Блуждающее время - Юрий Мамлеев

Марина молчала.

Безлунный взглянул на верхушку деревьев и процедил как будто даже в сторону:

– О провалах в прошлое и в будущее… Я могу знать место, время, когда это может быть, но не знаю «куда», в какую точку прошлого или будущего. Не я же всем этим управляю. Но все-таки… Может, хотите прокатиться туда-сюда?

Марина рассмеялась.

– Хотите разрядить некоторое напряжение между нами?

– Шучу, шучу, Марина Дмитриевна… Слабость такая: никак не могу избавиться от своих шуток, во всех смыслах. Знаю: вы далеки от всей нашей суеты. Но смотрите: сами-то не пропадите. А наша-то суета великая! – вдруг взвизгнул Безлунный, голубые глаза его расширились и совино повернулись на Марину. – Вам этого не понять! В теле-то, в форме, вами проклятой, в виде существа, страшнее, ответственней, таинственней быть, чем там – и он указал на Небо, – в стране Чистого Духа и Чистого Бытия. Вот так-то! Пусть я мерзок, похотлив, блюю от злобы, как все люди, хочу жить бесконечно здесь, в мирах, а не там. Пусть хоть все грехи человеческие, тошнотворные, смрадные, змеиные копятся во мне – но путешествовать по мирам буду!

Марина развела руками.

– Вольному воля, – сухо сказала она. – Но все-таки, может, откроетесь, почему вы Павла тогда, с этого ведь и началось, подставили?

– А это уж мои дела, Марина Дмитриевна. Профессиональные секреты не разглашаются. Но зла я никому не хочу.

– Неужто?! Но выходит-то не по-вашему.

– Правильно. Не все гладко у меня получается. – И Безлунный погладил себя по животику. – У кого все гладко-то?.. Вот если Павлуша нашел бы ключ к Никите, а я все-таки надеялся, что именно он доберется, – все было бы по-иному. А где он сейчас, если убит, то как, извините, с душой – ведать не ведаю, сам озадачен. Или, вы думаете, я не бываю озадаченным?

Марина чувствовала: не врет старичок, не врет.

Она уже рассеянно глядела вокруг. И внезапно встретилась глазами со взглядом одиннадцати-двенадцатилетнего мальчика, пристально смотревшего на нее. Неожиданный холод и ток прошли по спине Марины.

«Неужели узнал? – подумала она и внимательно посмотрела на мальчика, – вот этот будет сверхнаш, а если сложится благоприятно, все перевернет. А может, и уйдет – года через два-три».

– А все-таки вы лукавите, Тимофей Игнатьич. Иногда бывает, что вы можете определить «куда», в какую эпоху, и даже в другой цикл человечества, ну насчет этого я шучу, – и она подмигнула Безлунному. – Не так ли?

Тимофей Игнатьич хохотнул даже как-то похотливо, но не совсем в человеческом плане, и пробормотал:

– «Иногда» не считается. Но учусь, учусь. Ученье – свет, как известно, – захихикал опять старичок и замахал ручками.

Но потом вдруг жуткая многозначительная мрачность овладела им, возникло молчание, и он проговорил:

– Я знаю, в какой точке времени мне надо быть. Но чтоб определять «куда» занесет… – и Безлунный как-то рассвирепел.

– Нужны такие тайные знания, Боже мой! Марина Дмитриевна! Господь Бог ближе нам, чем все это!.. Хотя, кстати, к разговору, у нас еще с дореволюционных времен в этом направлении работали. Кое-кто и в глубокой норе. Такие уж у нас люди… А Павла жалко…

Марина встала.

– Я пошла.

Но пошли они вместе – Марина домой, а Безлунный неизвестно куда.

– Интересные дети стали появляться, не правда ли, Тимофей Игнатьич? – отстраненно спросила Марина, поглядев, пока они шли, на лица детей.

– То ли еще будет, – буркнул Безлунный и исчез в толпе.

…Как только хохотун Боренька появился в Москве, его тут же взяли в меру компетентные органы, уже изучающие дело о тайном обществе, об убийстве его главаря Крушуева и о диком Юлике. Допрашивали Бореньку часа два с глазу на глаз в тихом кабинете, но когда кто-то из чиновников проходил по бесшумному коридору мимо, он вздрагивал от звуков неестественного хохота, раздававшегося из кабинета. Такое им приходилось слышать впервые: ведь такие места не очень располагают к юмору.

…Бореньку, разумеется, выпустили. Но после этого он замолк. Замолк в том смысле, что о всей этой туманной истории он никому – ни-ни. Ни одного слова. Может, просто предупредили о чем-то неопределенном, но пугающем, но в остальном Боренька вел себя почти весело.

…Так что его появление в Москве ничего не изменило – слух ходил в основном тревожно-простой: Павел пропал, но куда, где и что с ним стало и тьме неизвестно.

…Павел медленно приходил в себя, глаза еще были закрыты, словно сдавлены непонятной тяжестью, но внутреннее ощущение определило: он будет жить. Не текла кровь. Значит, кто-то помог. С трудом он открывал глаза, но когда открыл – закричал. В тумане на него смотрело лицо Верочки. Потом вдруг лицо растаяло, исчезло, точно снятая маска прошлого, и на него уже смотрели пронзительные, непомерно широкие глаза неизвестной женщины. Она была неподвижна, как мумия, и в странном одеянии, но глаза были живые и наполненные тоской и полнотой такого фантастического знания что Павел понял: все кончено с его прошлой жизнью там, в ХХ веке.

Отсюда он уже никогда и никуда не вернется.

ЭПИЛОГ

В конечном итоге исчезновение Павла внесло странное, неожиданное изменение в жизнь тайной Москвы.

Больше всего это коснулось Егора Корнеева. Однажды вечером он впал в глубокое забытье и даже, когда очнулся, не понял, что с ним происходило: сон или виденье наяву. Он прозрел в этом своем состоянии огромную черную тень. Тень надвигалась на него, как тень его собственного непознаваемого будущего. И вдруг среди этой тьмы будущего стали появляться… Нет, не существа, а, скорее, одно существо. Оно по своей сути отличалось от всего, что содержалось в нашем мире. От него исходил взгляд, но глаз не было. Форма, казалось, все время менялась. Была ли это только тень? Или сам он в будущем? Но Егор чувствовал, что это существо имеет прямое отношение к нему в бездонно-далеком грядущем.

Может быть, это были лишь сгустки огня или бытия, которые то появлялись, то исчезали, но где? В его сознании или извне? Он не знал. Но было тупое, дикое ощущенье, что вот оно – его почти конечное будущее. И вместе с тем оно здесь. Оно входит в его душу, сковывает его. И одновременно наполняет какой-то бесконечной радостью. И в то же время это существо вызывало страх. Особенно, когда Егор видел его взгляд. Взгляд был поглощающий, внеземной по своей пронзительной жестокой бесконечности. И Егор не хотел погружаться в него. Но какой-то внутренний голос сказал ему: «Не бойся, иди туда… Не бойся».

И таким образом, одна сила толкала его туда, в бесконечность, может быть, в жестокую бесконечность, а другая сила останавливала его. Говорила: «Не иди».

Весь в поту он очнулся. Была ночь. Изнеможенный, он подошел к окну. Над Москвой все то же звездное небо, такое же таинственное, как всегда. И вдруг молнией в его сознании возникла неожиданная мысль: «Хочу к Павлу!» При чем здесь Павел и это существо?! Но он опять чуть не взвизгнул в душе: «Хочу к Павлу!»

Среди ночи позвонил Тане. К его счастью и ужасу, среди этой тьмы она сняла трубку. Он истерически закричал: «Хочу к Павлу! К Павлу! К Павлу!» В трубке никто не ответил. Егор остался один, без ответа. Стал метаться по квартире, бросая взгляды то на бездонное звездное небо в окне, то на картины, развешанные по стенам. Но, естественно, несмотря на эту мысль о Павле, образ ночного виденья не оставлял его.

Он подошел к шкафу, открыл, достал водки, налил, но не выпил, стал ходить по комнате, думать, а потом думы прерывались, и он впадал в безмолвие, полное, абсолютное безмолвие, и, наконец, оно победило, и он оставался в этом безмолвии до утра.

Но утро заставило его опять думать, снова появились эти мысли, беспомощные мысли, перед лицом великого неизвестного. «Хочу к Павлу! Хочу к Павлу! – стояла, как огненный гвоздь в его сознании, мысль, – но где Павел?» Никто не знает, погиб он? Смешное слово! Наверное, он где-то «там», в невидимом для нас.

Но Егор все же вышел из своей квартиры и решил сначала поехать к Кириллу, к тому странному человеку с необычайной манией величия, такого страшного величия, которого Егор не знал никогда и ни у кого. Откуда был источник этого величия? Было непонятно. В конце концов Кирилл не совершал ничего, чтобы в глазах человеческих хоть на десятую долю оправдать это величие. И поэтому Егор решил ехать именно туда, к человеку, который был менее всего понятен ему, ибо само видение Егора и исчезновение Павла было непонятно. И в этом смысле существовала какая-то связь между этим видением и поездкой к Кириллу. К тому же Кирилл мог знать, где Никита. Может быть, в руках Никиты лежит ниточка, которая привела бы к открытию, что случилось с Павлом…

Егор подъехал к бесконечно угрюмому, но стандартному дому, в котором жили, впрочем, странно живые люди. Было дико передвигаться по Москве на трамвае, но это точно соответствовало состоянию Егора, потому что, когда он ехал медленно-медленно, возникали какие-то образы и Москва казалась ему обширнее, таинственнее. Пока едешь – смотришь, как все меняется, хотя, казалось, внешне ничего особенного не виделось.