Я покорю Манхэттен - Джудит Крэнц

Тобиас Грозный – таким прозвищем наградили его после очередного инспекционного рейда, но при этом работники молились на него даже больше, чем вначале.

– Мне доставило бы еще больше удовольствия походить с Анжеликой по магазинам. – И Тоби слегка подтолкнул сестру, чтобы вывести ее из состояния подавленности. – Ну да, ты прошляпила, но это же не конец света! И нечего нюни разводить! Соберись – и начинай думать. Забудь об этом провале. Свою «Индустрию» тебе, понятное дело, не воскресить, как не вернуть, скажем, моды на высокие ботинки с пуговицами. Так что не теряй время на пустую борьбу с Каттером. Он выиграл, ты проиграла, и нужно это честно признать. Что было, то было, теперь надо не подставляться под удар, а снова стать самой собой. Той Мэкси, которую мы знаем.

– Рассуждаешь, как самый настоящий слабак, – в сердцах воскликнула Мэкси.

– Видишь ли, я выдающийся бизнесмен и в качестве такового вынужден смотреть на вещи реалистически. А вообще, попрошу говорить со мной в более уважительном тоне. Ведь я, между прочим, самый завидный жених в Нью-Йорке, но меня трудно окрутить, поскольку, единственному из здешних холостяков, мне до фени, как выглядит моя будущая невеста. А что касается души, то я еще не нашел ту, что вызывала бы во мне желание прожить с ней бок о бок всю оставшуюся жизнь.

– Тщеславный, бестактный, дрянной слабак, вот ты кто. Даже выпить не предложил, когда я в таком состоянии, – мрачно откликнулась Мэкси.

– Да сейчас вроде ужо самое время для субботнего завтрака, детка. Ты не думаешь?

– Твоя беда, что ты все воспринимаешь буквально, хотя твоя мать тебе никогда об этом не скажет, – огрызнулась Мэкси.

– Вот я и говорю, время для завтрака, а перед завтраком – может, что-нибудь покрепче? Согласна?

– Ну раз ты говоришь, то почему бы и нет?

Инди Уэст со злостью изучала свое отражение в трюмо, стоявшем в ее спальне в Беверли Хиллз. Но стоило ей отдать себе мысленный приказ, как ее глаза, того неповторимо голубого цвета, каким отличается весьма редкая персидская бирюза, становятся то темнее, то, наоборот, светлее. На редкость податливые мускулы, повинуясь своей хозяйке, творили с ее лицом чудеса, о чем не уставали писать в «Les Cahiers du Cinema»[20]. Вот на нее смотрит влюбленная, а это уже лицо женщины, впавшей в тихую депрессию; вот в глазах появляется ужас, чтобы смениться затем выражением бурного восторга; распутница и тут же монашка, живущая предвкушением экстаза… «Что ж, – не без грусти отметила Инди, – все, как обычно, в полном порядке, несмотря на жуткое похмелье».

В то время как она, по-прежнему брезгливо, разглядывала себя в зеркале, нисколько не поддаваясь обаянию черт лица, казавшегося совершенством всем, кроме нее самой, Инди пришла к выводу, что в титуле самой очаровательной киноактрисы мира заключалось нечто идиотическое. Что это в самом деле за работа такая для взрослого человека? Неужели никто не понимает, что ее занятие – чистейшей воды надувательство? Это напомнило ей фильм с Гретой Гарбо: божественное лицо с почти неизменным выражением, в котором движимая условным рефлексом публика тем не менее видит бездну эмоций. Интересно, чувствовала ли Гарбо по отношению к себе то же, что чувствует она, Инди? Скорей всего, да – поэтому и ушла, пока об этом не догадались другие.

– Тоже мне Мерил Стрип выискалась, дурочка набитая! – вслух обратилась она к своему блистательному отражению. – Но все равно играть, как они это называют, ты все-таки можешь.

Она перехватила лентой дрожавшую волну светло-янтарных волос и с отвращением взглянула на стоявшую рядом рюмку «Кровавой Мэри»[21]. Вообще-то Инди Уэст почти никогда не пила, но вчерашний вечер был страшным исключением, и теперь оставалось лишь одно-единственное лекарство, чтобы заставить свою печень попробовать вернуться в нормальное рабочее состояние. Инди взяла с туалетного столика рюмку и выпила – богиня, на мгновение смирившаяся с ролью простой смертной. Передернувшись от омерзения, она проковыляла обратно к постели.

Вся ее энергия ушла на то, чтобы открыть банку томатного сока и найти «табаско». По воскресеньям, когда Инди оставалась одна в целом доме, это было не так-то просто: ведь рядом не было ни прислуги, ни секретарши, ни поварихи – никого. Все телефоны в воскресенье молчали, так как великие Мира Кино еще спали или же предавались смутным мыслям по поводу «бранча»[22], наблюдая по телевизору, как люди, обреченные жить в других местах, играют в этот час в футбол. Правда, подумалось ей, не будь сегодня воскресенья, надо было бы с утра тащиться на занятия в спортзал, где ее ждет учитель и грозный судья ее жизни Майк Эбрамс. Если бы этот человек только подозревал, что у нее голова раскалывается с похмелья (а от него, видит Бог, ничего не утаишь!), он бы нашел, как ей отплатить – вплоть до отмены назначенных встреч.

Несмотря на упорные слухи насчет золотого (где оно у него, интересно?) сердца, Майк Эбрамс обращался со своими ученицами с безжалостной суровостью, отработанной за годы службы в морской пехоте, где ему приходилось учить одних мужчин убивать других голыми руками. Сейчас его задача заключалась в том, чтобы поддерживать безупречно отобранные и беспрекословно послушные диктату Голливуда тела в идеальной форме – в очереди к маэстро стояли буквально сотни желающих попасть в его руки. Майк запретил ей есть бифштексы, сахар, соль и жиры, а также употреблять алкоголь – в любом, даже минимальном, количестве. Вчера вечером, восстав, Инди нарушила священное табу и приложилась ко всему перечисленному.

– Не будь я столь прекрасна, я съедала бы по гамбургеру в день, – жалобно произнесла она вслух, обращаясь к потолку. – Не будь я звездой, мне не надо было бы держать себя в узде! Не будь я богатой, я не смогла бы ходить к этому чудовищному диктатору шесть раз в неделю. Не будь я знаменита, всем было бы на меня плевать. В моем случае все эти проблемы кажутся остальным людям восхитительными, но мне-то что за дело? Почему я должна ими восхищаться? Подумаешь, сокровище! Признаю, мысль банальная, но в моем состоянии на большее я сегодня не тяну…

Голос Инди, хотя она и обращалась всего лишь к потолку, журчал, как льющееся из бутыли вино, с бесконечными оттенками и переходами: от темного крепкого бургундского до светло-ледяного искрящегося шампанского, от теплого выдержанного бордо до сладчайшего, неземной сладости сотерна. После шестилетнего пребывания на голливудском небосклоне Инди уже не казалось странным разговаривать вслух с самой собой. Один из наименее известных симптотов «звездной болезни» – весьма узкий круг людей, с которыми можно говорить по душам. Поэтому потребность поверять самой себе свои тайны была столь неодолимой: стоило ей расслабиться и позволить роскошь общения с кем-нибудь вне узкого круга избранных, как на следующий же день все секреты можно было увидеть на страницах светской хроники.