Беглец в жизнь - Ростислав Гельвич

Альфарана пронзило воспоминание о разговоре с Ратмиром, вот оно — ямы! Авид, тем временем, продолжал.

— Это все не так опасно как может казаться! Но все же. Я говорю — и говорю один раз. Для всех! Кто хочет перевода, или досрочного увольнения из армии — просим к секретарю, пока есть возможность! Но я надеюсь, что среди вас, таких вот людей не будет! Потому что мы сила, потому что нас, а не кого-то признали лучшими! — теперь в глазах капитана горел огонь безумия. Огонь, с которым солдат бросается один на армию врага. Огонь, который делает любое слово, достойным высечения на мраморе. Огонь, который видят лишь сильные духом. Другим просто не понять. — Так, или не так, бойцы?!

Рота грянула как удар молота:

— Так точно господин капитан!

Это был канат. Сплетающийся из голосов, как из нитей пеньки, и точно такой же крепкий.

— Вот и отлично. Смирно! — внезапно Авид опустил руки по швам, и четким, выверенным движением, поднес руку к виску.

Точно так же, в полнейшей тишине, этот жест повторили и солдаты. Молчание длилось не меньше минуты.

— Вольно. Разойдись.

Лишь дойдя до казарм, немногие обрели дар речи, и только Лий решился констатировать.

— Вот такая вот хрень получается. — бухнул он входя в прохладное помещение — Понимаю что меня только что вписали в охренительные проблемы, а радуюсь. И чую что не я один такой. — и окинул взглядом остальных

Казалось, что все крепко задумались. Даже дуболом Трирх.

Лий тем временем продолжал:

— Да даже если бы был и против, то отказаться бы уже не смог. Пообещал же как бы. — теперь бывший бард пожал плечами — И думаю я теперь, что если мы не хотим повторения чушни которая была на первом марш броске, нам надо попросить у капитана дополнительных тренировок. Бег в смысле. Я вас спрашиваю люди — попросим или как?

Воцарился негромкий гомон — первым высказался Альфаран:

— Лично мне, глубоко плевать. Так что считай что я согласен.

Следом солидно пробасили из конца строя:

— Тран, Артан, Родваг… в общем десяточка людей говорит что она за!

Дальше согласия посыпались как каленые орешки. Лишь Трирх, под самый конец, как бы поежился, и ответил:

— А я что, а я как все….

И Лий с полным на то правом встал на табуретку, и провозгласил, вскинув руку в парадном салюте:

— Единогласно! Я к капитану! — и ринулся вон из казармы

После чего слово взял Альфаран, фактически повторив первую речь барда:

— А вот теперь все мы только что вписали себя в охренительные проблемы! — после чего он расхохотался, и сел на кровать.

Рота понурилась, и очень забавно в этот момент выглядел грустный как туча Трирх. На его лице буквально светилась надпись: "Ой попа-а-а-а-ал….". Но если быть более точным — попали все.

И это был бег. Многоверстовые расстояния…. Еще не похудевшие — худели на глазах. Те же кто похудел — становились еще более жилистыми и точеными. На тех же, кто были жилистыми и точеными уже можно было спокойно разглядеть любую мышцу. Ну, или точить о них ножи — железной крепости они по крайней мере уже достигли. Похудел даже Трирх, который сейчас представлял собой ужасающее зрелище. С этой массой точеных, отчетливо выделяющихся мышц, сталкиваться не хотел никто. Хотя надо добавить, что далеко бегать он так и не научился.

День "особого" кросса никто не знал — даже капитан. Это чрезвычайно сильно давило на нервы. Ожидание настолько тяготило, что однажды, во время очередного приема пищи, Трирх сказал:

— Не знаю как вы, а я так долго не смогу…. - и самое страшное было в том, что он сказал это, не жалуясь кому-либо. Он сказал это в никуда.

Альфаран тоже ощущал такое смутное переживание. Вроде бы и делом занят, и гордиться собой можно — а все просто так. Впустую.

Но самое скверное наступило уже когда все узнали дату марш-броска. Как и положено, за два дня до него.

Не спалось. Ужасный мандраж. Тело требует себя чем нибудь занять — мышцы гудят. Еда не лезет внутря, хоть кулаком туда заталкивай. Примерно так Альфаран мог объяснить свое состояние. Да, он был натренирован, и вроде к марш броску готов. Но все портило въедающееся в любую мысль "а вдруг?". А вдруг не смогу бежать? А вдруг не выдержу? А вдруг то? А вдруг сё? Это вертелось в голове нескончаемым водоворотом, который сминал и портил все дела. Вещи валились из рук, эти самые руки ужасно дрожали во время тренировок. И как Альфаран не пытался, выкинуть из себя это он не мог. И вот, он сделал то, что не делал до этого никогда. Пошел в местное святилище Отаурона — оно располагалось в одной части замка.

— Это можно сравнить с перевалом, пока ты на него взбираешься, — жрец в неком подобии балахона, очень высокий, обладал на редкость приятным голосом. Он засасывал как болото. И Альфаран просто слушал, так же, как он давным-давно слушал Кларахота… — он может казаться сколь угодно высоким и страшным. Но преодолев его, ты видишь впереди такие горы, по сравнению с которыми этот перевал маленькая кочка.

— Я понимаю. Но я все равно волнуюсь. Сильно. Даже не столько волнуюсь, сколько боюсь.

— А ты не перестанешь волноваться. — только сейчас Альфаран заметил, что жрец, ненамного-то старше его самого. Ну самое большее, лет так на двенадцать. — И это неизбежно. Редко у кого не бывает страха перед грядущим, тем более если оно такое важное как у тебя. Я скажу больше, ты будешь волноваться и после этого марш-броска, причин будет много, и они будут разными. Вся жизнь — борьба.

Некромаг задумался, и остановил взгляд на статуе Отаурона. С первого взгляда, совершенно любой человек мог понять — это, бог войны. Среднего роста, но зато очень мускулистый, с двумя руками вскинутыми вверх. В одной руке был боевой топор — во второй секира. Конечно, как можно вскинуть эти тяжеленные железяки над собой, фактически на вытянутых руках — Альфаран понять не мог. Но бог, он на то и бог.

Из задумчивости, некромага вывело мягкое покашливание жреца.

— Простите… я задумался. Но ведь когда-то же, этот страх пройдет?

Жрец кивнул, и огладил гладко выбритый подбородок:

— Конечно пройдет. Главное понять — будущее закрыто. Прошлое — забыто. Открыто лишь настоящее, и ты творишь его себе сам. А страх бывает портит даже самые великие начинания. Ты поймешь. Все это понимают.

— Благодарю….

Альфаран встал деревянной скамьи, и вышел из небольшого святилища. В голове прыгали самые разные мысли. Это было хорошо — они заглушали страх. Мерно шагая по неширокому каменному коридору замка, некромаг переосмысливал…. Переосмысливал многое. Казалось, что страх щупальцами сковавший волю, и туманивший голову, отступает. Впереди прояснялось очень многое. Прояснялось не прозрением, а легкостью мысли. Больше не пугали проблемы, и не волновали неудачи. Вся жизнь — борьба. И какой резон дрожать из-за одного поединка — который в любом случае далеко не последний?