Память-черновик - Елена Моисеевна Ржевская

А знаменитых лондонских туманов, в общем-то, нет – их извели правительственным запретом отапливать квартиры каминами.

Однако мы все дальше от Быдгоща на дороге наступления… Благодаря Мартину Смиту через много лет я так взволнованно ощутила себя снова на этой дороге среди войны, да и среди победы. Ах, было, было же и это взлетное чувство. Как и в юности, когда мы мечтали, что спасем мир от немецкого фашизма.

Отдаленно ухали бомбы. С ревом пронеслись штурмовики. Все слышней канонада. Давно истаяли серые дома Быдгоща, и моросило – не то легкий снежок, не то дождик. Шла груженая дорога войны…

У развилки движение застопорилось: перестраивалось на два русла. Наше штабное подразделение вместе с войсками уходило на запад. Я оказывалась оторванной от своих, назначена в группу фронтового подчинения, приданную частям, штурмующим Познань. Я спрыгнула из кузова на дорогу, чтобы пересесть, куда укажут. Из кабины полуторки вышел майор Ветров размяться. Упруго ходил вдоль машины, сунув руки глубоко в карманы полушубка. Серое небо, слава богу, было пустым, спокойным.

Но вот командовавший на развилке скопищем машин незнакомый полковник подал сигнал танкам, и танки первыми пошли, обходя машины, гремя, наращивая темп, а за ними с интервалом двинула на машинах пехота. И мощный ход этой накапливающейся лавины на дороге, уходящей под углом от шоссе на запад, был грозен.

Стоя одной ногой на ступеньке кабины, майор Ветров, прощаясь – «Живы будем, Лельхен, увидимся», – упоенно, с душевным раздольем сказал:

– Рвутся наши танки! И пехота на машинах, не пешком, на «Студебеккерах», на доннерветтерах, черт возьми!

Мы увиделись через два с лишним месяца.

Глава вторая

В тот день, когда я оказалась в Познани, большая часть города была уже в наших руках. Бои шли на северо-восточной окраине. Немцы в упорных схватках отступали под защиту удерживаемой ими цитадели.

Древняя познанская цитадель площадью в два квадратных километра, с ее крепостными рвами, валом, мощными стенами рассчитана была на длительную осаду.

С господствующей высоты крепость с засевшим в ней еще сильным противником угрожала городу. Время от времени в городе рвались снаряды. Это из крепости стреляла артиллерия. Но уже неостановима была многолюдная торжественная демонстрация вышедшего на улицу польского населения – в память жертв оккупации. Несли венки, чтобы возложить к символической братской могиле в ограде костела. Как патетичны были в рядах демонстрантов школьники в форменных курточках, из которых до курьезности выросли, но сберегли их как знак верности и вопреки строжайшему на то запрету немецких властей, требовавших уничтожения всех атрибутов старой Польши.

Познанские ремесленники – мясники, портные, пекари, скорняки – вышли приветствовать Красную Армию со своими цеховыми знаменами, тайно хранимыми с риском поплатиться за них жизнью.

Поток людей растянулся по улице от самого вокзала, где более пяти лет назад, когда немцы, завладев Познанью, присоединили ее к рейху, прибывший из Берлина идеолог расизма Розенберг, сойдя с поезда, тут же произнес речь: «Posen ist der Exerzierplatz des Nazionalsozialismus» – «Познань – учебный плац национал-социализма», полигон для нацистских постулатов. Он подал сигнал к грабежу, насилию. У поляков отняли фабрики и магазины, их вышвыривали на улицу, а квартиры со всем их личным имуществом, вплоть до одежды и белья, присваивали немцы, понаехавшие сюда, в Познань, из рейха осваивать этот «плацдарм», или немцы, репатриированные из Прибалтики. «Полигон немецкого национал-социализма» – значит: закрытие польских школ, запрещение польского языка, изданий, запрет на исполнение польской музыки, песен не только в публичных местах, но и у себя в квартире… Следовало истреблять поляков всеми видами унижения, подобно запрету садиться в головной вагон трамвая – только в прицепной. Объявление об этом я видела на головном вагоне.

В тот день, о котором я пишу, маленькие любительские оркестры вышли из подполья и звучавшие на улицах национальные мелодии вызывали признательность и громкое ликование. Радость освобождения и скорбь утрат сливались в единое возвышенное чувство.

Обстрел города из крепости почти прекратился. Видимо, удалось подавить стрелявшие орудия или у противника истощился запас снарядов. Армия, выделив части для штурма цитадели, ушла на запад. Ведь войска нашего 1-го Белорусского фронта еще 29 января перешли границу Германии.

Но приказа о штурме не последовало. Цитадель была почти неприступна. Это стоило бы слишком больших жертв. Положение остававшегося в осажденной крепости войска и само по себе было безысходным, неминуемо надвигалась капитуляция.

В первые дни немецкие самолеты активно сбрасывали грузы осажденным. Наши истребители не появлялись. Зениток у нас здесь не было, по самолетам постреливали, но они довольно беспрепятственно прилетали. Порой с самолета сбрасывали над цитаделью листовки, они медленно кружили в воздухе, прежде чем опуститься в крепость, и их заносило к нам.

«1945 год принесет нам победу и развязку. В этом солдаты глубоко убеждены, и вера их в это тверда, как скала. Отважная родина ждет от нас в этом году беспримерных подвигов…

Верность и стойкость во имя нашего фюрера и фатерлянда – вот что должно быть нашим паролем в 1945 году.

Хайль фюрер!»

В таком же духе и другие листовки.

А одна из листовок была не совсем обычной:

«К немецким солдатам на фронте!

Издательство „Современная история“ сообщает:

Верховное командование выпустило в свет следующие книжки на 1945 г.:

„Победа над Францией“ – цена 4 м. 80 пф.

„1939 против Англии“ – цена 3 м. 75 пф.

„Победа в Польше“ – цена 3 м. 75 пф.

Заказы принимаются!»

Такой вот навязчивый сервис. «Заказы принимаются!» – значит, все устойчиво в фатерлянде. Так назад – к победам! Эти примитивные уловки – разворошить тщеславие солдат блеском былых сражений, – обращенные с неразборчивостью к безысходно замкнутым в цитадели войскам, были нелепы, словно издевка.

На первых порах с самолетов сбрасывали также и почту, судя по тому, что один брезентовый засургученный мешок, туго набитый письмами, угодил на нашу сторону. В нем письма, датированные осенними месяцами.

Можно было предположить, и позже это подтвердилось, что часть, в которую они адресовались, долго скиталась в «кочующих котлах», пока, пробившись из окружения, не сомкнулась с познанской группировкой немецких войск.

Тут ее наконец обнаружило почтовое военное ведомство и переправило с оказией скопившуюся корреспонденцию.

Письма противника всегда ценились на фронте, в них нередко встречалось что-нибудь существенное, иногда до неожиданности существенное, из чего слагаются разведывательные данные. И письма содержат настроение, факты, атмосферу, события, надежды, обстоятельства, тревоги, угрозы, невзгоды и перемены – все, что составляет мир нашего противника на фронте и в тылу. Они изучались на уровне штаба фронта, в чьей оперативной группе я