Терракотовые дни - Андрей Марченко

— Вы что, еще не поняли? Вор ходил по банку в одежде немецкого солдата.

— Безумие… — прошептал Ланге. Но уже не так уверенно.

— А вы посмотрите на своих солдат…

В СС солдат отбирали по особым стандартам, поэтому солдаты были не то, чтоб вовсе одинаковы, но в темноте их могла бы спутать и родная мать. Тем более, что при бомбардировке все инстинктивно бегали, согнувшись, втянув голову в плечи.

— У вас осталась фотография Гусинского? — спросил Бойко.

Фотография была наверху. Поднялись в кабинет. Сквозняк гонял по полу бумаги, но фото нашлось быстро.

— Нос у него, вероятно, сломан… Легко принять за арийский, орлиный… Убрать очки, шляпу, плащ… Дорисовать каску.

— Положим, что так… Но все двери на улицу оставались закрыты.

— А по зданию?..

На случай возгорания, разумеется, все двери внутри открыты.

— Но ведь ему как-то надо было войти… И выйти…

Лестничная клетка от выхода на чердак была отгорожена довольно солидной клеткой. Совсем как в тюрьме, — отметил Бойко, — или в психушке.

Но по случаю бомбардировки дверь оказалась открытой.

— Вообще странно: многие считают, что чердак — это уже не дом…

На чердаке остановились, пока глаза привыкли к полумраку. Свет на чердак проникал через маленькое слуховое окно. Из-за шуточных размеров зарешечивать его не стали. Стекла в нем тоже не было.

— Стекло выбило взрывом.

— Может и так, но, думаю, он не стал ждать милости от природы.

— Но ведь окошко маленькое…

— А что, в Германии нет воров, которые лазят в форточки? Знаете, это тот редкий случай, когда природный дар идет за руку с преступными склонностями…

Ланге постарался не замечать сарказма.

Люк на крышу был закрыт на ржавый замок. Ключа от него не было, но рядом Бойко нашел металлический прут. Попытался вырвать дужку из замка, но совсем неожиданно из двери выпала замочная дужка.

Владимир осмотрел дужку.

— Гвозди от времени сгнили, — отметил он, — но вор этого не знал. Он прошел иначе.

Выбрались на крышу. Листы кровельного железа загремели под ногами.

— Хорошо-то как… — прошептал Владимир.

Ланге кивнул — действительно, на крыше было свежо, светило солнце.

С железа Владимир подобрал гильзу, закатившуюся в стык между листами. Посвистел будто в свистульку, затем сказал:

— А в смелости ему не откажешь.

— Значит, он пролез через слуховое окно? Но как он попал на крышу? Выбросился с самолета? Я уже готов поверить во что угодно! Не мог же он подняться по стене.

— Вверх он поднялся по лестнице.

— Что за бред вы говорите! Я вас не понимаю.

— Он поднялся по лестнице соседнего дома. Видите, он стоит чуть выше. Не знаю как, но ему удалось перелететь с крыши на крышу.

— Как такое может быть? Он что, ангел, перелетать с крыши на крышу. Или этот, как его… Который сны разносит.

Ланге пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить. Нужное имя так и не пришло на ум.

— Знаете, в году тридцать седьмом что ли, летом был подобный случай. Из колонии так чуть не бежал арестант. На крыше центрального здания сделал вроде катапульты.

— Ну и как, убежал?

— Нет. Не рассчитал траекторию, вмазался в стену. Но с тех времен техника побега могла уйти далеко вперед.

— Как-то все нестандартно… — усомнился Ланге.

— А что вы хотите. Все тюрьмы стандартны, а вот чтобы бежать из них, нужно мыслить масштабно, оригинально. Вы же хотели образец инновационного преступления.

Прищурившись, Владимир указал рукой на дом через дорогу.

— Вот, думаю, он перепорхнул с той крыши. Здесь, думаю, метров пятнадцать к тому дому чуть выше нашего.

— Фантастика… Давайте сходим туда. Там наверняка остались следы.

— Не думаю. Воры берегут свои секреты. Но если хотите, для вашей статьи я нарисую схему той катапульты образца тридцать восьмого.

— Вы говорили тридцать седьмого.

— Точно. Тридцать седьмого…

Ланге прошелся вдоль периметра крыши. К одной трубе оказалась привязана веревка, сброшенная с крыши.

— Не хотите взглянуть.

— Не хочу, — признался Бойко, — вы уж простите, но боюсь высоты. Считаю, издержки профессии. Сыщик — занятие приземленное. Был бы трубочистом, вероятно бы, привык…

Ланге почесал голову: действительно, веревка ничего не меняла, и эта находка утешением была просто ничтожным.

— Давайте, что ли, подытожим. Через крышу он пришел, через нее и ушел. Был одет в форму немецкого солдата. Затем, вы говорите, где-то на минуту выключился свет…

— Думаю, меньше. Линию оборвало бомбой… — сказал Ланге. Но былой уверенности в его голосе уже не было.

— Той же самой, что и выбила стекло в слуховом окне? — предположил Бойко.

— Вы хотите сказать, что бомбардировку устроили специально, чтоб проникнуть в здание.

— В ином случае, это довольно странное совпадение.

Спустились в деньгохранилище. По дороге Бойко попросил позвать за собой солдат.

— Ну вот смотрите… Если бы я хотел запустить руку в ящик с камнями, я бы сел здесь, — Бойко уселся на ящик.

— Кто-нибудь из вас сидел здесь?

Ланге перевел вопрос. Никто не ответил.

— Но ведь вообще кто-то же это место занимал?

Вспомнили — действительно, кто-то сидел. Но кто?..

— Думаю, можно снимать осадное положение, — заметил Бойко. Даже, напротив. Чем больше мы тут сидим, тем для нас же хуже…

Ланге задумчиво кивнул.

— Кто бы мог подумать… Он был рядом, так рядом, что я мог бы к нему прикоснуться. Ну что же… Вероятно, дело можно считать закрытым.

— Нет, я так не думаю… — возразил Бойко.

— Почему?

— Мы знаем, что у Колесник и Либина банда. Если разделить это на всех, выйдет не так уж и много. Из чего вывод: либо действовал вовсе один человек, либо помощь остальных была несущественна. Украдена доля одного человека. Я даже скажу больше — нас обворовал Гусь. Великий Гусь…

— Я не понял, как такое могло произойти! Что это за город такой!

Вольских был в бешенстве — и тому была причина.

Ночью советская авиация бомбила город. Акция эта была согласована с подпольем — мало того, подпольщики ночью должны были зажечь костры, дабы обозначить подъездные пути и промышленную зону, в которой немцы будто бы что-то налаживали. Костры были зажжены в срок — сам майор поджигал два таких. Но странное дело: к тому времени, как над Мироновым появились советские бомбардировщики, большинство костров было обнаружено и потушено немецкими патрулями.

Но даже не это было самым странным: в то же время почти в самом центре города разгорелись иные костры. Горели они в колодцах дворов, на огородах в невесть откуда взявшихся бочках. Поэтому с земли обнаружить их было довольно трудно, но с воздуха — запросто.

И бомбардиры выполнили свою задачу — выбросили груз на условленные знаки. Положим, немцы могли выйти на костры случайно, майор допускал и то, что среди подпольщиков есть провокатор… Но нет — бомбардировка не была сорвана, просто кто-то переназначил цели.

Немцы? Положим, они хотели поднять недовольство местных против советских бомбардировок. Но отчего выбран центр, где немцев, наверное, большинство. Нет, не сходится…

Что делать теперь? Какое донесение слать в центр? Что отбомбились не там? Как им объяснить причину? Сделать вид, что все нормально: а если откроется правда?.. Может, это его так проверяют? Кто?

Уж лучше бы не было этой бомбардировки вовсе.

— Так что передать в центр?

Вольских наморщил лоб.

— Шифруйте и передавайте: "Бомбардировка прошла по ложным ориентирам. Имеются потери в подполье. Подозреваем наличие провокатора."

— Потери?

— Дождитесь, чтобы немцы кого-то арестовали. Неважно кого, неважно за что. И задним числом, запишите его в подполье. Я, вероятно, даже предоставлю рапорт на награждение…

— А провокатор?..

— Ай, — отмахнулся Вольских, — я сам ничего не знаю, не понимаю.

Когда подпольщик удалился, майор с досады плюнул на пол. Но затем растер плевок сапогом.

Ведь казалось: война, время стать чистыми сердцем, жить не по лжи. Но ведь все равно врут, лгут, воруют… Даже из самых благих намерений.

Ну просто, чтоб не выглядеть полным идиотом.

Провожать Гуся вызвался только Либин. Надел свой лучший костюм с жилетом, до зеркального блеска начистил штиблеты.

Гусь выглядел еще лучше: немецкая форма сидела на нем просто изумительно — было видно, что шили ее под заказ. Из хорошей шерстяной ткани — ни ниточки вискозы. Шил хороший портной по фигуре. А на фигуру Гусь никогда не жаловался. На плечах золотом сияла косица капитанских погон.

На рукаве кителя была черная лента с темно-синими буквами "AFRIKAKORPS". К карману кителя был прикреплен Железный крест второй степени, от второй пуговицы, как и положено, шла красно-черная лента. Ниже креста был пришпилен серебряный овал с каской.