Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное - Андрей Николаевич Савельев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бакинский делегат Саакьян (91) высказал сомнение на счет вопроса о законности приказов начальников: «Ну, вот, офицер, который находится под известным контролем, – теперь он уже не офицер, а общее название: солдат, исполняющий определенные обязанности, – приказывает другому на фронте выполнить какую-нибудь обязанность. И вот этот обсуждает вопрос: контрреволюционно ли идти в разведку или нет. Вы здесь имели честь слышать, что наше наступление контрреволюционно. Этот отдельный пункт, – часть [Съезда] его совершенно ясно толковала, – что приказ о наступлении, как контрреволюционный, совершенно их не обязывает к наступлению. Дальше, для того, чтобы обсуждать вопрос: контрреволюционный ли шаг или не контрреволюционный шаг, обсуждающий по своим умственным и нравственным качествам должен быть всегда выше, чем тот, который этот приказ дает. У нас есть ли эта гарантия, не будет ли тогда возможности устраивать итальянские стачки и всегда искать по инстанции? Вот апеллируют к ротному комитету: этот контрреволюционный шаг я не выполню. Там нашли, что это не контрреволюционный шаг. Его это не удовлетворит. Надо дальше идти и, в конце концов, дойдет до вас, чтобы вы разъяснили, а когда вы разъясните?»
Доводы были убедительные, и слово «контрреволюционный» из резолюции вычеркнули. Но не вычеркнули из жизни. Повод для неисполнения приказа остался.
Донецкий делегат Калинин (биографических данных нет) указал, что в декларации не сказано ни слова о казачестве. Он напомнил, что некоторые казачьи полки отказались принимать присягу Временному правительству, потому что в ней было написано «солдаты». Его предложение сохранить наименование «казаки» было отвергнуто как деталь, которая будет рассмотрена когда-то потом.
Единственное, казалось бы, разумное решение секции – это отказ от выборного начала при замещении командных должностей. Но всё убила мотивировка: «должен получать высшую санкцию права на свое существование не из рук армии, а из рук всего революционного народа». Из этого следовало, что вообще все командиры, пока они соответствующей санкции не получили, лишены каких-либо прав управлять подчиненными. «Для того чтобы армия была подвижным аппаратом, способным во всякое время проявить свою боевую силу, она должна быть централизована. Мало того, необходима ответственность младшего начальника перед старшим, (…) но при демократическом режиме высший командный состав ответствен перед всем народом в лице революционного правительства. И, таким образом, вся армейская дисциплина возвращает власть в руки самого народа и от него воспринимает свое начало».
При выборности командиров, начались бы «демагогические выступления офицеров – они разлились бы могучим потоком по всей России, как только было бы принято выборное начало. Каждый офицер, который искал бы карьеры, не считаясь ни с чем, стал бы подделываться под толпу». Зато революционная демократия предоставляла право отвода органам солдатского самоуправления. Кроме того, солдатским комитетам предоставлялось право определять послужной список командира – представлять отзывы, «которые бы всесторонне рисовали личность и деятельность лиц командного состава». Также солдатским комитетам предоставлялась возможность быть полностью в курсе деятельности штабов (после чего о военной тайне можно было забыть) и даже участвовать в оперативном разборе операций. Также солдатскому самоуправлению планировалось передать всё, что не касается непосредственно боевой деятельности (после чего следовало ожидать развала снабжения, медицинской службы и пр.).
На Съезде не было сил, которые выступили бы против этого абсурда. Но были силы, которые хотели усугубления абсурда. Глашатаем этих сил вновь выступил Крыленко (95). Он объявил, что революционные армии всегда строились как повстанческие, в которых дисциплина заменялась идейной спайкой. Из чего следовало, что прежнюю армию надо уничтожить до основания, а в новой армии – ввести тотальный идейный контроль с удалением всех инакомыслящих элементов. Далее: «демократизация армии на демократических принципах находится в коренном противоречии с существом постоянной армии вообще». Поэтому все меры должны считаться временными, а целью иметь – полное уничтожение постоянной армии и замену её «всенародной милицией». По мнению большевиков, нужно такое построение армии, которое выражало бы «определенную организованную революционную волю демократических низов против всяческих контрреволюционных попыток». Тем более что «в большинстве своём командный состав нашей армии является заведомо контрреволюционным». Поэтому «мы считаем, что выборность командного состава вплоть до батальонного командира, не является тем, что может внести дезорганизацию в армию. На высших ступенях в тылу право отвода, аттестации командного состава, право ареста и судебного преследования против раскрытых контрреволюционных попыток и злоупотреблений, право в известных случаях иметь в своём распоряжении материальную силу для демократических организаций солдат».
Вопрос «о 40‐летних» вызвал на Съезде бурные дебаты. Трудно было без ущерба компенсировать решение Гучкова. Тем более что никакой пользы оно не принесло – значительная часть отпускников поехали не туда, где была острая нужда в рабочих руках, а только в свои хозяйства. Кроме того, многие отпускники просто остались в городах – либо ехать домой было далеко, либо собственного хозяйства не было, либо просто не хотелось возвращаться к сельскому труду. Хотя численность отпускников не была значительной, общее расстройство железнодорожного сообщения привело к тому, что солдаты запрудили вокзалы и захватили места в поездах. Приказ Керенского об отмене отпусков не торопились выполнять. На съезде сообщалось: «в Боровичах остановилось 500 человек и дальше не едут. Говорят, что мы по указанию Совета запахали землю больше, чем следует, чем могли. Нас отпустили для запашки этой земли и теперь, когда нужно собирать хлеб, нас оторвали и от этой земли и от уборки». В Петрограде скопились тысячи 40‐летних, которые даже организовались во всероссийский союз и предъявили претензии Съезду.
Делегатам было предложено только одно средство – организовать команды-дружины, которые будут отпускаться в распоряжение Крестьянского комитета и убирать поля не у одних отпускников, а у всех нуждающихся. Да, на фронте нужны были люди, но и в тылу тоже. При этом фронт мало кого привлекал – тыловые части были переполнены, и там было большинство 40‐летних. С другой стороны, это был тот контингент, который воевал с 1914 года и, бывало, по два года не получал отпуска. Фронт перенапрягался, а тыл почти не изменил привычного образа жизни. Армия истекала кровью и испытывала перебои в поставках не только боеприпасов и пополнений, но и продовольствия. А тыл ни в чём себе не отказывал.
Крестьяне справедливо говорили: нас отпустили не гулять. На то, чтобы максимально засеять поля, был положен огромный труд, а зачастую и личные сбережения – лишь бы урожай был больше. При этом хлеб признан государственной собственностью, и подлежит сдаче в полном объеме. Следовательно, это было задание
