Борьба великих государств Средиземноморья за мировое господство - Эрнл Брэдфорд

Демосфен

Тобою будет все это распродано!

Все сбудется, как говорят гадания,

О, человек могучий!

Колбасник

Только как же так

Я человеком стану из колбасников?

Демосфен

За то велик и будешь, что ты этакий,

Подлец, наглец, буян, горлан проулочный.

Колбасник

Нет, о себе я мнения невысокого!

Демосфен

Ах, боги, почему же невысокого?

Иль за собой ты знаешь что похвальное,

Иль ты из благородных?

Колбасник

Вот уж это – нет!

Скорее из негодных!

Демосфен

Счастлив жребий твой!

С рожденьем, я вижу, повезло тебе.

Колбасник

Голубчик, да ведь я же малограмотен.

Читать умею, да и то едва-едва.

Демосфен

В том-то и беда, что все же хоть едва-едва!

Ведь демагогом быть – не дело грамотных,

Не дело граждан честных и порядочных,

Но неучей негодных.

(Перевод Адр. Пиотровского)

Величайшее достоинство социальной и политической жизни афинян демонстрирует тот факт, что его пьеса была написана в то время, когда Клеон пребывал на вершине власти. Это правда, что Клеон, имея в своем распоряжении много рычагов влияния, сделал все от него зависящее, чтобы лишить Аристофана гражданских прав и отправить в изгнание. Но ему так и не удалось убрать своего острого на язык врага с афинской сцены.

В конце 431 года до н. э., когда уже началась трагическая Пелопоннесская война между Афинами и Спартой, самый благородный панегирик Афинам был провозглашен их величайшим лидером. Возможно, слова, как большинство военных речей, являются свидетельством скорее стремления, чем действительности. И все же достаточного того, что такие чувства могли быть выражены. Они показывают если не действительное положение дел в афинской жизни того периода, то, по крайней мере, желаемый идеал.

В конце первого года войны против Спарты Перикл был выбран для произнесения традиционной погребальной речи над павшими в кампании. В таких речах обычно превозносили храбрость и благородство павших и напоминали горожанам об их долге перед павшими. Перикл, однако, воспользовался случаем, чтобы напомнить афинянам о том, кто они (или кем должны быть), и об образе жизни, который они защищают.

Фукидид записал речь так:

«Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем другим. Называется этот строй демократическим, потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве. По отношению к частным интересам законы наши предоставляют равноправие для всех. Что же касается политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им пользуется предпочтительно перед другими не в силу того, что его поддерживает та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести, стяжающей ему добрую славу в том или другом деле. Равным образом скромность звания не служит бедняку препятствием к деятельности, если только он может оказать какую-либо услугу государству. Мы живем свободною политическою жизнью в государстве и не страдаем подозрительностью во взаимных отношениях повседневной жизни. Мы не раздражаемся, если кто делает что-либо в свое удовольствие, и не показываем при этом досады, хотя и безвредной, но все же удручающей другого. Свободные от всякого принуждения в частной жизни, мы в общественных отношениях не нарушаем законов, главным образом из страха перед ними, и повинуемся лицам, облеченным властью в данное время. В особенности же прислушиваемся ко всем тем законам, которые существуют на пользу обижаемым и которые, будучи неписаными, влекут общественный позор.

Повторяющимися из года в год состязаниями и жертвоприношениями мы доставляем душе возможность получить многообразное отдохновение от трудов, равно как и благопристойностью домашней обстановки, повседневное наслаждение которой прогоняет уныние. Сверх того, благодаря обширности нашего города, к нам со всей земли стекаются все, так что мы наслаждаемся благами всех других народов с таким же удобством, как если бы это были плоды нашей собственной земли.

В заботах о военном деле мы отличаемся от противников следующим: государство наше мы предоставляем для всех, не высылаем иноземцев, никому не препятствуем ни учиться у нас, ни осматривать наш город, так как нас нисколько не тревожит, что кто-нибудь из врагов, увидев что-нибудь не скрытое, воспользуется им для себя. Мы полагаемся не столько на боевую подготовку и военные хитрости, сколько на присущую нам отвагу в боевых действиях. Что касается воспитания, то противники наши еще с детства закаляются в мужестве тяжелыми упражнениями, мы же ведем непринужденный образ жизни и, тем не менее, с не меньшей отвагой идем на борьбу с равносильным противником…

Хотя мы и охотно отваживаемся на опасности, скорее вследствие равнодушного отношения к ним, чем из привычки к тяжелым упражнениям, скорее по храбрости, свойственной нашему характеру, нежели предписываемой законами, все же преимущество наше состоит в том, что мы не утомляем себя преждевременно предстоящими лишениями, а, повергшись им, оказываемся мужественными не меньше наших противников, проводящих все время в постоянных трудах. И по этой, и по другим причинам государство наше достойно удивления. Мы любим красоту, состоящую в простоте, и мудрость без изнеженности; мы пользуемся богатством, как удобным средством для деятельности, а не для хвастовства на словах. Сознаваться в бедности у нас не постыдно, напротив, гораздо позорнее не выбираться из нее трудом. Одним и тем же лицам можно у нас заботиться и о своих домашних делах, и заниматься делами государственными, да и прочим гражданам, отдавшимся другим делам, не чуждо понимание дел государственных. Только мы одни считаем не свободным от занятий и трудов, но бесполезным того, кто вовсе не участвует в государственной деятельности. Мы сами обсуждаем наши действия и стараемся правильно оценить их, не считая речи чем-то вредным для дела. Больше труда, по нашему мнению, происходит от того, если приступать к исполнению необходимого дела без предварительного обсуждения его в речи. Превосходство наше состоит также и в том, что мы обнаруживаем и величайшую отвагу, и зрело обсуждаем задуманное предприятие. У прочих, наоборот, неведение вызывает отвагу, размышление же – нерешительность. Самыми сильными натурами должны по справедливости считаться те люди, которые вполне отчетливо знают и ужасы, и сладости жизни, благодаря чему они не отступают перед опасностями…

Говоря коротко, я утверждаю, что все наше государство – центр просвещения Эллады. Каждый человек, мне кажется, может приспособиться у нас к многочисленным родам деятельности и,