Туарег - Альберто Васкес-Фигероа

Каждые выходные Анухар эль-Мохри покидал свой удобный и прохладный кабинет во Дворце правительства, садился в старую «симку» с запасом воды и продуктов, припаркованную в ближайшем переулке, и машина с тарахтением направлялась в сторону ближайших ответвлений горы, возвышавшейся над Эль-Акабом. На ее вершине стояла полуразрушенная – некогда неприступная – крепость, служившая прибежищем обитателям оазиса в эпоху войн и набегов.

Среди стен крепости, в которой нельзя было признать прежнюю твердыню: камни по большей части использовались французами при возведении общественных зданий в Эль-Акабе, – исследовать было уже нечего. Однако Анухар эль-Мохри обнаружил, что в пещерах и на каменных стенах узких проходов, куда можно было попасть с тыльной стороны руин, сохранилось бессчетное количество наскальных рисунков – если искать с осторожностью и очистить их от пыли тысячелетий, – рассказывавших о самом далеком прошлом Сахары и ее обитателей.

Из-под его опытных пальцев, очищавших камень с крайней осторожностью, появлялись на свет слоны, жирафы, антилопы и леопарды, охотничьи, любовные и бытовые сцены древнейших обитателей этих земель. Зачастую ему приходилось руководствоваться только своего рода врожденным чутьем археолога, которое заставляло его искать возможное изображение там, где, по логике, он сам бы его оставил.

Это было его большим секретом и его гордостью, и в крохотной холостяцкой квартирке лежали кучи цветных снимков, которые он успел сделать за два года скрупулезной работы. Эти снимки однажды станут иллюстрациями толстой монографии, и тогда Анухар эль-Мохри поразит мир своим открытием – фресками Эль-Акаба.

Где-то здесь – он еще не знал где, но предчувствовал, что близко, – он наконец обнаружит то, что искал уже давно: копию «Марсиан Тассили»[36] – огромные фигуры высотой больше двух метров, точно запечатлевшие движения и костюмы космонавтов, когда-то, во тьме веков, наведавшихся в эти края. Это потом они стали пустыней, а тогда, вероятно, были плодородны и изобиловали самыми разными экзотическими животными.

Доказать, что здесь, так далеко от Тассили, тоже побывали обитатели другой планеты, без всякого сомнения, составляло предел всех желаний секретаря губернатора провинции. Он охотно пожертвовал бы своей многообещающей политической карьерой в обмен на один – пусть даже самый примитивный – из подобных рисунков.

И вот в знойный полдень, когда солнце стояло прямо над его истрепанной соломенной шляпой, а гладкая поверхность живого камня в глубине крохотной пещерки, защищенной от ветра и дождей, внушала твердую надежду на новую находку, которая, быть может, и явится доказательством, его охватило странное нервное возбуждение, словно предчувствие. Он заметил дрожь в руках, когда под ними мало-помалу стала проступать глубоко процарапанная линия рисунка – вроде как изображение высокой фигуры неопределенных очертаний.

Он вытер пот, капавший со лба и попадавший на очки, отметил белым мелом линию, которая была видна уже вполне отчетливо, сделал небольшой глоток воды и вздрогнул от ужаса, когда знакомый низкий голос с угрозой вопросил у него за спиной:

– Где моя семья?

Он обернулся, словно от толчка пружины, и ему пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть под впечатлением от увиденного – черного дула в трех шагах от себя и прямой фигуры туарега, ставшего его кошмаром.

– Ты? – только и сумел выдавить из себя Анухар эль-Мохри.

– Да. Я… – сухо прозвучало в ответ. – Где моя семья?

– Твоя семья? – удивился он. – А какое я имею к ней отношение? Что случилось?

– Ее увели солдаты.

Анухар эль-Мохри почувствовал слабость в ногах, опустился на камень и снял шляпу, смахивая ладонью пот с лица:

– Солдаты? – недоверчиво повторил он. – Это невозможно! Нет, это невозможно… Я бы знал… – Он протер очки платком, который дрожащими руками вынул из заднего кармана брюк, и взглянул в лицо Гаселю своими маленькими подслеповатыми глазками. – Послушай! – добавил он, и его голос звучал совершенно искренне. – Министр упоминал о возможности захватить твою семью и обменять ее на Абдуля эль-Кебира, но генерал был против, и больше к этому вопросу не возвращались… Клянусь тебе!

– Какой министр? Где он живет?

– Министр внутренних дел… Мадани. Али Мадани. Он живет в столице… Но я сомневаюсь, что твоя семья у него.

– Если она не у него, то у солдат.

– Нет… – Он жестом отверг это предположение, будучи абсолютно уверенным. – У солдат, конечно, нет… Генерал – мой друг. Мы вместе обедаем два раза в неделю… Не такой он человек, чтобы так поступить, а если бы и поступил, то прежде посоветовался бы на этот счет со мной…

– Однако моя семья исчезла. Мой раб видел, как ее уводили солдаты, а пятеро из них все еще поджидают меня в гвельте гор Хуэйлы.

– Наверняка это не солдаты… – гнул свое Анухар эль-Мохри. – Наверняка полицейские. Подчиненные министра… – Он покачал головой и презрительно добавил: – Думаю, он на это способен. Еще тот подлец. – Он снова надел очки – теперь они были абсолютно чистыми – и посмотрел на Гаселя с интересом. – Правда, что ты пересек «пустую землю» Тикдабру? – спросил он.

Гасель молча кивнул, и он коротко фыркнул, чем, возможно, хотел выразить неверие или восхищение.

– Невероятно! – воскликнул Анухар эль-Мохри. – Действительно невероятно… Тебе известно, что Абдуль эль-Кебир в Париже? Французы его поддерживают, и вполне может статься, что ты, неграмотный туарег, изменишь ход истории нашей страны…

– Я не заинтересован в том, чтобы что-то менялось… – ответил тот, протянув руку и взяв флягу, затем напился, слегка приподняв покрывало. – Единственное, чего я хочу, – чтобы мне вернули семью и оставили меня в покое.

– Это то, чего хотим мы все: жить в покое. Ты – с твоей семьей, а я – со своими рисунками. Но я сомневаюсь, что нам это позволят.

Гасель кивком указал на рисунки, отмеченные мелом, на ближайших стенах.

– Что это? – поинтересовался он.

– История твоих предков. Или же история людей, обитавших на этих землях до того, как туареги завладели пустыней.

– Зачем ты это делаешь? Почему тратишь на это время вместо того, чтобы спокойно сидеть в тени, в Эль-Акабе?

Секретарь губернатора провинции пожал плечами.

– Возможно, потому, что я испытываю разочарование в политике, – сказал он. – Помнишь Хасана бен-Куфра? Его сняли с должности, он уехал в Швейцарию, где у него скопилось небольшое состояние, а через два дня его сбил грузовик, перевозивший прохладительные напитки. Нелепость! Прошло всего несколько месяцев, и на тебе – «вице-король пустыни» скулит со сломанными ногами в какой-нибудь клинике, заваленной снегом.

– Его жена с ним?

– Да.

– В таком случае ничего страшного… – заметил туарег. – Они любили друг друга. Я следил за ним несколько дней и потому знаю.

Анухар эль-Мохри с ним согласился, сказав убежденно:

– Он был настоящий сукин сын, прожженный политикан и вор, предатель и мошенник… Но было в нем кое-что хорошее: его любовь к Тамар. Уже только этим он заслужил того, чтобы остаться в живых.

Гасель Сайях слегка улыбнулся, хотя собеседник не мог этого видеть, обвел взглядом рисунки на стенах и встал, вновь взяв в руки оружие:

– Наверно, из-за твоей любви к истории моих предков я сейчас оставляю тебя в живых, – сказал он. – Но постарайся не покидать это место и не пытайся на меня донести. Если я увижу тебя в Эль-Акабе раньше понедельника, разнесу тебе голову.

Тот взял в руки мел, щетки и тряпки и собрался возобновить работу.

– Не беспокойся! – ответил он. – Я и не думал этого делать.

Затем, когда туарег был уже далеко, крикнул:

– И надеюсь, что ты отыщешь свою семью!

Автобус просто разваливался на части. Это был самый разболтанный, дребезжащий и замызганный образчик общественного транспорта, который когда-либо бегал по шоссе. Хотя, правда, этот как раз никоим образом и не пытался бежать, а ограничился тем, что, задыхаясь, продвигался по равнине – мимо зарослей травы, нагромождений валунов и бесконечных каменистых урочищ – со скоростью пятьдесят километров в час.

Приблизительно через каждые два часа приходилось останавливаться из-за лопнувшей шины или из-за того, что колеса увязали в песке, и тогда водитель и кондуктор заставляли пассажиров выйти – вместе с козами, собаками и курами в корзинах, – призывая их помочь толкать или сидеть на обочине и ждать, пока не поменяют колесо.

Кроме того, каждые четыре часа требовалось залить в бак горючее самым примитивным способом: присоединив шланг к бидону, прочно закрепленному на крыше, а на склонах, когда им попадался крутой подъем, мужчинам не оставалось ничего другого, кроме как проделывать часть пути пешком.

И вот так – на протяжении двух суток: давясь, как финики в сумке из кроличьей шкурки, обливаясь потом и задыхаясь от невыносимого зноя, не ведая, сколько еще осталось до конца подобного мучения или удастся ли им когда-нибудь увидеть край однообразной пустыни.