Друзья встречаются - Илья Бражнин

- Конечно, - сказал Илюша, едва дослушав Марка Осиповича. - Как вам не стыдно об этом говорить.

- Стыдно, - сказал кряхтя Марк Осипович. - Я хотел, чтобы всё было ясно. Вы всё-таки рискуете.

- Глупости, - сказал Илюша с внезапной запальчивостью. - Может, надо пойти встретить его?

- Нет, как раз не надо, - сказал Марк Осипович. - Он должен прийти один. Он уже, кажется, пришел.

В кухне хлопнула дверь. Марк Осипович поднялся с быстротой, которой трудно было ожидать от такого неповоротливого толстяка, и заспешил в кухню. Через минуту в комнату вошел высокий человек в старой солдатской шинели, в бараньей папахе и покрытых снегом русских сапогах. Илюша уловил исходящий от шинели застарелый запах казармы, и ему вдруг вспомнился маленький Ситников. И сразу этот незнакомый солдат стал ему особенно близок.

- Проходите! - сказал он приветливо и с непонятной для гостя задумчивостью.

Гость снял папаху и прошел к столу. Марк Осипович шептался о чём-то на кухне с Софьей Моисеевной. Переговоры на кухне длились, впрочем, недолго. Марк Осипович вошел в комнату почти тотчас же вслед за незнакомцем и увлек его, подхватив на ходу свой пакет, в заднюю каморку, в которой стояла кровать Софьи Моисеевны. Через десять минут незнакомец вышел оттуда в ватной коричневой куртке, в чебаке и заправленных в сапоги черных штанах. Он молча протянул руку, и Илюша молча пожал её. Лицо его было всё еще задумчиво и смутно. Ситников не выходил из головы, и не только Ситников. Вспомнились и сцена на берегу Двины, и гимназические собрания, и сидящий за столом Митя Рыбаков, и идущий в тюрьму Никишин. Старые друзья обступили его молчаливой толпой, и вызвать их из небытия было тем легче, что он часто и много думал о них, вёл с ними незаконченные жизненные споры. Он всё ждал чего-то от них и был уверен, что они войдут в его жизнь.

Молчаливый незнакомец, сам того не ведая, перекинул невидимый мостик между ними и Илюшей. Илюша не знал, что тот же незнакомец мог бы этот шаткий мостик укрепить рассказами о комиссаре Рыбакове. Две недели назад Митя Рыбаков пожимал руку, которую сейчас держал в своей Илюша.

В свою очередь и Власов не знал, что стоящий перед ним черноволосый юноша мог бы многое рассказать ему о комиссаре Рыбакове. Они не обнаружили существующей уже между ними жизненной связи. Она осталась незримой для обоих, и они разошлись, так и не узнав о ней.

- Спасибо, товарищ, - сказал на прощанье Власов.

Товарищ… Илюша прислушивался к звуку этого слова с удивлением и внезапным волнением. Больше года не слышал он и не произносил этого слова. За это крамольное слово можно было попасть и в английскую контрразведку, и в белогвардейский застенок, и в тюрьму, и на Мхи.

- Пожалуйста, - сказал он торопливо. - Если вам нужно, можете всегда рассчитывать. Квартира к вашим услугам… товарищ.

- Хорошо, - кивнул Власов и, переглянувшись с вышедшим из каморки Марком Осиповичем, ушел.

Илюша постоял, точно прислушиваясь к только что произнесенным словам, потом потянулся за лежащей на столе шапкой.

- На прогулку? - спросил Марк Осипович, сморкаясь в большой платок с широкой синей каемкой.

- Да… Вы меня простите. Мне надо уйти…

- Ну-ну, надо так надо…

Илюша подошел к висевшему за выступом печи пальто и, сняв его с гвоздя, накинул на себя.

- Застегнись как следует, - сказала Софья Моисеевна, появляясь на пороге кухни. - Такой мороз, а Даня как раз взял шарф.

- Ничего… - бросил Илюша на ходу. - Мне недалеко. - И вышел из комнаты.

Софья Моисеевна озабоченно покачала головой и пошла за ним в холодные сени, предлагая свой теплый платок. Вскоре она вернулась к Марку Осиповичу. Он сидел, положив на стол округлые локти, и тяжелые плечи его почти скрывали низко склоненную голову. Он не заметил, как вошла Софья Моисеевна. Мысли его были далеки от комнаты, в которой он сидел, и, видимо, не очень веселы, хотя приезд Власова не мог его не радовать… Да, конечно, удача Власова, благополучно вернувшегося из опасной поездки за линию фронта и привезшего помощь, была событием радостным и для подпольной организации, и для Марка Осиповича. Но, радуясь удаче Власова, он с внезапной остротой припомнил грустные события, сопутствовавшие его отъезду…

Они касались матроса Вельможного - одного из самых решительных и энергичных большевиков архангельского подполья. Он бежал с мудьюгской каторги в Архангельск и жил нелегально на Поморской, дом номер двадцать четыре, всего через три дома от того, в котором сидел сейчас Марк Осипович. Вельможный был смел, силен и предприимчив. Комитет наметил его в попутчики Власову для перехода через фронт и организации связи с Советской Россией. Контрразведка захватила его почти накануне отъезда. По дороге в тюрьму он пытался бежать. Ему нечего было терять - через несколько дней его всё равно расстреляли бы. И он рискнул. Он был бойцом и дрался до последнего мгновения своей жизни. Конвоиры застрелили его. Власов ушел один и вернулся. Но Вельможный и многие другие не вернутся. Рано или поздно то же может случиться и с Власовым. Сейчас он переодет и обеспечен безопасной ночевкой, но завтра ночевка в том же месте может оказаться небезопасной. Город полон шпионов иностранных и белогвардейской контрразведок, и работа с каждым днём становится всё опасней и трудней.

На первых порах в деле организаций помогла столярная мастерская союза строителей на Троицком. Место довольно бойкое, в мастерской много столяров, заказчиков, тут легко и прийти и уйти, не обратив на себя ничьего внимания, и столковаться о чём надо. Двое товарищей устроились здесь на работу, это тоже было хорошо. И Марк Осипович устроился конторщиком.

Но этого было мало. Нужно было поскорей устраивать нелегальных товарищей, нужно было достать паспорта, квартиры, деньги, продовольственные карточки. В конце концов достали и то, и другое, и третье. Нашли несколько квартир в городе, в Соломбале, Маймаксе и на Исакогорке.

Квартиры были, правда, не совсем удобными, так как сняты были теми же товарищами. Нужны были квартиры посторонние, нейтральные. Он нашел одну такую здесь, у Левиных. У них можно было прятать безопасно документы, шрифты. Но надо было найти ещё две-три квартиры в каких-нибудь купеческих богатых домах, которые были бы вне подозрений.

Найти такие квартиры не сразу удавалось, но работа от того не остановилась. Стали собираться то у одного, то у другого. На одном из собраний в Третьей деревне, за Соломбалой, выбрали комитет. Кроме тех, кто скрывался в подполье, в комитет входил и Теснанов - председатель союза транспортников, бывший на легальном положении. Через него в союзе можно было доставать деньги.

Работа организации понемногу налаживалась. Стали вести пропаганду против белогвардейщины и интервентов. Выпустили первые прокламации, отпечатанные на гектографе. Потом завели маленькую подпольную типографию подле полицейской части, на Петроградском, у Закемовского. Прокламации разбрасывали везде, где только можно: на дорогах, на улицах, на вокзале, в кинематографах, воинских частях. Комитет насчитывал в городе уже сорок коммунистов-подпольщиков; кроме того, организовались ячейки коммунистов в нескольких полках. Много было и сочувствующих… Нет, черт возьми, они-таки порядочно успели сделать и ещё сделают немало.

Марк Осипович поднял голову, возле него стояла Софья Моисеевна. Она коснулась его легким движением руки и сказала озабоченно:

- Слушайте, Марк Осипович, что я вам скажу. Вы возьмете эту шинель от нас?

- Да, да, конечно, - сказал поспешно Марк Осипович. - Вы не беспокойтесь.

- Нет, - вздохнула Софья Моисеевна, поправляя серебряную прядь волос у виска, - я беспокоюсь. Вам не надо брать её сейчас. Это большой узел, поздно вечером вас может задержать квартальная охрана.

- Чепуха! - проворчал Марк Осипович. - Никто меня не задержит.

Софья Моисеевна покачала головой.

- Как хотите, но я не отдам её вам.

Марк Осипович грузно повернулся на стуле. Он хотел сказать что-то сердитое, но взгляд его встретился с ласково мерцающими глазами Софьи Моисеевны, и он сказал:

- Знаете, я вам её оставлю. Вы замечательная женщина.

- Я вам друг, - сказала Софья Моисеевна. - И я вам скажу: вы мне вполне можете доверять, мне и моему сыну.

Глава вторая. ОЛЕНЬКА ВЕДЕТ РАССЕЯННЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ

Он опоздал почти на час и, зная строптивый нрав Вари, пустился в объяснения. Но Варя не дала ему долго говорить.