Великий де Голль. «Франция – это я!» - Марина Арзаканян

Отношения де Голля с подчиненными по РПФ складывались не всегда легко. Он, как и во время войны, не терпел никаких возражений своим действиям и суждениям. Мало того, без его ведома голлисты не принимали ни одного важного решения. Если случалось так, что было необходимо срочно что-то предпринять, а генерал не находился в это время в Париже, то приходилось ехать к нему в Коломбэ. Телефону не доверяли. «За каждым «да» и за каждым «нет», – писал Жак Сустель, – нужно было пускаться в нескончаемое путешествие»{340}. Горе тому, кто этим пренебрегал. Де Голль не прощал своих соратников, если они делали то, что ему не нравилось, или даже думали не так, как он.

В апреле 1950 года у председателя произошел конфликт с одним из его сподвижников времен войны, полковником Реми. Тот написал в журнале «Каррефур» статью, в которой заявил, что де Голль был мечом Франции, а Петэн – ее щитом. Генерал возмутился подобным сравнением. Поставить в один ряд его, вопреки всему продолжавшего борьбу, и предателя национальных интересов, обрекшего свой народ на порабощение! Прочитав статью, председатель РПФ произнес фразу Тита Ливия: «Рабство всегда обходится гораздо дороже, чем война»{341}. 13 апреля 1950 года он написал Реми:

«Мой дорогой друг,

Для меня в этом деле есть три вещи.

Первое – это моя дружба, мое уважение, мое восхищение Реми. Это нерушимо. Здесь нет никаких вопросов.

Второе – это позиция, которую вы публично заняли по отношению к Виши и Свободной Франции. Она не совпадает с моей. Мы как-нибудь поговорим об этом.

Третье – это то, как вы действовали. Учитывая, что вы входите в исполнительный комитет и у меня с вами сложились доверительные отношения, вы не должны были публиковать статью на такой сюжет, не переговорив предварительно со мной.

Вот так, ну а дальше пусть все идет своим чередом…»{342}

Реми не стал вступать с де Голлем в дискуссию, но ряды РПФ покинул.

В семье де Голль был совсем другим. Его отношения с женой, детьми, братьями, многочисленными племянниками, родными жены всегда отличались теплотой. В Коломбэ царствовала Ивонна. Генерал подчинялся установленному ею распорядку дня, всегда вовремя появляясь из кабинета или библиотеки в столовой к завтраку, обеду и ужину. Председатель РПФ не стал возражать, когда в доме поселился ангорский котенок Пусси, носившийся по комнатам за какой-нибудь ленточкой или бумажным шариком и играющий своими маленькими лапками со шнурками ботинок генерала{343}. Ивонна очень хотела, чтобы ее муж бросил курить. И де Голль сделал это в 1948 году. Ему было трудно. Генерал повторял: «Мне говорили, что из-за табака я стал плохо видеть. И я перестал курить. С глазами все осталось по-прежнему. Так что я напрасно лишил себя удовольствия»{344}.

В конце 40-х годов де Голль с женой несколько раз ездил в имение ее родителей Сетфонтэн. Теперь им владел младший брат Ивонны Жан. Генерал не участвовал в традиционно устраиваемой там облавной охоте, но с удовольствием общался с родными жены и вспоминал проведенные здесь дни молодости. Однажды в Сетфонтэне он прочитал стихи Анны де Ноай[32], которые вписал в свой дневник именно здесь в далеком 1924 году:

Pourtant, un jour, de moi, tu t’en iras, jeunesse,Tu t’en iras portant l’amour entre tes brasJe souffrirai, je pleurerai, tu t’en iras…Jusqu’а ce que plus rien de toi ne m’apparaisse{345}.

И вот однажды, молодость, покинешь ты меня,Уйдешь и унесешь с собой любовь,Страдать я буду, плакать без тебя,Но даже твой осколочек не возвратится вновь[33].

Надежды и разочарования

Приближался 1951 год, на который председатель РПФ и его сторонники возлагали большие надежды. В стране должны были состояться очередные парламентские выборы. Еще в октябре 1950 года де Голль писал сыну: «Франция по-прежнему близка к банкротству, потому что ею управляют люди, которые не в состоянии действовать. Я надеюсь, что наше движение на выборах докажет, что перемены состоятся»{346}.

Председатель РПФ, генеральный секретарь и члены исполнительного комитета самым серьезным образом начали предвыборную кампанию. В особой инструкции де Голль подчеркивал: «Грядущие парламентские выборы имеют для страны жизненно важное значение. Они должны завершиться приходом к власти Объединения французского народа. Поэтому нам необходимо добиваться сплоченности всех тех, кого выберут, потому что режим, который мы хотим изменить, сделает все, чтобы их разобщить… Нам нужно очень тщательно отбирать кандидатов»{347}.

За пять месяцев предвыборной кампании председатель РПФ лично посетил более половины департаментов страны. Все шло хорошо. Но режим, действительно, сделал все, чтобы осложнить голлистам путь к власти. В апреле 1951 года Национальное собрание приняло новый избирательный закон, предусматривающий отказ от пропорциональной системы выборов и вводивший голосование по мажоритарной системе с правом аппарантирования[34].

Введение нового закона вызвало замешательство в рядах РПФ. Де Голль был принципиальным противником любых соглашений с политическими партиями страны и решительно отказался от аппарантирования. Однако некоторые голлисты, в том числе члены исполнительного комитета, воспротивились такому решению. Они понимали, что, заключив предвыборные союзы, объединение явно получило бы больше мандатов. Так в рядах РПФ возник первый серьезный конфликт. Председатель с присущей ему твердостью настоял на своем. Объединение не воспользовалось правом аппарантирования.

В результате парламентских выборов, прошедших в июне 1951 года, РПФ собрало чуть более 22 % голосов избирателей и получило 118 мандатов в Национальное собрание. Коммунисты заняли 103 места, социалисты – 104. Радикалы получили 94 мандата, Народно-республиканское движение (МРП) – 85. Еще 98 мест заняла недавно образованная правая партия Национальный центр независимых и крестьян (СНИП, «независимые»). Такое собрание быстро окрестили шестигранным.

Хотя РПФ и вышло на первое место по числу полученных мест, его результаты были далеки от ожидаемых. Сам де Голль с сожалением отмечал, что надеялся на лучшие{348}. Генерал был разочарован, но не сломлен. В письме к сыну он замечал: «У нас в новой палате 118 мест. Если бы не махинации с аппарантированием, мы бы получили еще 35. Но, исходя из того, что есть, мы будем продолжать и расширять наше дело. Я тверд в моем намерении. Другого возможного выхода для нации нет. Нужно создавать политическое окаймление Франции, которое заменит систему партий»{349}.