Баблия. Книга о бабле и Боге - Александр Староверов

Сильно и страшно ударил Антуан. Метился в висок. Попал в глаз. Алик рухнул на мокрую траву. Отполз. Застонал. Трава противно щекотала лицо. Кровь капала из рассеченной брови. И тоже щекотала. Антуан сосредоточенно рассматривал свой кулак. Трогал костяшки. Нюхал. Не верил.

Алик встал. Размазал текущую по лицу кровь. Медленно и трудно заговорил:

– Не знаю, что сказать. Виноват я перед тобой, перед всеми вами. Но я не виноват… Виноват, но не виноват… Так бывает. Прощения просить не буду. Не заслужил. И врать больше не буду. И грозного властелина-громовержца строить из себя не буду. Какой из меня громовержец? Такой же, как из тебя. Прав ты. Я ничем не лучше вас. Даже хуже. Вы себя рушите. Ну, еще пару сотен людей вокруг калечите. А я… я дрянь масштабная. Не стремился я к масштабу. Поверь. Получилось так…

Я самый обычный человек. Живу только в другом мире. Чуть похуже вашего. Но, в принципе, похожем. У меня куча проблем. Дома, на работе, везде. Как и у вас. Живу, выживаю, кручусь, как могу. Но я, правда, вас создал. Когда – не помню. Зачем – не знаю. Может, для психотерапии, как ты сказал. Может, нет. Может, с ума сошел. А может, и шутит кто-то с нами. Я и узнал-то о вашем существовании неделю назад. По нашему времени, конечно. Сначала обрадовался. Круто, как же. Бог. Отрываться начал. Помнишь, как мы с тобой отрывались? Весело же было? Скажи? А вот этого всего, – Алик обвел рукой разрушенный город, – я не хотел. И тебя убивать не хотел. Просто проблемы у меня в моем мире. Ничего особенного, обычные проблемы. Легче, чем у тебя с аудитором в страховой. Но отражается все здесь. Усиливается и отражается вот так. Теперь ты знаешь все. Скажи чего-нибудь. Не молчи, пожалуйста.

Антуан закрыл ладонями лицо. Пару минут он стоял, шумно дыша в ладони, потом стал массировать пальцами виски. Еще раз шумно выдохнул и вымученно как-то спросил:

– А если ты Бог. В самом деле Бог. Почему ты меня мессией сделать не можешь? Это во мне причина, да? Не подхожу я, да?

– Что ты, Антуан. Даже не думай. Не в тебе дело. Это я тварь. Ты лучше меня, чище, человечнее. Просто, – Алик на секунду запнулся, трудно ему было выговорить эти слова. Выдохнул, словно водки выпить собрался и сказал: – Просто я не люблю тебя. Понимаешь, чтобы мессией человека сделать, любить надо. Вот такое садистское правило. Любишь – на смерть отправляй, на муки. А я не люблю. Умерло все во мне, наверное. Не только тебя не люблю. Всех. Шваль я. Шлаки. Мусор. Но я решил. Я решил, Антуан. Мессией тебя сделать не могу. А судьей сделаю. Суди меня, Антуан. От тебя все приму. Нет мне прощения. За отмороженность мою. За нелюбовь…

Алик сделал шаг вперед и протянул Антуану руку. Тот попятился. Он смотрел на него с ненавистью и мотал головой. От его огненного взгляда можно было прикуривать.

– Нет, нет, не прикасайся ко мне. Не прикасайся ко мне, урод, – Антуан говорил и продолжал пятиться.

– Ну что ты, суди меня, я от тебя все приму. Давай, суди… – Алик сделал еще один шаг.

Антуан отошел.

– Сам себя суди, скотина. Ты Бог, ты и суди. Предатель. Я все про тебя понял. Предатель, обманщик. Ты играл со мной. Просто так, ради забавы, потому что скучно было. Ты со всеми нами играешь. Будь ты проклят, сука!

– Но я не хотел, Антуан, я не специально. Я найду в себе Любовь, обещаю. Суди меня, пожалуйста. Ну пожалуйста! – Алик встал на колени, однако и на коленях продолжал ползти к бывшему другу.

Антуан снова отступил назад.

– Не верю я тебе. Ни тебе не верю, ни в тебя. Будь ты проклят! Чтоб ты подавился своей божьей милостью. В ад хочу, к дьяволу, к черту, в геенну огненную. Сырьесранцы говорят, что есть ад. К ним, туда, лишь бы не с тобой. Живи, падла, радуйся, правь, но без меня. Без ме-ня-я-я-я-я-я-я-я!!! – Антуан развернулся, побежал по направлению к отвесному обрыву, оттолкнулся и с криком бросился вниз. Через пару секунд Алик услышал приглушенный хруст разрываемой прибрежными скалами человеческой плоти. Жизнь это его хрустнула. Не Антуана, а его, Алика жизнь.

– Это как же, это что же?.. – забормотал он растерянно, стоя на коленях. – Ты зачем? Почему? Я же к тебе хорошо относился. Не любил, но относился хорошо, а ты…

В нем вскипела обида на дерзкого мальчишку. Захотелось наказать наглеца, проучить как следует, чтобы неповадно было.

– Воскресни, тварь! – воскликнул Алик. – Воскресни, гаденыш маленький. Воскресни, кому сказал!

Антуан мгновенно появился перед ним и сразу попытался развернуться в сторону обрыва. Двигался он странно, как неумелый танцор брейк-данса. В глазах медленно бултыхалась мука адская. Жуткое и завораживающее зрелище. Обида на глупого мальчишку улетучилась в одну секунду. Жалко стало его, несмышленыша, и еще немного стыдно. А потом много.

– Антуан, ну ты это, ну прости меня, – виновато сказал Алик. – Не хотел я. Ну не зависит это от меня, кого любить, а кого нет. Ну чего, у тебя так не бывало? Видишь бабу – и красивая, и умная, и добрая, и поговорить приятно, но не лежит сердце, не лежит, и все… Виноват я. Ну, казни меня.

Движения Антуана ускорились, но не перестали быть ломаными. Он походил на зомби-спринтера, спешащего к финишу. Край обрыва приближался.

– Стой! – заорал Алик. – Замри!

Антуан замер. Руки его пытались уцепиться за ускользающий воздух, подтянуть его к себе, а ноги двигаться не могли. Он подергался несколько секунд, а потом успокоился. Повернул голову к стоявшему сбоку от него Алику.

– Господи, господи, – выдохнул Антуан презрительно, – какой же ты придурок! Баба я, значит, для тебя добрая, красивая, но не любимая. Придурок! Тебе знакомо вообще понятие такое – ответственность? Ты Бог. Ты понимаешь это, болван самовлюбленный? А впрочем, кого я спрашиваю? Не поймешь ты никогда, что такое жить в мире без надежды и любви. Слепой от рождения цветов не различает. Ты мне скажи только на прощание, зачем ты нам мечту эту дал, о любви и понимании? Издевался, что ли? Специально? Глумился, чувство юмора у тебя такое своеобразное?

– Антуан, – примирительно произнес Алик, – я понимаю твои чувства и твою обиду, но все не совсем так, как ты себе представляешь. Есть на свете любовь.

– Где она есть? Скажи, раз в жизни правду скажи! Кого ты любишь?

Алик задумался. Вопрос был страшный. Настолько страшный, что впору самому было с обрыва прыгать. Он вспомнил свою жизнь. Кого он действительно любит? Родителей? Любил, наверное, когда-то, а сейчас… Не факт. Ленку? Неладно что-то у них в последнее время. Хочется, чтобы ладно было, а не получается. Не факт. Баб многочисленных? Вот это уж точно нет. Деньги? Деньги, да. Деньги он любит. Но деньги не считается. Может быть, жителей Либеркиберии, им созданных? Как выясняется на примере Антуана, не любит он их. Кого же он любит тогда? Неужели правда скотина бесчувственная? Такой, как все, стал. Как все кругом. Секс, утробу набить чем-нибудь вкусным да эго расчесать до крови аксессуарами дорогими. Это и есть смысл его жизни? Тогда правда лучше с обрыва вниз головой нырнуть, чем жить так. «Понимаю я тебя, Антуан, ох как понимаю, – подумал он. – Вместе сдохнем, раз такое дело».

Алик даже отошел от застывшего товарища, чтобы разбежаться получше и прыгнуть со скалы, но в последний момент вспомнил холодную, скрипящую карету «Скорой помощи» и Сашку в ней. Сашку… Ее смех, ее глаза черешневые, ее слезы горькие и слова пронзительные: «Вот так и помру не влюбивши-и-и-и-сь…»

– Я дочку люблю, – сказал он, уверенно глядя в глаза другу.

– Любишь? – недоверчиво переспросил Антуан.

– Сто процентов люблю, даже не обсуждается.

– Точно?

– Точнее не бывает.

– А ты попробуй из нее мессию сделать.

– Но я же тебе объяснял. На земле я не бог, а обычный человек. Я не могу.

– А ты попробуй. Ты думал, что и меня любишь, а видишь, как вышло. Попробуй, не бойся. Что, страшно, ничтожество? Обосрался? Понял, сука, я вижу, что понял.

Антуан хрипло и злорадно рассмеялся. А Алик действительно понял. Обжигающе холодный червячок сомнения заполз в него и принялся выгрызать все внутри, хлестать своим ледяным тельцем остатки гордости и самоуважения, выпарывать малую толику человека.

«А вдруг я и Сашку не люблю? – ужаснулся он. – А вдруг, вдруг?»

Возникший вопрос, оказался чудовищно непереносимым. Алик не выдержал, зарычал, как зверь, и бросился с кулаками на Антуана.

– Нет! Нет! Ты врешь. Я люблю ее, люблю! Люблю, люблю, люблю…

С каждым «люблю», он бил Антуана по голове. А тот не падал, ноги его будто вросли в землю. Отклонялся только назад и тут же возвращался в прежнее положение. Как груша, как болванчик боксерский резиновый. С каждым ударом Антуан смеялся все громче, на его разбитых губах выдувались и лопались кровавые пузыри. И сквозь них плевками, все время, усиливаясь, вылетал злой и страшный полусмех, полустон.

– Люблю, люблю, люблю! – орал Алик, впечатывая кулаки в красно-белое пятно перед собой.

Лицо Антуана превратилось в кровавую кашу. В какую-то секунду Алик осознал, что он голыми руками убивает парня и остановился.