Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Вадим Юрьевич Солод
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одновременно с Исидором Морчадзе был арестован и Владимир Вегер.
Активное участие в организации побега осуждённых к каторге за участие в террористических актах против высших государственных сановников, в совокупности с тесным сотрудничеством с налётчиками-экспроприаторами, практически никак не позволяли Владимиру Маяковскому рассчитывать на снисхождение, даже несмотря на его юный возраст.
Ст. 173 Уголовного уложения 1903 года предусматривала тюремное заключение для «виновных в освобождении арестанта из-под стражи или места заключения или в содействии побегу арестанта». Но в нашем случае речь идёт о преступлении, наказание за которое предусмотрено главой V Уложения «О смуте», ст. 126 которого гласила: «Виновный в соучастии в сообществе, заведомо поставившем целью своей деятельности ниспровержение существующего в государстве общественного строя или учинения тяжких преступлений посредством взрывчатых веществ или снарядов, наказывается: каторгою на срок не свыше восьми лет или ссылкой на поселение. Если такое сообщество заведомо имело в своём распоряжении средства для взрыва или склад оружия, то виновный в таком сообществе наказывается срочной каторгой». [3.5.]
Если его вина была бы доказана полицией — тут, как говорится, без вариантов…[39]
Как известно, тюрьма, особенно российская, во все времена нашей истории всегда была не только школой выживания, но и самой жизни, пройдя через которую человек уже никогда не оставался прежним. Главный герой рассказа Максима Горького «Карамора» Пётр Каразин говорил: «Когда меня первый раз арестовали, я почувствовал себя героем, а на допрос шёл, как на единоборство с медведем. Страдать я не мастер, и страданий, сидя в тюрьмах, никогда не испытывал, если некоторых всем известных мелких неудобств тюремной жизни. Лишение свободы? Тюрьма давала мне свободу читать, учиться. А кроме того, тюрьма даёт революционеру нечто подобное генеральскому чину, окружает его ореолом, и этим надобно уметь пользоваться, когда имеешь дело с людьми, которых ты, против воли их, толкаешь на путь к свободе». [1.61.]
Находящиеся в заключении арестанты вновь избрали отчаянного юношу Маяковского своим старостой, его кандидатура одобрена Московским комитетом, согласована в том числе и большевиками, которые хотели было поставить на эту должность своего, проверенного товарища. В тюремной иерархии он вроде «Ивана», у сидельцев есть ещё другие масти: «храпы», «жиганы», «бродяги» и «шпанка». Его возраст совсем не являлся помехой для такой быстрой карьеры — биография у авторитетного сидельца для того времени обычная. Как, например, у сокурсника Маяковского по Строгановскому училищу, будущего районного прокурора города Москвы товарища Топоркова, который с 15 лет был активным членом боевой организации социалистов-революционеров, участвовал в экспроприации оружия в магазине Виткова на Сретенке, в «эксе» купцов у «Яра» и у «Стрельны», лично убил охранника Суворова при налёте, а в 1905 году в составе рабочей боевой бригады геройски сражался на московских баррикадах и т. д.
С 1915 года действует новая инструкция Тюремного департамента, запрещавшая отбывающим наказание выбирать себе представителей; практика избрания старост в каждой камере была отменена, впредь запрещалась также подача заявлений и жалоб от имени групп заключённых.
Известный российский криминолог, товарищ (заместитель) обер-прокурора Уголовного кассационного департамента Правительственного Сената Иван Яковлевич Фойницкий рассказывал своим студентам в Императорском училище правоведения, что: «для арестанта два начальства… начальство тюремное и начальство артельное — община. Подчиняясь первому наружным образом, он должен всецело принадлежать второму». [1.80].
Всё это, и особенно многомесячное содержание в одиночной тюремной камере, несомненно наложило определённый отпечаток на дальнейшее поведение Маяковского в течение всей его жизни.
«Народник» Иван Белоконский, сам неоднократно отбывавший наказание в различных тюрьмах и на каторге, писал в своей книге «По тюрьмам и этапам»: «Всерусские тюрьмы похожи одна на другую, жизнь в них однообразна, что всё сказанное об одной вполне применимо и ко всем вообще». [1.8].
Нам точно не известно, по какой причине — от тюремной скуки или от природных качеств, — но в общей камере Владимир Маяковский быстро освоил премудрости игры в карты. Хотя свою азартную «карьеру», по собственным признаниям, он начал ещё мальчишкой с игры в шашки… на почтовые марки, его обучил азам игры сосед по багдадской улице Чхеидзе. Вскоре способный ученик легко обыгрывал наставника и в результате, по воспоминаниям сестры Ольги, стал обладателем целого альбома прекрасных иностранных марок. Похожим образом авторитетный арестант стал признанным мастером и в карточной игре.
В каждом российском застенке того времени было место, иногда просто расстеленная тряпка, полушубок или очищенная от вещей и ветоши часть нар, на котором производилась игра: в карты, кости, в юлку и т. д. Называлось это место «майдан».
Здесь мы сошлёмся на авторитетное мнение С. В. Максимова — автора популярнейшей в начале прошлого века книги «Сибирь и каторга»: «Игра, как известно, есть одна из самых прилипчивых и упорных страстей между преступниками. Беспрестанная боязнь быть открытыми (несмотря на существование сторожей у дверей) заставляет преступников торопливо играть в волнениях душевных, разжигаемых игрой, находить самые любезные им наслаждения, самые приятные и дорогие им утехи». [1.178].
Право содержать тюремный майдан отдавалось «обществом» за деньги, с торгов. Откупщик — майданщик — был, как правило, местным «скопидомом», с некоторым наличным капиталом, который позволял ему «вести игру».
Профессиональные сидельцы создали свой собственный язык, в котором объяснить происхождение большинства слов вряд ли сможет хоть один филолог:
Святцы — карты;
Вода идёт! — появление надзирателя;
Быков гонять — играть в кости;
Светом вертеть, головой крутить — играть в юлку (юлу) с помощью пяти- или шестигранного конуса с очками на каждой его стороне, который определённым образом изготавливается из говяжьих костей, распиленных кручёной верёвкой, смоченной в растворе берёзового угля и золы. Игроки пользовались особым счётом: 9 — лебедь, 11 — лебедь с пудом, 5 — петушок, 4 — чеква и т. д.;
Ефрейтора! — игру можно не прерывать, идут люди свои — купленные и т. д.
Большая часть терминов этого тайного тюремного языка придумана и введена в обиход московскими жуликами или петербургскими мазуриками[40], в отличие от южного воровского жаргона «фени», в котором большинство слов было заимствовано из еврейского идиша.
Условия «откупа и выгоды», гарантирующие доход майданщика, следующие:
— за карты, требуемые в круговую игру, платится играющими в первый раз — 30 коп., во второй — 20, в третий — 10 коп. Затем обыгранные карты отдаются для игры даром грошовым игрокам, которых ещё называют «жиганы».
— с тех игр, которые идут рука на руку, взыскивается всякий раз 10 коп. с выигранного рубля и т. д.
В городских тюрьмах игральные карты обычно покупаются через солдат и надзирателей, на пересылке карты «мастырятся» из подручных материалов, назывались такие уже
