Рейд на Сан и Вислу - Петр Вершигора

Коллективный разум партии — от ЦК до партизанских комиссаров — дружно распутывал сложный клубок национализма. Я смотрю, как жадно слушают Мыколу политработники батальонов и рот, парторги, комсорги, и у меня появляется убеждение, что уж завтра они доведут эту важную мысль до сотен бойцов. А значит, двухтысячный наш коллектив будет действовать единодушно.

Думалось весело: «Эге, брат! Да и в политработе, видимо, тоже важно, чтобы каждый солдат понимал свой маневр!..»

А в конце своей речи Мыкола совсем удивил нас.

— Но щоб с народом вы тут в игрушки не играли. Помните, що про тую национальную идею Ленин говорыв? Ось послухайте.

Замполит снова полистал свою затрепанную книжечку.

— Товарищ Ленин казав так: «Поскольку на почве многовекового угнетения в среде отсталой части украинских масс наблюдаются националистические тенденции, члены РКП обязаны относиться к ним с величайшей осторожностью, противопоставляя им слово товарищеского разъяснения тождественности интересов трудящихся масс Украины и России»[8]… Чулы? От это все мы завтра размножим на машинке и разошлем по батальонам и ротам. Этим и руководствуйтесь.

В ходе совещания прибыл связной из третьего батальона. Брайко писал: «Только что связался с армянским отрядом. Действуют, имея локтевую связь с бандой Сосенко. Сообщили о своем беспрекословном переходе на нашу сторону. Прихватили у Сосенко все тяжелое вооружение — минометы, станковые пулеметы и вместе с моей разведкой двигаются к батальону. Прошу указаний. Брайко».

Я тут же огласил поступившее донесение. Даже многоопытные и всякое видавшие комиссары и политруки раскрыли рот в изумлении.

— Вот чертовщина какая! Со своими нияк не разберешься, а тут еще эти армяне, — развел руками Кульбака. — Хай товарищ Бакрадзе, ими займется. Ему то дило сподручней.

Удивленный Бакрадзе поднялся во весь свой огромный рост:

— Ни черта не понимаю. Товарищ Брайко, наверно, путает.

Но связной вступился за своего командира:

— И ничего мы не путаем, товарищ Бакрадзе. Я сам их видел. Бандеровцы про них говорят — они за самостийную Армению. От моря до моря…

— От какого моря? До какого моря, кацо? — вскипел Давид Ильич.

— А это уже нам неизвестно, — пожал плечами связной.

Я закрыл совещание, приказав командирам быстрее отбыть в свои подразделения. Политруки и комиссары батальонов окружили Солдатенко и наскоро переписывали нужное из его замурзанной памятной книжечки.

Собирались мы не зря: в главном люди разобрались. Теперь уже всем понятно, что бандеровщина — это чудовищная провокация гестапо. Фашисты намеренно мутят воду и в этой мутной воде ловят тухлую националистическую рыбешку. Что же касается армянского варианта, не будем заскакивать вперед. Придут эти люди — встретимся, поговорим, разберемся.

— Товарищ связной! Передайте комбату Брайко приказание: явятся армяне — пусть действует осторожно. Двух — трех наиболее толковых — командиров, что ли, — немедленно к нам, в штаб. Тут и решим. Бакрадзе, прошу не уезжать. Поможете нам в этом деле…

Через три часа к штабу подкатила тройка, запряженная в шикарные сани.

— Цветные ковры, и чуть ли не с бубенцами. Х–ха… Клянусь мами, у этого Бррóйка есть нехорошие замашки, — неодобрительно качал головой Бакрадзе. — Ковер — это я еще понимаю. А побрякушки зачем? Скажи, па–ажалуйста…

Из саней выскакивает щупленький Брайко и, отдав приказание конному эскорту, сопровождавшему его, постукивая каблучками хромовых сапог, вбегает в штаб.

Давид Бакрадзе подошел к окошку хаты и стал разглядывать привезенных армян. Они стояли немного в сторонке, все трое одного роста, невысокие, немножко сутулящиеся, отчего казались совсем низкорослыми.

— Тоже мне — три богатыря, — проворчал Давид.

Брайко коротко доложил о происшествии.

— Значит, тридцать один человек, говоришь?

— Так точно. И все — армяне.

Бакрадзе отошел от окна и не очень приязненно посмотрел на Брайко. Между ними вообще частенько бывали разногласия. Брайко все время подкусывал темпераментного великана, хихикал над его раздраженными фразами или гневными восклицаниями. Давида это злило. Он даже фамилию украинца Брайко произносил по–своему. Все звали Брайко — Брайкóм, делая ударение на последнем слоге. Давид же всегда нажимал на первый слог, меняя звук «а» на «о». Получалось примерно так:

— А кто это говорит?! Бррóйко. А?.. Этот Бррóйко расскажет! Клянусь мами, язык у него во–от… — Он показывает рукой, какой у Брайко язык — от локтя до кончиков пальцев: не менее полуметра…

Подойдя к комбату, Давид остановился, пожал плечами, посмотрел на щупленького улыбающегося Петра и сказал:

— Послушай, Бррóйко, где ты их достал? Зачем они тебе, генацвале?! Ты что, кавказский человек? Х–ха? Скажи, пожалуйста! Бррóйко… Зачем голову морочишь?

Брайко захихикал:

— Пригодятся. Вижу, Давид, что ты заскучал по землякам…

— Зачем заскучал?

— Сам не знаю. Хлопцы говорят, мозоли замучили. Никак сапоги не достанут по размеру твоей ноги. Хи–хи…

Давид Бакрадзе с высоты своего роста молча мерит презрительным взглядом маленького юркого капитана, затем плюет и молча отходит в сторону.

— Ну вот и получай земляков, забавляйся, — миролюбиво говорит Брайко таким тоном, что выдержать уже невозможно.

— Х–ха! Земляки… Мелюзга какая–то.

— Какие есть, — посмеивается Петя. — Я их не выбирал.

— Перестаньте вы цапаться, как петухи! — поднял голос Мыкола Солдатенко.

— Нет, кроме шуток, товарищ замполит. Ребята мировые. Пришли с первоклассным вооружением — минометы, ручники почти у всех. Вроде хлопцы ничего, хотя и земляки с Бакрадзе.

Давид готов вот–вот взорваться.

— Ну, давай сюда своих богатырей, — говорю я, прекращая пикировку.

Через минуту в штаб вошли три человека. «Козырнули» на наш, советский, манер, но щелкнули каблуками как–то не по–нашему. Ох, этот щелк! По нему мы почти всегда узнавали бывших военнопленных из фашистских лагерей. Была и еще одна разновидность этого военного ритуала — козырянье с особым вывертом ладони и таким щелком каблуков, что звучит он, как выстрел из пистолета. Я знал: так стараются прошедшие муштру не в одном концлагере наемники, запроданцы из разных подсобных немецких формирований: полицаи, казачки, легионеры, власовцы. Но те, что стоят сейчас перед нами, вроде не из таких. Стоят смирно, но без особой, специфически эсэсовской выправки.

Водворяется молчание. Разглядываем друг друга, раздумываем. Теперь я вижу, что привезенные Брайко люди совсем разные, хотя ростом почти одинаковы. Крайний слева, стоящий ближе к окну, самый щуплый. Он немного лысоват, зрачки не мигая смотрят на Давида. Вижу, ему хочется что–то сказать, но он пока не решается… Тот, что в середине, немного сутулится, шапка съехала набекрень, стоит вольно, чуть–чуть подергивая левой ногой. Третьего плохо видно — он в стороне от небольшого оконца. Можно только различить, что в плечах он шире своих товарищей.