу ответить на этот вопрос простым «да» или простым «нет», но верю в то, что познать заблуждения необходимо.

Отец Бартоломеу ди Гусман, опершись локтями о крышку клавесина, ответил Скарлатти лишь долгим взглядом, и, покуда оба молчат, скажем мы, что плавная эта беседа меж португальским священником и итальянским музыкантом, быть может, и не является чистым вымыслом, быть может, это допустимое толкование фраз и похвал, коими, без сомнения, обменивались эти двое в течение нескольких лет в стенах дворца и за его пределами, как будет видно из дальнейшего. А если кто-нибудь подивится, как же этот самый Скарлатти за столь недолгий срок успел выучиться португальскому языку, во-первых, не будем забывать, что он музыкант, а во-вторых, да будет известно, что язык наш не чужд ему вот уже семь лет, ибо в Риме он состоял на службе у нашего посла и в своих странствиях по свету, по дворцам королей и епископов, не забыл того, чему выучился. Что же касается учености беседы, меткости и отточенности слога, тут не обошлось без вмешательства.

Вы правы, проговорил священник, но ведь тогда выходит, что человеку не дано свободы решить, что коснулся он истины, в то время как коснеет он в заблуждении, Точно так же не дано ему свободы, когда он предполагает, что коснеет в заблуждении, а на самом деле коснулся истины, отвечал музыкант, и тотчас промолвил священник, Вспомните, когда вопросил Пилат Иисуса, что есть истина, и сам он не стал дожидаться ответа, и Спаситель не дал ему оного, Быть может, знали оба, что на этот вопрос нет ответа, Но ведь тогда, значит, Пилат был в том же положении, что Иисус, В сущности, так оно и было, Если музыка столь отменно учит искусству аргументации, я хочу быть музыкантом, а не проповедником, Признателен за лестные слова, но хотел бы я, сеньор отец Бартоломеу ди Гусман, чтобы музыка моя обрела когда-нибудь дар излагать, противопоставлять и подводить к выводам, что присуще проповеди и речи, Хотя, сеньор Скарлатти, если вдуматься толком в то, что говорится, как там ни излагай и ни противопоставляй, по большой части все это лишь дым да туман, а выводы и вовсе ничто. На это музыкант ничего не ответил, и священник докончил мысль свою, Всякий честный проповедник это чувствует, отходя от кафедры. Сказал в ответ итальянец, пожав плечами, После музыки наступает молчание и после проповеди тоже, сколько бы ни хвалили проповедь и сколько бы ни рукоплескали музыке, может статься, на самом деле только и существует, что молчание.

Вышли Скарлатти и Бартоломеу ди Гусман на Террейро-до-Пасо и там расстались, музыкант пошел бродить по городу и сочинять свои мелодии, пока не приспело время начать репетицию в королевской часовне, священник вернулся к себе в дом, из окон которого виднелась река, низина Баррейро на другом берегу, холмы Алмады и Прагала, а там, дальше, отсюда не видать, начинается Кабеса-Сека-до-Бужио, какой ясный день, когда Бог творил мир, он не вымолвил Fiat,[62] будь оно так, весь мир свелся бы к одному слову, нет, Бог созидал, свершал деяния, создал море и прошел его путями, затем создал землю, чтобы можно было выйти на сушу, в одних местах медлил, другие миновал, не удостоив взглядом, а здесь отдыхал и, поскольку никто из людей за ним не подглядывал, искупался в водах Тежо, вот потому-то чайки, которые все еще помнят об этом, собираются на берегу такими огромными стаями, все ждут, что Бог снова выкупается в Тежо, это, конечно, не те чайки, что видели его, но они благодарны Создателю за сотворение чаек. А к тому же хотят знать, очень ли постарел Бог. Пришла вдова жезлоносца, сказала священнику, что обед на столе, внизу проскакала рота конников, вооруженных алебардами, они сопровождали чью-то карету. Отбившись от сестер своих, чайка парила над черепичной кровлей, ее поддерживал ветер, что дул с земли, и священник пробормотал, Благословенна буди, птица, и в сердце своем постиг он, что сотворен из той же плоти и той же крови, что она, его прохватила дрожь, словно от ощущения, что на спине у него вырастают крылья, и когда чайка исчезла, он почувствовал себя одиноким, точно в пустыне, Но ведь тогда значит, Пилат был в том же положении, что Иисус, вспомнилось вдруг ему, и он вернулся к действительности, его знобило, словно он был наг, все тело саднило, словно кожу свою он оставил в материнском чреве, и тогда сказал он, Бог един.

Весь остаток дня провел отец Бартоломеу Лоуренсо взаперти у себя в комнате, стеная и воздыхая, к вечеру стемнело, вдова жезлоносца постучала в дверь и сказала, что ужин готов, но священник от еды отказался, словно готовил себя для большого пощения, дабы обрести новые очи разума, более острые, хотя и не было у него никаких соображений относительно того, что же еще следует уразуметь после того, как возгласил он перед чайками тезис о единстве Бога, и это было проявление высшего мужества, ибо даже ересиархи не отрицают, что Бог един, но отца Бартоломеу Лоуренсо учили, что Бог есть един в сути своей, но един в трех лицах, и вот нынче все те же чайки заставили священника усомниться. Стало совсем темно, город спит, а если и не спит, то умолк, лишь время от времени доносится перекличка часовых, выставленных на случай высадки французских корсаров, и Доменико Скарлатти, затворив двери и окна, садится за клавесин, что за нежная музыка льется в лиссабонской ночи, проникая сквозь щели и дымоходы, слышат ее солдаты португальской лейб-гвардии и немецкой тоже, и понятна она как тем, так и другим, слышат ее сквозь сон матросы, спящие в холодке на палубе, и, проснувшись, они узнают эти звуки, слышат ее бродяги на Рибейре, устроившиеся под вытащенными на сушу перевернутыми лодками, слышат ее монахи и монахини тысячи монастырей и говорят, То ангелы Божии, земля сия чудесами обильна, слышат ее убийцы, прикрывающие лица плащами, и те, кого приканчивают они кинжалами, и кто, заслышав эту музыку, не просит позвать исповедника и умирает, очистившись от всех грехов, услышал ее узник Святейшей Службы у себя в подземной камере, а стражник, находившийся поблизости, схватил его за горло и задушил, убийством избавив от смерти куда более мучительной, слышат ее Балтазар с Блимундой, хотя они так далеко отсюда, и спрашивают друг друга, что это за музыка, но раньше всех услышал ее Бартоломеу Лоуренсо, живущий поблизости, и, встав с постели, зажег он светильник и отворил окно, чтобы лучше было слышно. Со звуками музыки влетели в окно и крупные комары, сели на потолке, да там и остались, сперва покачались на долгих лапках, потом оцепенели, словно крохотное пятнышко света их не влекло, а может, их заворожило поскрипыванье пера, сел за стол отец Бартоломеу Лоуренсо и стал писать, Et ego in illo.[63] И я в нем, вот что значат эти латинские слова, и когда рассвело, он все еще сидел и писал, то была проповедь ко Дню Тела Господня, а телом священника комары в ту ночь так и не полакомились.