На передовой закона. Истории полицейского о том, какова цена вашей безопасности - Элис Винтен

– Вы родили более года назад? – врач приподнимает бровь и снова смотрит на меня.

– Да, знаю, мне стоило прийти раньше. – Но я не верю в депрессию. Это просто лень. Просто моя несостоятельность. Я недостаточно хорошая мать. – Я думала, что справлюсь самостоятельно.

Врач снова кивает.

– Я рад, что вы все же пришли. Нет ничего плохого в том, чтобы обратиться за помощью, и многие женщины проходят через это.

– Спасибо, – я сквозь слезы улыбаюсь размытым контурам его лица с двойным подбородком. Чувствую, как отекают мои губы и нос, а пазухи носа заполняются слезами. Облизываю сухие губы. Я всегда была уродливой, когда плакала, но роды и материнство лишают достоинства, поэтому мне уже все равно.

– Вы можете перечислить свои симптомы? – врач подносит руки к клавиатуре, ожидая моего ответа.

– Эм, я… все время плачу. Мне кажется, что я не справляюсь, – говорю я отрывисто. – Я измождена, но не могу спать. В голове все время роятся мысли. Меня беспокоят боли и спазмы в груди… – я прерываюсь на середине предложения. Это еще один симптом. Я собираюсь продолжить, но тут вмешивается Джон.

– Она все время злится, – говорит он. Я смотрю на него и чувствую, как у меня краснеют щеки.

– Ночью я не могу расслабиться и забыть о происшествиях на работе. Раньше мне это удавалось.

– Кем вы работаете?

– Полицейским.

Я делаю глубокий вдох и достаю салфетку из коробки, которую врач деликатно подвинул в мою сторону.

– Я представляю, как с Фредди происходят разные ужасные вещи, – признаюсь я. Я во всех красках вспоминаю жертв убийств, и сын превращается у меня в голове в тех, кого я видела.

Врач кивает и говорит:

– Думаю, вам следует задуматься о приеме препаратов.

Я киваю. Я стараюсь забыть о предрассудках, связанных с антидепрессантами. В прошлом у них была плохая репутация. Я убеждаю себя, что сейчас препараты совсем иные: не такие вредные и не вызывающие зависимость. Не думаю, что я верю врачу, когда он говорит, что в этом нет моей вины. Он утверждает, что иногда мозгу нужно немного «помочь», чтобы тот смог снова войти в колею. Пока он говорит, я слежу за его губами и киваю, но думаю лишь об одном: я недостаточно хорошая мать, и никакие препараты это не изменят. Однако я беру бело-зеленый листок, который он мне дает, и сжимаю его в руках по пути в аптеку. В данный момент я готова попробовать все.

* * *

Я сижу в комнате для собраний, пока нас распределяют по автомобилям, и чувствую знакомое возбуждение от предстоящей смены, полной новых возможностей. Однако теперь я испытываю кое-что еще. То, чего не знала, пока не стала матерью. Что-то гасит мое возбуждение, словно холодный дождь. Это страх. Когда я смотрю на пол между своих ботинок, у меня перед глазами возникает образ Фредди. Дома меня ждет крошечный человек, который целиком от меня зависит. Теперь я уже не чувствую себя непобедимой.

Я работаю на 2/3 ставки констебля, то есть выхожу на неполную смену. Мне было нелегко уладить вопрос с работой, но в итоге я нашла способ остаться в команде, в которой была с самого начала. Однако вернувшись, я поняла, что за девять месяцев моего отсутствия все так изменилось, что я с таким же успехом могла присоединиться к любой другой команде. Появилось немало новых лиц, и, к сожалению, многие старые коллеги перешли в другие боро или другие команды.

Я полицейский. Работа не может не влиять на меня.

Я принимаю антидепрессанты около двух недель. Теперь плачу гораздо меньше, поэтому можно сказать, что они работают, однако в остальном я чувствую себя практически так же. Все те же страшные мысли проносятся в моей голове каждую ночь, просто теперь я чувствую себя несколько оцепенелой. Под «меньше плакать» я подразумеваю, что у меня просто не получается заплакать, даже если хочется. Мне кажется, что слезы словно замурованы внутри меня. Когда они разрывают мне грудь, я чувствую прежнее давление, но теперь уже не могу выплакаться.

Врач порекомендовал мне рассказать обо всем начальникам, чтобы те помогли совершить переход от новоиспеченной матери к офицеру полиции. Однако каждый раз, когда я открываю рот, чтобы поговорить с ними, слова застревают у меня в горле. У меня послеродовая депрессия. Депрессия. Члены моей команды всегда закатывали глаза при упоминании о ней. Еще год назад это слово для меня было синонимом к слову «лень». Мы слышим слово «депрессия» каждый день, когда едем на вызовы. А теперь я стала одной из них – одной из слабых лузеров, которые не справляются.

Я чувствую, как кто-то прикасается к моему плечу. Подняв голову, вижу Грэма.

– Ты где-то далеко, – говорит он с улыбкой. – Ты готова, напарник?

Раньше я верила, что ни за что не стану такой. Слабой. Но власти над этим у меня нет.

Я была настолько погружена в свои мысли, что даже не поняла, что нас поставили в пару. Однако новость об этом меня радует. Я встаю и хлопаю Грэма по жилету.

– Кто будет за рулем? – спрашиваю я с широкой улыбкой.

– Ты, разумеется, – говорит он, взваливая вещмешок на плечо. – Мне бы хотелось немного отдохнуть от вождения.

Мы вместе идем на парковку и кладем вещи в выбранный нами автомобиль. Я снова чувствую себя собой, что несколько обнадеживает. Затем ощущаю знакомый укор совести за то, что наслаждаюсь временем вдали от ребенка. Так приятно чувствовать себя не только матерью. Мне нравится вести взрослые разговоры, ругаться, шутить, словом, снова быть собой. Я делаю запись в журнале и бегло осматриваю автомобиль, прежде чем сесть в него. Когда выезжаю из ворот, Грэм задает мне вопрос. Тот, который задают все.

– Как тебе материнство?

Я молчу. Я привыкла слышать этот вопрос и уже собираюсь дать свой дежурный ответ, но ведь это Грэм. У него тоже есть сын, и мы работаем вместе очень давно. Он один из моих ближайших друзей на работе. Я открываю рот, и сто миллионов чувств, которые испытываю по поводу материнства, кружатся в моей голове: как хорошие, так и плохие чувства. Это самое сложное, что я когда-либо делала. Это самое прекрасное, что я когда-либо делала. Материнство заставляет меня чувствовать себя никчемной. Оно помогает мне почувствовать себя по-настоящему цельной. Это изматывающий, нескончаемый, разочаровывающий, вселяющий чувство вины и ответственный день сурка. Однако меня хватает лишь на