Счастье не приходит дважды - Татьяна Моспан

Дмитрий Евгеньевич вздохнул. Шпана бритая, с кем приходится иметь дело!

— Уважаемый, — четко выговорил он, — в том доме могут находиться лишь антикварные предметы. Так куда вы дели ковш?

— Продал, — пожал плечами Назаркин. — Деньги срочно были нужны.

— Кому продал?

— Какому-то иностранцу, который возле антикварного магазина крутился.

— Так вы его даже не знаете?

— Нет, конечно.

— И за сколько продали?

— Он мне тысячу баксов предложил, я ему: за три продам. Сошлись на двух тысячах. А что, продешевил?

— О господи! — не выдержав, завопил Лидман. — Это историческая ценность. Ковш XVII века, а скорее, даже старше. Его сам царь Иван Грозный мог в руках держать.

— Иди ты? — искренне удивился Назаркин.

— Он оценен в тридцать тысяч долларов, но это цена музейная. Стоит он гораздо больше.

— Надо найти твоего иностранца, — встрял Драник. — Откуда он?

— По-английски чесал, вроде американец. Только где я его найду? Как я понял, он вечером собирался лететь домой. Все твердил, что напоследок ему крупно повезло.

— Ладно, проехали, — устало сказал Лидман. — Если улетел и на таможне не задержали, значит, туда ему и дорога.

Назаркин и Могилевский так не считали. Вывалившись из подъезда, они продолжали препираться, что частично и услышал Шнейдер.

Назаркин уже открывал дверцу своей машины, когда его остановил незнакомый голос:

— Извините, господин Бакс, я хотел с вами поговорить.

— Чего? — мгновенно развернулся Назаркин. — Какой я тебе Бакс?

— Я слышал, вас так называли.

— А вы кто?

Шнейдер представился.

— Я видел тех господ, — он кивнул в сторону ушедших Драника и Могилевского, — у господина Лидмана Дмитрия Евгеньевича.

— Ну и дальше что, от меня-то вы чего хотите?

— Поговорить.

Назаркин с нескрываемым любопытством уставился на Шнейдера. Если это подстава, то…

— Откуда, говорите, приехали?

— Из Германии, там у меня антикварный салон, — терпеливо повторил Шнейдер. — Вот визитная карточка.

— Написать что хочешь можно, — возразил Назаркин, но карточку в руки взял.

…Договорились они довольно быстро. Шнейдер, наблюдая за ссорой у подъезда, понял, что Назаркин — тот человек, который ему нужен. Лидману за комиссию платить надо, а здесь связь напрямую.

— А к тем двоим, — Назаркин кивнул в сторону ушедших подельников, — почему не обратились?

— Мне кажется, я сделал более правильный выбор, — со значением произнес Шнейдер.

Он не сказал, что его пугал взрывоопасный Драник. К тому же тех — двое, значит, платить надо больше. И потом — они тесно, связаны с Лидманом, а этот рискованный парень вроде нет.

Назаркину на дедовскую коллекцию Шнейдера было наплевать. Его интересовали деньги. Услышав фамилию Вершинина, он подскочил.

— У ко-го? — изумился он.

— Вершинина Тамара, — терпеливо пояснил Шнейдер. — Внучка генерала Вершинина.

— Она еще и внучка генерала!

— Вы ее знаете?

— Н-нет. Слышал.

Он мгновенно вспомнил, что видел эту женщину в ресторане клуба. Она — сводная сестра Стаса.

— Мир, оказывается, тесен, — ухмыляясь, произнес Бакс.

— У меня одно непременное условие, — сказал Шнейдер.

— Какое?

— Я хочу точно знать, что среди полотен находится картина «Ирисы, засыпанные снегом».

— А без «Ирисов» не пойдет?

— Нет, — твердо заявил Шнейдер.

«Ладно, будут тебе «Ирисы», — подумал Назаркин. У всех свои тараканы. А эти антикварщики вообще народ чокнутый.

Расставшись с немцем, Назаркин вдруг вспомнил про серебряный ковш. Он обманул компаньонов, вещь находилась у него, и никакому иностранцу он ее не спихнул. Тоже ведь не дурак, сначала хотел стоимость узнать. Помогли подельнички, сами цену назвали, а уж он-то теперь не продешевит. Тому же Шнейдеру и сплавит.

Но — не все сразу.

«А лихо получилось», — насвистывая, думал он, выруливая на проезжую часть улицы. Тридцать тысяч ему, конечно, с немца не слупить, но поторговаться можно. Доля! Он хмыкнул. Когда она еще была бы, эта доля, а тут верные деньги. Ловко провел компаньонов, ничего не скажешь.

— А что они могут мне сделать? — вслух сказал он и засмеялся. — В милицию заявить? Обобрал, мол, подельничек, добычу не поделили.

Не понравились ему слова Лидмана, будто этим делом прокуратура занимается. Туфту гонит антикварщик, попугать решил. Прокуратура ворьем не занимается. Возами предметы старины за границу вывозят — и ничего.

Шнейдер этот со своим заказом вовремя нарисовался. Выяснить про картину — ему раз плюнуть. У Стаса спросит. Тот отказать не посмеет, за ним карточный должок имеется. Были у Назаркина и еще кое-какие виды на приятеля.

Немец пусть думает, что задал непосильную задачу. Тогда и оплата будет соответствующая.

Глава 22

Тамара, выходя из подъезда дома, где жил Сергей, в сердцах хлопнула дверью. Сейчас ехала в лифте и едва сдерживала себя, чтобы не расплакаться.

Она уже забыла, когда плакала в последний раз. Почему мы так беззащитны перед теми, кого любим? Да и любовь ли это, может, просто дурь?.. Дурь и распущенность.

Сегодня сначала все было прекрасно. Сергей надулся, когда узнал, что она не может провести с ним выходной день.

— Вот как, — язвительно заявил он. — И чем же мы так заняты?

— К ребенку надо съездить.

— Можно подумать, что ребенок там один.

— Няня мать не заменит. Ася говорит, что девочка растет как сирота. Отец в Германии, мать… — Тамара вздохнула. — Мать непонятно чем занята.

— Ах вот как, я для тебя непонятно что. Ну, конечно, где уж нам, дуракам…

— Сереженька, ну зачем ты меня мучаешь?

— Я? — изумился он. — Я вообще права голоса не имею. У тебя постоянные отговорки: ребенок, муж, Ася, няня, кошка Дуська. Интересно, на каком месте нахожусь я?

— Можно подумать, что я от тебя что-то скрывала. Ты знал, что я замужем.

Сергей взял гитару и издевательским голосом пропел:

Она хотела мужа для постели,А днем меня хотела для бесед.

— Зачем ты так? — тихо спросила Тамара. — Хочешь сказать, какая я мерзавка, потому что встречаюсь с тобой? Я это и без тебя знаю.

Она пошла в прихожую.

— Томочка, Томик! — Он обнял ее. — Ну прости меня. Я с ума схожу, потому что ты все время не со мной.

— Ну что же делать, что? — вырвалось у Тамары. — Не мучай меня.

Он молча взял ее за руку и повел в комнату.

…И они опять забыли обо всем на свете, и его голубые глаза опять вспыхивали от страсти.