Ордер на возмездие - Андрей Воронин

– Вы все девятнадцать собираетесь ко мне сюда перевезти?

– Нет, что ты, зачем? Скажешь куда, мы доставим, а на чем и как – это наши проблемы. Будет надо срочно, вертолетом привезем, – то ли шутя, то ли всерьез бросил Комбат.

Прямо при Толстошееве Комбат вытащил из кармана чеку, заправил ее в гранату, любовно разогнул усики и хмыкнул:

– Хочешь, подарю, Матвей? Только так не храни, запал выверни. Она, между прочим, настоящая, не фуфел.

Толстошеев был рад, когда за джипом закрылись ворота автосервиса.

Подаренная граната неприятно оттягивала карман плаща. Толстошеев позвал двух своих людей, и они перетащили закрытый ящик в укромное место, в один из подвалов. Толстошеев собственным навесным замком закрыл железную дверь и только после этого понял, что не может унять дрожь в коленях. Если сейчас он не выпьет стакан водки, ему станет совсем худо. Он видел за свою жизнь много отвязанных мужиков, но таких – впервые.

«Сущие дьяволы! Хорошо еще, что я им не заказал несколько танков, они бы на них, наверное, по кольцевой приехали с транзитными номерами. Разворотили бы мне весь асфальт на площадке и машины помяли. Уроды!»

Но выбора у Матвея Толстошеева не было. Бывшие десантники сказали – сделали.

Комбат и Мишаня Порубов ехали в джипе. Мишаня спросил:

– Борис Иванович, а если бы нас гаишники тормознули?

– За что? Мы же правил не нарушаем, документы у нас в порядке. Разве что, накладных на груз нет, но может, я его с одной квартиры на другую перевожу? Не требуют же бумаг на перевозку холодильника!

Порубов рассмеялся, понимая, что их бы, конечно, повинтили. Но в то же время он знал, что за ними следовали две машины ГРУ, и недоразумение тотчас бы устранили. И сейчас за ними неотступно следовала гээрушная машина.

Мишаня вытащил деньги, разложил их на коленях.

– Солидно выглядят. Ты, Комбат, такие деньги в руках держал?

– Держал, Мишаня, и больше держал. Только не мои это были деньги, и эти не наши. Вынь-ка из моего кармана.

Все доллары сложили в полиэтиленовый пакет с надписью «Универсам Юбилейный», и Мишаня бережно поставил его между сиденьями, как ставят пакет с бутылками, чтобы не побились.

Через час Мишаня Порубов и Комбат уже были у Бахрушина. На столе ровными стопочками лежали деньги, и Комбат лаконично докладывал, как прошел разговор и о чем договорились с Толстошеевым. Запись разговора имелась, но Леониду Васильевичу было важно знать то, как оценивает, встречу сам Комбат.

Ведь малейшее движение глаз, поднятая бровь, дрожь в пальцах иногда могут рассказать больше, чем самые многословные признания.

– Как тебе показался Толстошеев?

– Мерзавец, – тут же поставил диагноз Комбат, – Это сразу ясно, – улыбнулся Бахрушин, – но мерзавцы случаются разные.

Среди них встречаются и храбрые, и принципиальные, гнусные и трусливые.

– Немного труслив, – задумавшись, произнес Комбат, – но в меру.

– Что ты имеешь в виду?

– Если речь зайдет об его собственной жизни или о благополучии, горло перегрызет. Осторожен.

– Располагает к себе? – поинтересовался Бахрушин как бы между прочим.

– Ни в малейшей степени. Я таких людей на дух не переношу.

– А тебе он как, Мишаня?

– Мужик как мужик, – ответил десантник. – Сейчас все бизнесмены такие.

Я тебе, Комбат, по секрету скажу, что, когда сам между ними кручусь, таким же становлюсь, во всяком случае, вид на себя напускаю.

– Э, нет, – покачал головой Комбат, – ты, Мишаня, не такой. Нутро-то у тебя не гнилое, ты не из того теста слеплен.

– Все люди из одного теста испечены, – возразил Порубов.

– Ты на себя не наговаривай. Был бы ты таким, не ездил бы со мной.

Тебе, Мишаня, какой интерес во всем этом деле? Никакого, только деньги в Смоленске теряешь. Ты хоть звонил, интересовался, как у тебя бизнес дома идет?

– Гори он гаром, – беззаботно воскликнул Мишаня Порубов, потом вдруг удивился своей бесшабашности и захотел немедленно позвонить в Смоленск, потому как знал, что без него дела могут завалить.

– А ты говорил, из такого же теста! – засмеялся Комбат. – До этого ты не своим делом занимался!

Бахрушин слушал перепалку друзей и улыбался. Пока все шло так, как он и предполагал. Единственной головной болью на этот момент было оставленное на автосервисе оружие. За него Бахрушин отвечал головой, собственноручно расписался.

Выстрелить на поражение из этой штуки было невозможно, оружие было умело выведено из строя. Но понять это можно, лишь стреляя по летящей цели. И еще Леонид Васильевич понимал психологию покупателя: ни один сумасшедший не станет испытывать оружие в Подмосковном лесу – слишком дорогое удовольствие.

Один выстрел – и сто тысяч долларов вылетело на ветер.

Это не из пистолета пострелять недалеко от дачи. Кроме всего прочего, за автосервисом было установлено наблюдение по всему периметру, а в саму «Иглу» был вмонтирован небольшой радиомаячок, замаскированный под электронный чип. Так что если бандиты и захотят вывезти оружие, то путь его будет отслежен, расстояние действия радиомаяка было равно пяти километрам, более мощный передатчик могли засечь.

Бахрушин смотрел на стопки денег и думал. Слишком быстро и легко Толстошеев расстался с деньгами. Но не это удивляло полковника, ведь Толстошеев всего лишь посредник, отдает чужие деньги. Чем меньше держишь чужие деньги в руках, тем меньше риск, что ты к ним привыкнешь и уже не сможешь расстаться. Но человек, у которого он вырвал сто тысяч, был или патологически щедр или имел очень много денег.

Странное дело… Глядя на пачки денег, на сто тысяч долларов, Бахрушин не испытывал никаких чувств, хотя даже когда получал зарплату, то волновался.

Сейчас же он смотрел на них, как на резаную бумагу, ни волнений, ни переживаний. Лежат себе посреди стола аккуратно сложенные, можно из них даже домик построить, забор, невысокую башню.

Он вытащил купюру, новенькую, хрустящую, казалось даже, что она пахнет типографской краской, хотя запаха никакого не было. Рельефные надписи, волоски, металлическая полоска с мелкими надписями – купюра выглядела идеально. Чисто из интереса Бахрушин просмотрел номера купюр в одной пачке. Номера и серии были разными.

«Деньги не пользованы, – подумал Бахрушин, – и как он знал, обычно в таких случаях номера купюр идут по порядку. – Наверное, специально подбирали, потому что настоящий продавец на месте Комбата никогда не согласился бы взять номера по порядку. Такую партию денег легко отследить. Значит, учли и этот момент».

– Комбат, как ты думаешь, деньги настоящие? – резко вскинув голову, поинтересовался Бахрушин.

– Нет, – убежденно ответил Комбат.

– С чего ты взял?

– На настоящие деньги купить что-то можно, а на эти деньги ни я, ни Мишаня даже бокал пива не купим.

– Я про другое спрашиваю: слишком уж легко они достались.

Комбат пожал плечами:

– Деньги как деньги. Был бы здесь мой брат банкир, он бы вам сказал. У него чутье на купюры. А насчет того, что он легко с ним расстался, так это бредни. Я думаю, вы тоже, Леонид Васильевич, сунь вам гранату с выдернутой чекой под мышку, быстренько зарплату свою отдали бы.

Бахрушина передернуло. Ему показалось, что под мышкой у него и в самом деле зажата граната. Порубов сидел невозмутимый и гордый за своего бывшего командира.

– Михаил, это правда, что Комбат его гранатой пугал?

– Правда. Он потом ему еще ее и подарил.

– Погоди, погоди, – призадумался Бахрушин, – я же гранаты вам не давал, только «Иглу».

– Подумаешь, граната… – возмутился Рублев. – Ну, была у меня граната, я их в комоде держу. Вы же сами видели!

Бахрушин не мог припомнить. Он-то помнил, что при нем Комбат не раз выдвигал нижний ящик комода, где лежала чистая тельняшка и как клубок змей – выстиранные носки. Вполне могло оказаться, что среди них затесался и пяток гранат.

– Не надо было – простодушно поинтересовался Комбат. – Если что, я поеду, заберу.

– Не надо, – мрачно ответил Бахрушин. Порубов потянулся к деньгам.

Все-таки из троих людей, сидевших в кабинете, он доллары держал в руках каждый день. С видом знатока Мишаня поднял сотку за уголок и, щелкнув по ней пальцами, поднес к уху, словно глуховатый музыкант камертон.

– Звенит, – резюмировал он.

– Правильно звенит или не правильно?

– Я же не Шаляпин, чтобы по звуку определить?

– Ты бы такие деньги взял?

Мишаня задумался:

– Я не люблю, когда купюры непользованные. Самое надежное, если бумажка немного по свету походила. Не совсем, чтобы затертая, но хотя бы вдвое сложенная. А новые деньги – подозрительные.

– Когда собирают большую сумму, – сказал Бахрушин, – то гребут все подряд. В России практически все доллары мятые-перемятые, сто раз из рук в руки ходили, в банках, в матрасах лежали. Эти же словно из банковского хранилища – из страны, где все кредитками рассчитываются.