Имя твоё... - Павел Амнуэль

– Давайте ваш заграничный паспорт, – улыбнулась Татьяна, – я запишу данные и прямо сейчас попробую провентилировать этот вопрос. Вы посидите в кресле, почитайте журналы…

Глупо все это было. У меня не было в запасе трех дней. У меня и трех часов в запасе не было. Мне нужно было быть в Москве сегодня, а лучше всего – сейчас. Почему я сидел и листал журнал, в то время как в Москве моя любимая женщина находилась в смертельной опасности, и каждую минуту с ней могло случиться непоправимое?

И почему, думая об этом, я пользовался словами, которые терпеть не мог в обыденной жизни, полагая их (и не без основания) пошлыми и искажающими суть?

Я сбился в собственных мыслях, представив, что сейчас может происходить в Алининой квартире – дверь, сорванная с петель, участковый, дым в квартире, никто ничего не понимает, а потому паникуют все, но меня не интересовали все, Алину же я не слышал, не видел, не понимал, и потому сам находился на грани паники.

Что еще я мог сделать? Вернуть себе способность перемещаться в пространстве-времени! Мне все равно, как это происходило, я хотел вернуть это умение, а оно не возвращалось, и я поймал себя на мысли, что чем сильнее стремлюсь в Москву, тем больше препятствий возникает на пути. А если заставить себя желать чего-то другого?

Почему мой предок не подсказал мне этой идеи?

Не подсказал? Разве? «Иди, куда ведут, и не оглядывайся назад» И еще: «Ты знаешь все, но боишься того, что знаешь».

Разве я шел, куда ведут? Мне нужно было в Москву. Сейчас. Немедленно. К моей Алине. Я думал только об этом и, похоже, сам себе создавал препятствие.

«Иди, куда ведут». Ну, хорошо. Я вел себя сам. Мое «я», и «я» Алины, соединившиеся в той, второй вселенной, где души управляют телами, где рождается любовь. Разве не я сам перевернул всю мою жизнь в двадцать четыре часа?

Татьяна положила трубку и позвала меня манящим жестом обольстительницы из дешевого тель-авивского массажного кабинета. Или это мне показалось в моем странном состоянии?

– Я обо всем договорилась, – сказала она доверительным тоном. – Кира все сделает, виза будет готова послезавтра, и если вы ее заберете по пути в аэропорт, то послезавтра вечером сможете вылететь в Москву, рейс «Эль-Аля».

– А нельзя ли вылететь сегодня в любую страну, где не нужна виза? – сказал я неожиданно даже для самого себя.

– Но… – от неожиданности брови Татьяны поползли вверх. – Я не понимаю… Вам нужно в Москву?

– В Москву, – согласился я.

– Но если вы полетите, скажем, в Вену, то оттуда вы все равно не сможете попасть в Россию, не оформив визу.

Она действительно думала, что я не понимаю такой простой вещи?

– Да, – кивнул я. – Неважно. В какую европейскую страну я могу вылететь сегодня?

– Куда угодно, – пожала плечами Татьяна, неожиданно потеряв ко мне интерес. Если клиент несет чушь, какой смысл быть с ним любезной и тратить на него время? – Поезжайте в Бен-Гурион, там вылеты каждые десять-двадцать минут. Если вам все равно куда…

– Все равно, – я принял решение, объяснить которое не мог самому себе и, тем более, не собирался объяснять Татьяне. – Спасибо, вы мне очень помогли.

– Я? – поразилась Татьяна. – Чем, простите? Кира уже, вероятно, выехала в российское посольство. Прикажете вернуть ее обратно?

– Да пусть едет, – позволил я. – Виза все равно пригодится.

– А билет?

– И билет тоже, – твердо сказал я. – На послезавтра? Пусть будет послезавтра.

Действительно, откуда я мог знать, что произойдет за два дня? И если мне все-таки понадобится билет в Москву, он уже будет у меня в руках.

– Тогда я приму у вас деньги, оформлю…

Я расплатился кредитной карточкой, подписал бумаги, мы с Татьяной старательно не смотрели друг на друга, будто в наших несостоявшихся отношениях произошел облом, из агентства я вылетел с такой скоростью, что едва не сбил с ног посетителя, которого и рассмотреть не успел – то ли женщина это была, то ли мужчина…

Чтобы собрать вещи (какие вещи? Достаточно бритвы, пары белья и куртки – в Европе и, тем более, в Москве может быть прохладно), мне понадобилось четыре с половиной минуты. Сообщить о своем отъезде Лике я забыл. Предпоследний автобус на Тель-Авив проходил мимо моей остановки через семь минут, и я как раз успел – машину вел тот же водитель, что вчера вез меня в Бен-Гурион. Похоже, и он узнал меня – во всяком случае, кивнул с видом старого знакомого, выдавая билет и отсчитывая сдачу.

Я прошел по салону и сел у окна. Пробегавшие мимо пейзажи мешали сосредоточиться, и я опустил штору. Девушка, сидевшая впереди, оглянулась с недовольным видом, но ничего не сказала.

Автобус покачивало, как лайнер на океанской волне. Впрочем, это было надуманное сравнение. Я никогда не плавал в океане на лайнере. Возможно, океанская волна не ощущается вовсе, если лайнер – гигант вроде «Куин Элизабет».

Возникла боль где-то за глазными яблоками – так бывает, когда долго читаешь мелкий текст, и глаза дают понять, что требуется отдых. Оказалось, что с закрытыми глазами легче смотреть в окно. Почему я не знал этого раньше? – мелькнула мысль и пропала, это была глупая мысль, из тех глупых мыслей, что глупы абсолютно – независимо от времени, места и состояния организма.

Мы ехали берегом Кинерета, мимо пляжей, детских площадок с горками, по которым можно было съезжать в обмелевшее за последние месяцы озеро, а потом пошли домики кибуца, и справа мелькнул купол телескопа в Бейт-Гордон. Несколько лет назад я написал об этой обсерватории, где работали два молодых астронома из России, и статью опубликовали в журнале для юношества. Никогда прежде я не видел телескоп так близко, и покрытая белой эмалью труба произвела на меня впечатление неземного корабля, в корпусе которого спрятаны изображения далекой родины. Мне показалось, что купол раскрыт, и труба телескопа, блестя линзой объектива, смотрит в мою сторону. Зрачок подмигнул мне, и я проследил взглядом, как домик обсерватории скрывается за поворотом. Во взгляде телескопа было нечто, что я непременно должен был понять и запомнить. Какой-то пароль, сигнал, чье-то указание.

На самом деле я, возможно, просто спал – что можно на самом-то деле увидеть сквозь опущенные непрозрачные шторы? Да и не мог телескоп смотреть в сторону дороги – я прекрасно помнил, что даже горизонт в эту длинную трубу увидеть было невозможно: кто-то из сотрудников объяснил мне, что наименьший угол наклона – двадцать градусов выше линии горизонта.

Пока я восстанавливал в памяти выражение, с каким смотрел на меня зрачок телескопа, автобус миновал перекресток Цемах и свернул в сторону Бейт-Шеана. Может, от того, что солнце переместилось на другую сторону, а может, у водителя перестало играть радио, но я отчетливо вспомнил, что видел в направленном на меня объективе лицо моей Алины. Она смотрела на меня и что-то пыталась сказать взглядом и мимикой, но взгляд оказался слишком мимолетным, а мимика – смазанной движением автобуса, и я ничего не понял.