Что за девушка - Алисса Шайнмел

И когда сказал: «Разве не помнишь, что это вышло случайно?»

И когда сказал: «Я только хочу объясниться».

И наконец, когда сказал: «Мы можем все исправить».

* * *

Я позволяю Майку отвести себя вниз по лестнице в комнату Кайла. Он держит меня под локоть, почти ровно в том же месте, где держал вчера на парковке. Я чувствую кожей каждый его длинный палец. Не отпуская меня, Майк закрывает за нами дверь. Мы уже были наедине в этой комнате. Мы целовались на кровати Кайла меньше двух недель назад. В доме такая хорошая изоляция, что я почти не слышу шума вечеринки.

Майк стоит перед дверью. Это он специально, чтобы отрезать мне путь к отступлению, или просто потому, что только что закрыл ее за собой?

Майк все делает намеренно.

Я с удивлением обнаруживаю, что мое сердце бьется как бешеное. Я где-то читала, что самое опасное время в абьюзивных отношениях — если у нас такие отношения — это когда женщина пытается их разорвать.

Но сейчас Майк мне ничего не сделает. Здесь. Так ведь? Не в доме Кайла. Не тогда, когда наверху столько народу. Не тогда, когда вокруг нас витает столько слухов. Майк для этого слишком осторожен.

Он стоит так близко, что я чувствую запах «Тайда» и туалетного мыла. (Сам Майк вряд ли заметит разницу между «Тайдом» и другими порошками. Мне кажется, он ни разу в жизни ничего не стирал.) И другой запах, тот, который сопровождал его всегда, как будто исходил изнутри, — сочетание дыхания, пота — запах парня. Я запомнила его давным-давно.

Две недели назад было волнительно оказаться с ним здесь наедине. Я не знала, как далеко Майк зайдет. Кайл мог вломиться в любой момент; ему незачем было бы стучаться в дверь собственной комнаты. Мой пульс участился, ладони стали влажными. Майк не спрашивал разрешения, как Хайрам. Нельзя сказать, что он вел себя агрессивно, но разрешения не спрашивал. Он переходил с одного уровня на следующий, методично, как во всем остальном.

Две недели назад между поцелуями я все отвлекалась на дверь, на окно, на шкаф. Искала пути к отступлению. Место, где спрятаться.

Я вдруг понимаю, что, вполне возможно, это было вовсе не волнительно.

Было страшно.

— Ух, вот это неделька, — говорит Майк. Отпускает меня и театрально падает на кровать Кайла. У него такие длинные ноги, что между джинсами и кроссовками видны лодыжки.

Я молчу, но не выхожу из комнаты, хотя он освободил подступ к двери. Девушка, которая остается, не будет пытаться сбежать, правильно? Я стою посреди комнаты. Ноги будто каменные. Думаю, я бы не смогла уйти, даже если бы захотела. Майк встает и пересекает комнату, подходит не вплотную, но так, что мне приходится задрать голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Я не сержусь на тебя, Майя, если ты об этом переживаешь.

Не сердится? За то, что я ему изменила, или за то, что рассказала директору Скотт?

— Я не могу на тебя сердиться. Я люблю тебя.

Я всегда чувствовала себя такой скованной в его присутствии? Всегда боялась сказать что-то не то? У меня в горле всегда пересыхало?

Мне удается кивнуть.

— До сих пор, — многозначительно добавляет Майк. — Если вдруг ты решила, что что-то изменилось.

Я снова киваю. Он склоняется ниже, его лицо совсем близко.

— Я не всегда буду так занят — бегом, учебой, братом. Ты знаешь, мне бывает тяжело. — Он проводит рукой по русым волосам.

Это значит, что он не всегда будет меня бить?

— Нас в отношениях двое, знаешь ли, — добавляет Майк. Он так близко, что я чувствую его дыхание.

Я киваю. Он прав, я половина пары. Нельзя ударить кого-то, если этого кого-то нет.

Майк хмурится, но это быстро проходит.

— Тебе нужно только взять свои слова обратно. Скажи, что запуталась, и все снова станет как раньше, — мягко говорит он.

Я киваю. Снова. Я не отстраняюсь, когда он наклоняется, его губы совсем близко.

— У нас столько планов, Майя. Мы вместе поедем в университет. Никогда не расстанемся.

Он целует меня. Я вдруг думаю, что в моем имени можно допустить ошибку и написать: «Моя».

Я отвечаю на поцелуй. Это рефлекс, мышечная память? Или страх, что, если не поцелую, он разозлится?

Или дело в том, что описанное им будущее, в котором мы всю жизнь проводим вместе, кажется таким простым по сравнению с тем, что творится со мной сейчас?

Или дело в том, что я тоже его люблю — несмотря ни на что?

Я чувствую, как оттаиваю, и прислоняюсь к нему, прижимаюсь к его груди. Мне всегда так нравилось чувствовать, как его сердце начинает биться чаще, хотя голос остается ровным.

Но сегодня его сердце бьется размеренно, спокойно.

Как обычно, поцелуй прекращает Майк, а не я.

— Просто скажи, что это был Хайрам. Что бы между вами ни было, с этим покончено. Я прощаю тебя. Я позабочусь, чтобы все об этом узнали.

Майк не спрашивает, что именно было между нами. Разве ему это важно? Даже если бы я ни разу не поцеловала Хайрама, дружба с ним все равно измена, потому что я о ней не говорила, она родилась у Майка за спиной.

Но он простит меня, если я скажу, что это Хайрам причинил мне боль.

— Все и так знают, что он урод. — Майк указывает на свое лицо. На нем тень синяка, но далеко не такого яркого, как у меня на следующий день после того, как Майк меня ударил. — Видишь, мне он тоже фингал поставил.

Тоже? Но мне не Хайрам поставил фингал. Его мне поставил Майк. Вчера на парковке он сказал, что это вышло случайно.

Как будто услышав мои мысли, Майк произносит:

— Так лучше, чем говорить, будто это случайность, Май. Если сказать про случайность, меня все равно будут подозревать. Но если ты обвинишь Хайрама, и вопросов больше не будет. Его все равно исключают, — добавляет Майк, как будто это уже решено. — И у него не стоит на кону стипендия.

Как обычно, Майк все обдумал. Это правда: Хайраму не нужна стипендия. Но разве Колумбийский университет не отменит зачисление, если там узнают, что его исключили?

— Ты лучше всех, Май. — Майк снова меня целует, на этот раз сухо и спешно. — Но мне пора домой. Утром рано вставать.

Я киваю. Я знаю, как Майк ведет себя перед каждым забегом: в одиннадцать в кровать, в семь подъем, час