Шиш вам, а не Землю! - Валентин Февраль

К вечеру наш эскулап, бывало, так надирался своего спирта, которого у него было невпроворот, что с трудом попадал в дверь казармы. И на койку его уже относили двое дневальных, менее пьяные, чем он, а потому более скоординировано держащихся и называющих его почтительно «док» и «мистер», невзирая на всего лишь ветеринарское образование последнего.

Ну, насчет «мистера» не берусь судить, но до того, как стать доком, он целых двадцать семь лет проработал портным. И потому надравшись, как следует, после памятной драки, он наложил на моей голове латку по всем правилам портняжного мастерства.

Эта латка, вырезанная из шкуры некоего местного экзотического животного, так и осталась у меня на темени, как память о той драке и портняжном прошлом дока. И теперь, когда я снимаю за обедом с головы пилотку и склоняюсь к своей плошке с едой, эта латка весело посверкивает на удивление остальным бойцам всеми своими 62-мя разноцветными чешуйками кассиопейского окуня, что занесен нынче в Красную книгу, а прежде был на грани исчезновения.

Но чешуйки были потом. А вначале, после того как мне крепенько врезали табуретом, над моими боками хорошо поработали эти парни из военной полиции. Они словно сбрендили и, судя по их усердию, в тот вечер приняли меня за зачинщика драки. А потому в выражениях, отпускаемых на мой счет в процессе воспитательной работы, учиненной надо мной, они не стеснялись.

И всякий раз, лишь только я заползал под кровать, они меня вытаскивали оттуда за ноги и снова нещадно били-учили. И дело даже дошло в какой-то момент до того, что я начал тихонько материться. В общем, непруха в тот день привязалась ко мне крепенько и лишь потому я начал выкрикивать, в конце концов, что я здесь не причем и вообще я не местный. А в с-зобби попал случайно.

Тогда у них возникла идея, что я хочу дезертировать и оттуда. Из с-зомби. И начали все сначала. Но, что меня особенно удивило, так это то, что дружок мой, Ральф, из-за которого, собственно, и началась вся заваруха, этот кретин даже не дернулся, когда меня поволокли к патрульной машине, стоявшей тут же, неподалеку от казармы. Вот блин! Единственное, что меня несказанно утешило в создавшейся ситуации, так это то, что гимнастерка на груди Ральфа заметно оттопыривалась, недвусмысленно намекая этой неровностью, что мой приятель до прибытия патруля успел запихать в пазуху большую часть выигранных денег. А значит, отмутузили меня не зря и в дальнейшем было, чем залечивать раны.

Меня отвезли к зданию санчасти и бросили у ее входной двери, поленившись даже занести внутрь. Таким образом, превозмогая боль и охватившую все мое существо по понятным причинам слабость, мне пришлось заползать внутрь самостоятельно, так сказать, своими силами, где я и узрел пьяного врача, спавшего сном младенца прямо на своем рабочем месте — операционном столе.

Ошеломленный и деморализованный отсутствием логики в том, что люди в обиходе привыкли называть жизнью, я быстренько растолкал доктора, попутно дав ему понюхать нашатыря, и принялся оттеснять его со стола. И, когда, в конце концов, рефлексы медика возобладали над животными рефлексами спанья, он выполнил свои профессиональные обязанности, а мою голову с тех пор, как вы знаете, украшает большая квадратная латка, переливающаяся всеми цветами радуги — лоскут кожи морской рыбины.

Мало того, что я стал красивее, так я еще и остался жив.

Впоследствии меня обвинили в том, что я поднял со стола и заставил сделать себе хирургическую операцию человека, которому в данный момент самому делали операцию. Это вопиющая клевета и необоснованные нападки моих недоброжелателей, скорее всего вражеских шпионов. Хотя, с другой стороны, действительно, тот тип, которого я поднял, был подключен к анестезирующему аппарату, но вряд ли только одно это обстоятельство могло повлиять на суд, который мне устроили всего лишь через неделю после проведенной мне той операции.

О, вы не знаете, что такое дисциплинарный батальон, да еще в том виде, в каком он наличествует в подразделениях с-зомби, господа! Штука эта, в общем, скажу я вам нелицеприятная. Но тюрьма, которая существует еще и в этой душегубке — вообще, ад кромешный.

Не успел я очухаться от тумаков полицейских и сделанной операции, как вашего покорного слугу бросили на холодный, цементный пол карцера, предварительно заковав в кандалы. И пригрозили, что, если я буду просить есть, меня отмутузят так, что прежние мои злоключения покажутся мне невинной детской забавой, не более.

В полной темноте лежал я на нарах и вспоминал те веселые денечки, когда служил в КГРе под руководством добрейшей души человека майором Середой. И пусть в прежние дни этот почтенный и уважаемый мной во всех отношениях человек казался мне через чур строгим и требовательным, педантичным даже до крайности. Сейчас в этом душном и вонючем подвале, в свете последних нелицеприятных событий, случившихся со мною, Семеныч виделся мне этаким рыцарем на коне, нимбоносным ангелом, крылатым существом, сошедшим с небес на грешную землю, чтобы удивиться творящимся здесь со мной безобразиям.

Во всяком случае, с тем зверьем, что охраняли меня теперь, майора сравнить было нельзя. Да, майор Середа был требователен и принципиален, но эти скоты с перекошенными в хронической злобе лицами и охранявшими меня теперь, ни в какое сравнение не могли идти с порядочным и честным Семенычем.

Я сразу объявил забастовку. Каша, которую мне подали, в конце концов, после обеда, показалась мне недоваренной, а прислуживающий персонал недостаточно учтивым. В первый же день нахождения в своей новой тюрьме я написал жалобу директору тюрьмы, в которой объяснил негодяю, что, если он и дальше будет так содержать своих заключенных, это выльется для него в непредсказуемые последствия. Я требовал в своем письменном послании, чтобы директор принял безотлагательные меры по улучшению условий содержания заключенных.

И вскоре меры были приняты. Меня заставили изжевать и проглотить свою кляузу!

Все эти тюремные выкрутасы здорово не нравились мне. Особенно после того, как я нажил себе в личные враги самого директора тюрьмы. Но еще злее оказался фельдфебель Янушкевич — толстый и рыжий увалень с жиденькой челкой на лбу, в пятнистом камуфляже.

Как я успел уже поразузнать, этот тип в отличие от тех врачей, что делают в подразделениях с-зомби солдатам хирургические операции, в случае такой необходимости, этот действительно некогда был хирургом. И, все по тем же слухам, этот позарезал уйму народу, за что его и выдворили из больницы, в которой он работал, а заодно и из медицины вообще.

Поговаривали, что он вначале проигрывал свои будущие жертвы теще в карты, а лишь затем убивал их.

С того самого дня, как захлопнулись за Янушкевичем двери всех медицинских учреждений, он перепробовал себя на многих поприщах. И, в конце концов, остановился на тюрьме. Этот зверь в человеческом обличье быстро смекнул, где он без помех сможет реализовать свои античеловеческие замашки.

42

В общем, как бы там ни было, но с тех самых пор, как аномальный вихрь унес вашего покорного слугу от стен ханаонского замка, я не знал человека человеконенавистнее, чем этот толстый, дирижаблеподобный фельдфебель.

Придраться он мог по любому поводу и к любому пустяку.

— Заключенный номер триста двадцать шесть! — орал он, как ненормальный, лишь только рано по утру заходил в мою камеру. — Встать, скотина, ты же не на вечеринке у приятелей. Мордой к стене, приятель. И не вздумай вспоминать о своих правах, которых, кстати, у тебя здесь нет. О правах надо было думать в то время как ты совершал свои мерзкие преступления.

— Далее следовал набор традиционных более крепких словечек, сопрвождаемый тычками дубинки в копчик и, в конце концов, мерзавец убирался в другую камеру, которых в тюрьме было предостаточно.

Там весь спектакль повторялся. Но уже с участием других действующих лиц. Что и говорить, жизнь солдата с-зомби в тюрьме сладкой не назовешь. Да и не затем меня сюда посадили, чтобы я наслаждался ею.

На третий день пребывания в этих отвратительнейших условиях меня перевели в общую тюрьму. Там стало полегче. Но только самую малость и все потому, что там небыло Янушкевича. Теперь я мог брать в библиотеке книги и читать их.

И перая книга, которую я прочел называлась «Как совершить побег из тюрьмы». Правда писал книгу дилетант и на все случаи жизни он предлагал отмычку, пилки, да подкуп охраны. Все данные средства были хорошо мне знакомы еще по прошлой жизни на Земле, так как там я пересмотрел немало фильмов и перечитал немало книг на эту тему. Но все они не годились для нынешней ситуации. Ну, где мне было взять указанные инструменты и уж, тем более — деньги для взяток. Я был гол, как сокол, и из всего имущества имел арестантскую робу, да и то — казенную.