Превращения Арсена Люпена - Морис Леблан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы допросили ее со всей возможной настойчивостью, но так и не узнали имени человека, который, видимо, сделал ей много хорошего и которому она не хотела навредить рассказом о нем. Все, что нам удалось от нее выведать, так это одну давнюю историю. Я сейчас вкратце перескажу ее вам, чтобы вы поняли, почему она интересна и нам… и вам, мадемуазель.
Рауль начал понимать, в чем состоит тактика Калиостро и какую цель она преследует. Это привело его в такой ужас, что он сказал ей, не скрывая гнева:
– Нет-нет, только не это! Только не это! Есть темы, которых нельзя касаться…
Но она как будто не слышала его и неумолимо продолжала:
– Так вот. Двадцать четыре года назад во время Франко-прусской войны двое мужчин, спешно покинувшие Руан на подводе господина Русслена, убили в окрестностях города некоего слугу по имени Жобер, чтобы завладеть его лошадью. Они спаслись, прихватив с собой шкатулку, полную драгоценных камней, которую украли у своей жертвы.
Господин Русслен, которого они оделили несколькими недорогими кольцами, вернулся в Руан к своей жене и вскоре умер – настолько его подкосило это преступление и его невольное соучастие. Однако убийцы не упускали вдову из виду, опасаясь, что она кому-нибудь проговорится. Так и случилось… Но я думаю, мадемуазель, вы уже поняли, о ком идет речь, не правда ли?
Лицо Клариссы выражало такое смятение и боль, что Рауль воскликнул:
– Замолчи, Жозина, ни слова больше! То, что ты делаешь, – мерзко и бессмысленно! Зачем?
Бальзамо жестом приказала ему замолчать.
– Зачем? – повторила она. – Затем, что должна быть сказана вся правда. Ты столкнул нас друг с другом. Так пусть она тоже страдает.
– Как же ты жестока, – пробормотал он в отчаянии.
Жозефина Бальзамо повернулась к Клариссе и объяснила:
– Ваш отец и его кузен Беннето следили за вдовой Русслен, и, очевидно, именно барону д’Этигу она обязана своим переездом в Лильбонн, где ему было гораздо проще за ней присматривать. Мало того, с годами нашелся тот, кто более или менее сознательно продолжал выполнять эту задачу. Я говорю о вас, мадемуазель! Вдова Русслен так вас полюбила, что ни за что на свете не выдала бы отца малышки, которая время от времени приходила к ней поиграть и поболтать. Это знакомство держалось, разумеется, в тайне, чтобы никто не мог связать настоящее с прошлым; иногда встречи происходили где-нибудь в окрестностях – к примеру, на старом маяке.
Во время одного из таких визитов вы случайно увидели на чердаке дома в Лильбонне ту самую шкатулку, которую мы с Раулем искали, и из прихоти унесли ее к себе, в Этиговы Плетни. Когда я и Рауль узнали от вдовы Русслен, что шкатулка теперь находится у человека, имя которого она не хочет называть, поскольку считает его своим благодетелем, и что в определенные дни они встречаются, мы без колебаний решили прийти к старому маяку вместо вдовы Русслен, чтобы услышать хотя бы часть правды.
И вот, увидев вас здесь, мы сразу поняли, что двое убийц были не кто иные, как Беннето и барон д’Этиг, – те люди, что связали меня и бросили в море.
Кларисса плакала, ее плечи сотрясались от рыданий. Рауль не сомневался, что она ничего не знала о преступлениях своего отца, но он также не сомневался, что обвинения Жозефины Бальзамо прольют свет на многие вещи, которые бедняжка до сих пор не осознавала… и главное, она поймет, что ее отец – убийца. Какое горе для девушки! Жозина правильно рассчитала удар! До чего же изощренно палач мучил свою жертву! С какой утонченной жестокостью Жозефина Бальзамо мстила ни в чем не повинной Клариссе – с жестокостью, которая в тысячу раз страшнее физических страданий, причиненных Леонаром вдове Русслен!
– Да, – вновь заговорила графиня. – Ваш отец – убийца… Его богатства, замок, лошади – все это получено благодаря преступлению. Не так ли, Боманьян? Тебе тоже есть что рассказать – ведь потому ты и имел на него такое влияние! Завладев его тайной – не важно как! – ты заставил его плясать под твою дудку и воспользовался его давним преступлением, чтобы заставить служить тебе и убивать тех, кто тебе мешал, Боманьян… Я кое-что знаю об этом! Ах! Какие же вы мерзавцы!
Ее глаза искали взгляд Рауля. Ему показалось, что она старается оправдать собственные преступления, разоблачая Боманьяна и его сообщников. И он резко сказал ей:
– Что теперь? Ты закончила? Или собираешься и дальше мучить девушку? Что тебе от нее нужно?
– Пусть говорит, – заявила Жозина.
– Если она будет говорить, отпустишь ее?
– Да.
– Тогда спрашивай. О чем ты хочешь узнать? О шкатулке? О надписи на внутренней стороне крышки? Это?
Но хотела отвечать Кларисса или нет, знала она правду или нет, было ясно, что сейчас она не способна произнести ни слова и даже понять, о чем ее спрашивают.
Рауль настаивал:
– Превозмогите свою боль, Кларисса. Пройдите последнее испытание, и на этом все закончится. Пожалуйста, отвечайте… Вам не нужно идти против совести. Вы не давали клятву хранить молчание. Вы никого не предаете… Так что…
Убедительный тон Рауля успокоил девушку. Он почувствовал это и спросил:
– Так что вы сделали со шкатулкой? Забрали с собой в Этиговы Плетни?
– Да, – еле выговорила она, совершенно измученная.
– Зачем?
– Она мне понравилась… не хотела с ней расставаться…
– Ваш отец ее видел?
– Да.
– В тот же день?
– Нет, несколько дней спустя.
– Он забрал ее у вас?
– Да.
– Под каким предлогом?
– Просто так.
– Но вы успели осмотреть ее?
– Да.
– И вы видели надпись внутри на крышке, не так ли?
– Да.
– Довольно грубо выгравированную старинным шрифтом?
– Да.
– Вы смогли ее прочитать?
– Да.
– Сразу?
– Нет, но в конце концов у меня получилось.
– И вы помните, что там было написано?
– Может быть… не знаю… это были слова на латыни…
– На латыни? Вспомните их, прошу вас!
– Но вправе ли я?.. Если это важная тайна, можно ли ее раскрывать?..
Кларисса колебалась.
– Можно, Кларисса, уверяю вас… Можно, потому что эта тайна никому сейчас не принадлежит. Никто в мире не имеет на нее исключительных прав – ни ваш отец, ни его друзья, ни я. Она принадлежит тому, кто ее откроет, кто первый сумеет ею воспользоваться.
Слова Рауля показались Клариссе справедливыми. Она уступила:
– Да… да… несомненно, вы правы… Но я
