Ревизор: возвращение в СССР 16 (СИ) - Винтеркей Серж

— Привет, привет, — радостно поздоровалась со мной Кира.

— Ну, что там у вас, играли в школу? — поинтересовался я.

— Да, и вчера и сегодня, устали все. Отец сейчас отдыхает вместе с детьми. Ох и тяжелая же это работа: детям преподавать. Не представляю, как учителя в школе работают.

— А Прошка что?

— Ты знаешь, он молодец, — удивлённо и одновременно с гордостью проговорила Кира. — Он добросовестно отсидел по четыре урока и вчера и сегодня. Домашними заданиями уж мы его не стали нагружать, видя, что он и так устал.

— Надо же, — тоже удивился я. — Хватило терпения и выдержки все четыре урока отсидеть?

— Хватило, — подтвердила она. — Но ему было очень тяжело, и он заявил, что в школу больше не хочет. Мне кажется, мы перегнули палку, он теперь учиться не будет.

— Будет, — возразил я. — Только надо обязательно объяснить ему, что он растёт и уже через год ему будет гораздо легче выдержать эти четыре урока. Не зря же дети начинают учиться только в семь лет. А в школе интересно, весело, друзья, девчонки.

— А, хорошо, спасибо за подсказку, — обрадовалась она и мы попрощались.

Как же бате повезло с Кирой! Просто фантастически… Умная, выдержанная, красивая, наверняка знает про его измены, но прощает. Так разве вообще бывает?

Глава 20

г. Москва

Только я решил, что этот день закончился и можно, наконец, отдохнуть, как зазвенел телефон. Звонил Сатчан.

— Привет. Вернулся, наконец? — устало спросил он.

— Откуда? — удивился я.

— Да не знаю откуда. Просто со вчерашнего дня пытаюсь тебя застать, а у вас трубку никто не берёт. Думал, на дачу на выходные уехали. Я сейчас подъеду, разговор есть, — сказал он таким тоном, как будто кто-то умер, и положил трубку.

Через пятнадцать минут я уже гулял вдоль Проспекта Мира, теряясь в догадках, что такого у него могло случиться. Сатчан подъехал очень быстро.

— Плохие новости, — протянул он мне руку, как только я залез к нему в машину.

— Это я уже понял. Насколько плохие?

— Мы с типографии уходим. Вот, насколько плохие…

— Почему?

— Пришлось уступить в неравной схватке.

— Объясни, на вас кто-то наехал?

— Наехал, — горько усмехнулся Сатчан. — Слово-то какое подходящее. Да, наехали, не та группа, что в прошлый раз, а более серьезная, из горкома, и у них поддержка в ЦК. Нам нечего им противопоставить.

— Понятно. А как они о вас узнали?

— Как-то узнали. Может, со сбытом где-то засветились.

— Или кто-то из самой типографии вас сдал, — задумчиво проговорил я. — Ты можешь мне рассказать, как, вообще, это происходит? Не пришёл же к вам человек из ЦК КПСС со словами: поворовали, дайте другим.

— Нет, конечно, — усмехнулся он. — Сначала проверка госпожнадзора. Привязались к старой проводке, останавливают работу производства. Деньги инспектор сразу брать отказался. А потом нашему директору дают неделю: собирай свои манатки и проваливай на все четыре стороны, а то по статье уволим или, вообще, халатность пришьём и под суд пойдёшь.

— Проводка, помнится, там никудышная была ещё со времён старого директора. Вы что, так и не навели с ней порядок?

— Да как-то руки всё не доходили…

— Понятно. Кто ж вас сдал? — задумчиво проговорил я.

— Это мы, конечно, постараемся выяснить, но сейчас другое важнее. Нужно порядок в бухгалтерии навести, чтоб комар носу не подточил. Никаких следов нашей деятельности не осталось. Тебе надо съездить и на месте все проверить.

— Я не поеду туда, — резко ответил я. — Ты мне можешь гарантировать, что вас слил не действующий сотрудник типографии? Не можешь. И зачем мне там светиться? Привозите документы, я проверю. А самое первое, что я сделал бы, это уничтожил бы все клише с названиями книг из левых тиражей. Пока ваш директор ещё на месте, пусть выносит их и расплавляет в специальной машине, где они заготовки делают для другой машины, которая металлические строки отливает. И отлитые страницы левых тиражей пусть тоже обязательно все переплавит. А бухгалтерия что? Только увеличенный расход бумаги, и то если её через бухгалтерию проводили, могли же и не проводить. А клише и строки из книг — это вещдоки! От них в первую очередь избавиться надо.

— Хорошо, сделаем, — сразу посерьёзнел Сатчан.

— Меня почему очень беспокоит вопрос, кто вас слил? — посмотрел я на него. — В свете других объектов. Не дотянулись бы конкуренты и до них. Вот на меховой фабрике мы от нападок предыдущей группировки отбились. Но что новым конкурентам стоит тот же пожнадзор натравить? Считаю, что вы недорабатываете. Теми объектами, которые вы к рукам прибираете, заниматься очень серьёзно надо. Оборудование менять. Рабочим благоприятные условия труда и отдыха создавать, зарплаты повышать. Ты что думаешь, они не понимают, что у них под носом происходит? Они всё видят и всё понимают. А чтоб они молчали и за своё рабочее место держались, в них тоже надо вкладываться. Причём разница в условиях работы до вас и с вами должна быть как небо и земля. Чтобы они дорожили вашим присутствием у них на производстве и боялись, что вы уйдёте и опять станет всё по-старому. Понимаешь? В таком случае, они сами крота в своих рядах вычислят и тихонько линчуют. И камвольная фабрика меня тревожит…

— Ну, ты наговорил, — усмехнулся Сатчан. — А с камвольной фабрикой что может случиться? Мы туда только зашли. Еще ничего сделать не успели.

— Фонды на оборудование выбили?

— Ну, практически, — кивнул он.

— Ну, вот. Уже лакомый кусочек. Конкурентам этим заниматься не надо будет. Придут на всё готовое.

— И что ты предлагаешь?

— Затаиться, пока вы разбираетесь, каким образом типография от вас ушла. Пусть на Яузе спокойно делают ремонт, монтируют очистные, оборудование новое заказывают и получают на выделенные фонды. Не отсвечивайте там, до поры, до времени, не привлекайте к объекту внимание. Место хорошее, там одна территория чего стоит. Эту фабрику стоило бы сохранить за собой.

— Думаешь, они не только про типографию знают? — напрягся Сатчан.

— Все может быть. Опиши мне подробнее, как все случилось в типографии, что теперь ее оставить приходится.

— Ну, как?.. Когда директор с проверяющими не смог договориться, он позвонил нам. Мы сами попытались решить, обычно на этом этапе все разногласия исчерпываются, но не в этот раз. Мы не смогли ничего сделать. Подключилось начальство, задействовав свои связи, оно выяснило, кто против нас играет и приняло решение отдать типографию и не связываться.

— Получается, они заходили в типографию, уже зная, что будут сносить действующего директора?

— Получается, что так.

— Значит, дело первостепенной важности все же найти, кто против вас играет, сливая информацию. Ну а пока что… Привозите документы и отчётность с типографии, посмотрю, что там к чему. Только хвоста не приведи ни в коем случае, когда будешь бумаги забирать из бухгалтерии. Попроси кого-то за тобой ехать на машине в отдалении, чтобы убедились, что никто за твоей машиной не следит. И только когда созвонитесь, и он подтвердит, что за тобой никто не ехал, выезжай ко мне.

Сатчан уехал. А я призадумался. Естественно, услышанное мне не могло понравиться. Похоже, что группировка Сатчана зарвалась, принявшись слишком сильно активничать. Не по рангу для молодых, в советских реалиях, пацанов. Это в двадцать первом веке тридцатилетний пацан-миллиардер никого не удивит. А сейчас все же у руля седые и заслуженные аксакалы… И, похоже, кто-то серьёзный заинтересовался чрезмерными успехами настолько зеленых «менеджеров теневой экономики».

Единственное, что меня радовало, так это то, что комсомольская группировка, с которой я так тесно завязался, проявила благоразумие, и не пошла в рубку со слишком сильным противником. Это очень хорошо, что мании величия у них нет. Мне ли не знать, как аудитору, сколь многих губило ошибочное представление о собственной крутизне.

Ну и была также надежда, что львы на шакалов не охотятся. Присваивают их добычу и отгоняют от нее, но не убивают. Лишний шум и всякий беспредел опасен и для тех, и для других, могут охотники прибежать с крупным калибром…