Настоящее имя - Даниил Корецкий

Макс встал. Десять лет назад он ответил бы не раздумывая, как учили: "Служу Советскому Союзу!" А что сейчас принято говорить? "Служу Российской Федерации"? Или - "Рад стараться"? "Всегда готов"? "Оправдаю доверие"?

Он не знал, что отвечать и потому вышел молча.

Апрель на Лазурном берегу - переходный месяц. Лыжный сезон в Альпах уже заканчивается, но купальный на побережье ещё не начался. Мало туристов, свободны кафе и рестораны, пустуют гостиницы. Мертвый сезон.

В Ницце уже пригревало солнышко, термометры показывали плюс пятнадцать, девушки сняли шубки и прогуливались по Променад дез Англе в легких курточках, коротких юбках и туфлях на шпильке. Проносящиеся мимо лихие мотоциклисты кричали им подходящие случаю банальности.

Из ресторана отеля "Негреску" была хорошо видна лазурная гладь Бухты Ангелов, набережная, пальмы, девушки и мотоциклисты, - верные приметы наступившей весны. Но двое мужчин за столиком у окна не обращали на них никакого внимания.

- Почему вас это так обеспокоило, Том? Ведь мы ожидали показа и были уверены, что он все равно когда-то произойдет! И от пластической операции отказались именно поэтому!

Оптовый торговец рыбой Ричард Уоллес, он же - региональный представитель Центрального разведывательного управления США на юге Франции, с аппетитом уплетал густой луковый суп. Ему было пятьдесят девять лет, выглядел он немного старше, может быть из-за грузной фигуры и оплывшего книзу лица, а может из-за скорбного выражения много повидавших глаз, которым часто доводилось наблюдать за далеко не самыми приятными сторонами жизни.

- Другое дело, - почему именно сейчас?

Он на миг прервал свое занятие и поверх наполненной ложки посмотрел на собеседника.

- Что послужило поводом к столь позднему показу? Ведь что-то обязательно произошло!

Владелец ресторанчика "Барракуда" Рональд Пиркс - резидент ЦРУ в Ницце, пожал плечами. Перед ним на тарелке стыло каре ягненка, но он лишь бокал за бокалом пил красное "Шатонеф-дю-Пап" и не притрагивался к еде.

- Я не обеспокоен. Это называется совсем по-другому... Я потрясен встречей с сыном...

Зал ресторана был почти пуст. Очень тихо играла музыка, гармонично дополняя белоснежные накрахмаленные скатерти, серебряные приборы, тонкий фарфор посуды, а главное - виртуозное мастерство местных поваров. Официанты внимательно наблюдали за обедающими, незаметно подливали вино, бесшумно меняли пепельницы. Они считали Пиркса англичанином и не видели ничего странного в том, что он встретился с соотечественником и обсуждает с ним какие-то проблемы.

- Извините, Рон, но вы никогда не производили впечатление сентиментального человека. Кстати, вы убеждены, что это был действительно ваш сын? - небрежно спросил американец.

- Конечно! Никаких сомнений! Он тоже был потрясен до глубины души... Я видел его глаза... Это не сыграешь!

- Сыграть можно все, Рон, - печально вздохнул Уоллес. - И сыновью любовь, и супружескую страсть, и девичью невинность... Все зависит от поставленных целей, материальных затрат и подбора исполнителей. Ну и от режиссуры, конечно. Так что вас заботит?

Пиркс допил очередной бокал вина и отрезал, наконец, кусочек нежнейшего, пахнущего дубовыми углями и провансальскими травами мяса. Но до рта так и не донес.

- Предательство, Дик, вот что меня заботит. Не то большое предательство - в конце концов, у нас просто не было разумного выбора... Предательство маленького человечка... Ведь он нуждался в нас куда больше, чем огромная и могучая родина, которая прекрасно обошлась без двух своих граждан! Если бы он остался с нами, его ждала совершенно другая жизнь. Да и с Лиз, возможно, все было бы по-другому...

- Послушай, Рон, но ты же сам отвез мальчика связнику из посольства, причем прямо у нас под носом, - мягко возразил Уоллес. Они работали вместе уже много лет и почти подружились, в особо откровенные минуты американец, по праву старшего переходил на "ты". Это подчеркивало доверительность общения.

- Да, я это сделал. Но тогда мы собирались всю жизнь просидеть в тюрьме. А потом... Мы изменили жизнь себе, но забыли о ребенке. Он рос в детском доме, над ним ставили эксперименты, стирали память...

- Вы чувствуете вину, Рон? Комплекс вины и без того мучил вас все эти годы... Но разве вы могли что-нибудь для него сделать?

- Не знаю. Наверное мог. Если бы захотел. Но я просто не думал об этом... А теперь думаю! Потому что вина перед абстрактной родиной ощущается куда менее болезненней, чем перед собственным сыном. Напоследок он спросил у меня свое настоящее имя... Он даже не знает своего имени! Вот что меня мучит, Дик. Я не знаю, как искупить эту свою вину...

Уоллес отодвинул тарелку и промокнул губы салфеткой. Официант немедленно забрал прибор и почтительно осведомился:

- Голуби готовы, мсье, прожарка средняя. Можно подавать?

Американец кивнул. И дождавшись, пока официант отойдет, продолжил беседу.

- Сентиментальность вредит нашей работе, Рон. Поэтому я попытаюсь вас от неё излечить.

- Вот как? - Пиркс саркастически усмехнулся. Но Уоллес не обратил на это внимания.

- В Лондоне ваш сын встречался с русским резидентом. Сотрудники резидентуры следили за вашей машиной с момента выезда из тюрьмы... Не исключено, что они уже знают, где вас искать.

Усмешка сошла с лица Пиркса.

- Так что сын попросту исполнял задание родины - так, кажется, у вас говорится? И если ваши бывшие начальники решат ликвидировать предателя, то... Не исключаю, что именно ему и поручат эту акцию. Так он сможет смыть позор родительской измены и доказать свою лояльность властям...

- Не может быть, - сказал побледневший Пиркс и осекся. Столь детские заявления недопустимы для профессионала. Уж он-то хорошо знал, что в этом мире может быть решительно все.

Принесли жареных голубей и Уоллес с прежним аппетитом принялся за еду. Излеченный от сентиментальности Пиркс тоже взялся за свое блюдо. И тут же подумал, что это ошибка - ни француз, ни англичанин не станут есть вконец остывшего барашка. Это типично русская манера. Уоллес придает большое внимание деталям и сейчас наверняка сделает замечание за демаскирующий жест. И действительно, американец поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза. Но сказал не то, чего ожидал Пиркс.

- И все же - почему именно сейчас? - задумчиво спросил он.

В разведке ничего не делается случайно. Проверять Птиц, провалившихся двадцать восемь лет назад, никто бы не стал, если бы давние события не были напрямую связаны с сегодняшним днем. С операцией "Доверие" - обеспечением возможностями внешней разведки получения Россией кредита от Международного валютного фонда.

- Таким образом, факт перехода Томпсонов на сторону главного противника можно считать стопроцентно установленным, - сидя на краешке "гостевого" кресла докладывал генерал Золотарев.

Новый Директор Службы внешней разведки, в отличие от своего предшественника, был не политиком, а разведчиком, поэтому его фамилию не знали журналисты, его фото не публиковалось в газетах, он никогда не давал интервью. Недавно ему присвоили звание генерал-полковника, но восторженные сообщения об этом так и не попали в прессу. Он откинулся в высоком вертящемся кресле и внимательно слушал, не перебивая и не задавая вопросов. Кроме Поликарпова и начальника Управления "С" в просторном кабинете никого не было, что подчеркивало исключительную конфиденциальность обсуждаемого вопроса.

- И анализ поведения Бена после провала Птиц показал, что он тоже стал работать под контролем американцев. Как это все сказалось на его молодом секретаре, сказать трудно, но с большой долей вероятности можно предположить, что он разделял симпатии и антипатии своего патрона, продолжал Золотарев.

Он был совершенно спокоен, потому что не нес ответственности за события начала семидесятых. Более того, он-то и вытащил их из глубин времени, очистил от маскировочной паутины легендированной лжи и умелых имитаций, и преподносит своему руководству в истинном виде.

- Какие отношения были у Бена с Линсеем? - спросил, наконец, Директор.

Он не выглядел на свои пятьдесят два года - скорей всего потому, что не разъелся и не обрюзг, как другие генералы, особенно многозвездные. Те становятся жертвами специфического образа жизни: в эпоху, когда карьера определяется не личными качествами, а полезными связями, досуг обладателям лампасов приходится проводить в "тусовке" себе подобных, где интересы сводятся не к обсуждению книг, кинофильмов или проблем зарождения цивилизации, а к жратве и пьянке. Не будешь пить и жрать - карьере конец, будешь - разжиреешь и обрюзгнешь. Обычно выбирают второй путь, даже если здоровье подталкивает к первому: гипотетическая возможность смерти пугает меньше, чем реальная отставка.