Такова шпионская жизнь - Александр Эльберт

— За что, Сол? — совершенно искренне удивились «ребята».

— Формально мы сделали свою работу на отлично. Фактически — провалили операцию.

— Сол! — повернулся к начальнику лицом и остановился лысый. — Мы с Бени так работаем уже 10 лет.

— Да, — сказал курчавый. — Мы с Робиком всегда победители. Среди нас побежденных не бывает.

— Тогда за что же убрали моего предшественника?

— А за то, что он не понял юмора Бонда… — начал было Бени, но Робик его прервал:

— За это не выгоняют. Они сами напрочь лишены этого святого чувства… — Так я же именно это хотел сказать, — продолжил свою мысль Бени: — Наш Бонд всегда совмещает общественное и личное…

— Стойте, господа-товарищи! Вы меня запутали. Попроще нельзя ли?

Оба сказали «можно» и лысый Робик сказал, глядя на курчавого Бени:

— То ли его дочь влюбилась в Бонда, то ли он в неё, а может то и другое вместе, но папа понял по-своему и сказал: «Через мой труп».

— Бонд был на задании, когда об этом узнал, — продолжил Бени. — Он расстроился, рассердился, а когда довел работу до конца, набедокурил немножко больше, чем позволительно. И всё бы ничего, да папа поднял страшный шум и…

— Я опять ничего не понимаю.

— Так ведь умер он, умер, — тихонечко сказали аналитики.

— Кто, тот самый старый политик, который был заказчиком…

— Т-ш-ш-ш, — сделал хитрую физиономию Бени. — Кажется, Сол не знает, что…

— Жена этого папы — дочь покойного политика.

Новый начальник повернулся и пошел бодрым шагом на работу, ничего не понимающие помощники — за ним. Войдя в кабинет, Сол плюхнулся в большое кресло и беззвучно захохотал. Потом спросил у Майка, который сидел, развалившись, у компьютера:

— Можно? — Конечно. — Два дня? — Не больше, но если я буду всё время при вас, то сколько угодно. Только не кричите, секретарь услышит. — Спасибо, Майк. Постарайся узнать, кто за мной следит. Ты можешь идти, а вы — останьтесь на несколько минут. — Когда Майк ушел, Сол сказал совершенно серьезно:

— Помогите мне раздобыть всю информацию о прямых и привлеченных участниках последней операции. Не только легенду, но прежде всего настоящую биографию. Где они сейчас находятся и как с ними связаться, чтобы поговорить без посторонних ушей и глаз. Постарайтесь побыстрее и без помощи секретаря. Всё, ребята. Я устал, буду отдыхать.

На другой день рано утром Сол попросил своего секретаря пригласить Майка и Бонда.

— Майк придет через час, рабочий день еще не начался, сэр…

— А вы почему пришли так рано?

— Мы дежурим круглосуточно, сэр. Моя смена скоро кончается, меня сменит другой офицер.

— Понятно, но не очень. Я хотел бы работать с одним постоянным помощником, который будет полностью при мне и всегда в курсе дел. Не обижайтесь, лично к вам это не относится. Мне будет так удобнее работать.

— Поговорите с генералом Шмотом, это его вопрос. Только он сейчас в отпуске. А тот, кто его заменяет, уже месяц лежит в больнице с гипертонией.

— Не понял. Поясните.

— А вы просто назначьте кого-нибудь временно исполняющим… Только, простите, сэр, — с правом подписи.

— Это генеральская должность?

— Нет, сэр. Просто генерал Шмот уже… простите, не имею права критиковать начальство.

— Как вас зовут, Вилли? Прекрасно. Подготовьте приказ от моего имени: вы будете работать вместо Шмота, а когда он вернется, я с ним побеседую.

— Сэр, во-первых, я слишком молод и в небольших чинах.

— Это хорошо, это быстро проходит, дальше…

— Генерал Шмот отгуливает отпуска за много-много лет штабной работы. Он тут с молодых лет и всех знает. Вообще-то он старенький, сэр.

Сол достал два стакана, налил минеральную воду, взял один стакан, другой подал очень серьезно Вилли:

— Поздравляю вас с высоким назначением. И не забудьте повысить себя до правильного звания. Я подпишу. — Посмотрел на оторопевшего дежурного, которому на вид было не больше 25 лет и засмеялся.

— Вы пошутили, сэр, — облегченно вздохнул Вилли и тоже засмеялся.

— Отнюдь, дорогой мой. Я очень серьезно. Но если вы хотите, чтобы я пошутил, пожалуйста: я прошу вас, очень молодого офицера на генеральской… почти генеральской должности лично и срочно найти Бонда. Ступайте, выполняйте.

— Не могу, сэр. Потому что Бонд сейчас в Непале.

— Где? И что нам там понадобилось?

— Нам — ничего. Бонд — страстный альпинист. Он там покоряет очередной восьмитысячник.

— В одиночку, как работает?

— Нет, сэр. В связке с Икарусом.

— ???

— Это другой Бонд-одиночка из «той» разведки. Они всегда ходят вместе.

— Но мы же не очень-то дружим с той разведкой.

— Они оба заболели альпинизмом раньше, чем шпионажем. Понимаете, они там говорят только по делу, т. е. о погоде, кислороде, о крюках и веревках, палатке и красоте. Да и то, когда силы еще есть и дыхание позволяет.

— Два великолепных шпиона из разных команд… Интересно. Ты то откуда знаешь?

Вилли опустил голову и едва слышно сказал:

— Я тоже, сэр.

— Что «тоже», голубчик. Я ничего не понимаю.

— Тоже альпинист и хожу вместе с ребятами из «той» разведки. Но мы еще не готовы к восьмитысячникам.

— Ух! Хватит на сегодня. Ничего не понимаю. Майка ко мне, когда придет. Потом домой отдыхать, а завтра прошу найти мне постоянного ежедневного секретаря, который умеет молчать, смеяться и думать.

23

Рони отработал всё, что был должен, прилетел «домой» и рано утром отнес в редакцию последние фотографии, после чего долго гулял, стараясь ни о чем не думать и готовясь к завтрашнему трудному разговору с главным редактором. Вечером позвонил детям, застал дома только старшего, сказал, что все бросает к чертовой матери и будет жить при Лие, которая пока не созрела…

— И никогда не созреет, — засмеялся сын. — Я тебя правильно понял: ты действительно бросаешь не только фотографию, но и…

— Да, мой мальчик. Ну, не совсем. Фотографировать я буду, но только то, что хочу, когда хочу, кого хочу, где хочу.

— Профессиональный любитель фотографии, замечательно. Мама будет рада.

— Она уже рада. Только на мой день рождения она не приедет, и я прошусь на это время к вам.

— Папа! В любое время дня и ночи. Можно без предупреждения.

— Всем привет и пожелай мне «ни пуха, ни пера», я завтра иду подавать прошение об отставке главному редактору.

Главный редактор, чрезвычайно порядочный человек, но на вид губастый бабник переходного возраста, очень огорчился:

— Можно последнее желание?