Ненависть - Джулия Баксбаум

Находиться здесь приятно хотя бы потому, что это напоминает мне, зачем я отсюда ушла.

Я захожу в дамскую комнату, просто по старой привычке. Моя любимая кабинка занята какой-то женщиной в черных мокасинах, и я бесцельно торчу возле умывальника и жду, пока она выйдет.

— Эмили.

— Карисса? — Без каблуков, в длинной черной «юбке прерий» Карисса выглядит крошечной. И напоминает сектантку. — Что с твоей одеждой? Чепчик дома забыла? Я тебя едва узнала.

Она поднимает на меня взгляд, и я вижу ее распухшее и покрытое пятнами лицо — лицо человека, который долго плакал в кабинке дамского туалета. Этот взгляд знаком всем сотрудникам АПТ.

— Ой, прости, я хотела сказать — с тобой все в порядке? — спрашиваю я.

— Ручаюсь, что теперь ты просто счастлива.

— Что?

— Ты ведь здесь, чтобы позлорадствовать по поводу Карла? Ждешь аплодисментов, мол, хорошо поработала? — Ее сухой тон предполагает, что это не чистая риторика.

— Да нет, я просто так забежала, чтобы кое с кем поздороваться.

— Ты должна торжествовать. Можешь радоваться.

— Мне нечего праздновать.

— Да ладно. Я не собираюсь тебя винить. Просто признайся.

— Я не говорила ничего подобного.

— Но думала. Как можно быть такой дурой — вот что ты думала, верно? Я серьезно, у меня тоже появилась бы такая мысль, будь я на твоем месте.

— Я не понимаю, что…

— Как Карисса могла быть такой дурой?

— Ты не дура.

— Да нет, все-таки дура. И знаешь, что самое смешное? Я действительно влюбилась в него. Влюбилась по уши. Вчера вечером он прислал мне голосовую почту, сообщая, что все кончено. Кого еще отфутболивают по голосовой почте? А сегодня он ушел, даже не попрощавшись. Ничтожество. А чего я, собственно, ждала от мужика, который изменяет своей беременной жене?

— Мне очень жаль.

— Какое банальное клише. Посмотрите на меня. Именно так клише и выглядит, дамы и господа. — Она делает реверанс, и, когда я вижу мольбу в ее глазах и понимаю, насколько она ранима, мне становится ее жалко.

— Ты сделала неправильный выбор, только и всего.

— Теперь банальная реакция. Как это к месту.

— Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать.

— Не говори ничего.

— Хорошо, молчу.

— Я не спала с Эндрю, знай. Я на такое не способна.

— Ну хорошо. То есть спасибо, что сказала мне.

— Ладно. — Она уже перестала плакать и сейчас вытирает лицо влажным бумажным полотенцем.

— С тобой все будет хорошо?

— Я переживу это.

— Мне жаль, Карисса. Действительно жаль.

— Да ладно, ты права. Я сделала неправильный выбор.

— Мы все ошибаемся.

— Я что, и правда выгляжу так, что мне только чепчика не хватает?

— Вроде того. — Я примирительно улыбаюсь. — Но для разнообразия очень мило.

— Премного благодарна. — У нее вырывается какой-то гортанный смешок. — Знаешь, я думаю, что это наш с тобой самый длинный разговор за все время нашего знакомства.

— Возможно, нам стоит когда-нибудь его повторить, — предлагаю я.

С лица Кариссы слетает защищавшая его маска сарказма.

— Я бы с удовольствием.

— Я тоже, — отвечаю я, хоть и не уверена в этом.

— Эмили! Моя давно потерянная любовь! — говорит Мейсон, когда я чуть не сбиваю его с ног, с разбегу бросившись в его объятия. — Как я рад тебя видеть!

— Я тоже очень рада, Мейс. — Я широко улыбаюсь ему.

— Это хорошо. Я уверен, что ты улыбаешься просто потому, что уже слышала про Карла. — Мейсон целует меня в щеку и ведет к лифтам. По дороге я краем глаза рассматриваю его. Он, как всегда, ухожен, выбрит и словно только из-под душа, несмотря на то что сейчас конец рабочего дня. Не знаю, как это у него получается, но волосы на затылке у него влажные, а воротник — сухой.

Когда мы спускаемся вниз, я вижу у турникета на входе Мардж, которая стоит на посту возле своего деревянного табурета. Мое сердце начинает биться чаще, ведь вряд ли она узнает меня. То, как она подмигнула мне в последний день моей работы в АПТ, кажется хорошим заключительным жестом, и пусть бы все осталось как есть.

— Здравствуйте, — говорю я.

— Спасибо, — отвечает Мардж ни с того ни с сего, и я начинаю подозревать, что ослышалась. Но это не так, потому что на моем пути возникает металлическая перекладина, преграждающая мне проход. Неужели она считает меня неблагонадежным человеком?

— Что?

— Я хочу сказать вам спасибо за то, что с вашей подачи уволили этого малого, Карла. — Я теряю дар речи. Кто эта женщина на самом деле? Сотрудник ФБР? ЦРУ? Контрразведки?

— Что?

— Этот мерзавец щипал меня за задницу каждый день в течение десяти лет, — заявляет она, выпуская меня. — В общей сложности две тысячи четыреста тридцать два раза. Я знаю это точно, потому что считала.

— Вы считали?

— Да, считала.

— Почему же вы не пожаловались?

— У меня двое детей учатся в колледже.

— Две тысячи четыреста тридцать два раза — это много. Это очень много щипков.

— Да уж, немало. Так что спасибо вам. И моя задница тоже вас искренне благодарит.

— Ладно, Мардж и задница Мардж, — говорю я с улыбкой, — не стоит благодарности. — Проходя через турникет, я вдруг останавливаюсь. Я понимаю, что нужно сделать еще кое-что. Оказывается, она тоже к этому готова, и ее рука уже ждет в воздухе.

После лихого хлопка о ее высоко поднятую ладонь кисть моей руки ноет еще целый час.

Мы с Мейсоном отправляемся пропустить пару стаканчиков в отель «Ройалтон», потому что это недалеко от офиса АПТ и сюда можно дойти пешком. Хотя мы находимся точно в центре города, само место чем-то неуловимо напоминает Старый Голливуд, и удивительно приятно сидеть в такой чарующей обстановке в кокетливом платье и неторопливо прихлебывать из широкого бокала. Все стулья здесь имеют белую обивку, что добавляет к общей атмосфере какой-то намек на опасность; на этом фоне мой кроваво-красный напиток выглядит особенно контрастно.

Мы поднимаем тост за уход Карла и мое первое общение с Мардж, и, не вдаваясь в детали происшедшего, Мейсон говорит:

— Ты поступила правильно. — Я испытываю облегчение от того, что он не интересуется подробностями; но по-моему, я скорее пошла по пути наименьшего сопротивления, чем совершила ловкий маневр. Мы пьем за нас, потом я пью за костюм Мейсона, шикарный, темно-синий, в тоненькую полоску, и, прежде чем я успеваю это осознать, мы снова выпиваем, так что я начинаю ощущать дрожь в руках, свидетельствующую о том, что я уже здорово набралась.

— Я расстался с Лорел, — говорит он спустя несколько минут, и я этому не слишком удивляюсь. Мейсон в отношении женщин страдает синдромом дефицита внимания.

— Что случилось?

— Не знаю. Я сказал ей, что больше не хочу ее видеть. Она была славной и так далее, но в ней просто не было огня, понимаешь? — Мейсон внимательно смотрит на меня, смотрит по-настоящему, и в первый раз за этот вечер я задумываюсь, а не свидание ли у нас. Мы выпивали с ним и раньше, вдвоем, без посторонних, но только как друзья. Сегодня вечером все выглядит несколько иначе. Мы оба свободны, принаряжены и флиртуем. Так или иначе, но в этом уравнении всегда находит свое место секс.

— Да, я понимаю. — Я смотрю в свой бокал. Я нервничаю и подозреваю, что краснею. «Это всего лишь Мейсон, — уговариваю я себя. — Расслабься». — Так что же она тебе ответила?

— Скажем так: в этом году я не рассчитываю получить от нее поздравительную открытку на Рождество. — Подходит официантка и спрашивает, не хотим ли мы повторить.

— Для меня «Космополитен», а ему мартини. Но, пожалуйста, положите ему туда побольше оливок, они ему пррросто необходимы, — говорю я, старательно растягивая слова на южный манер. — Он только что смылся, разбив сердце одной несчастной девушке.

— Вот видишь, это как раз то, что мне нужно. Немного больше огня. — Он подвигается немного ближе. Я чувствую, как внутри у меня все опускается; так бывает, когда на вас смотрит красивый мужчина, готовый съесть вас на ужин.

— Да? — довольно глупо откликаюсь я. А я сама хочу, чтобы это было свиданием? Мейсон определенно не относится к тому типу мужчин, с которыми нужно переживать, что разрушишь дружбу. И он, безусловно, сексуален, у него мужественная внешность — широкая грудь, волосатые пальцы и простецкие манеры, — которая наводит на мысль, что и трахаться он должен тоже как ковбой. Подумав об этом, я становлюсь влажной.

Я заставляю себя не отводить глаза и продолжать игру, которую начал Мейсон. Возможно, это мне и нужно, чтобы забыть Эндрю. Стереть его и наполнить себя кем-то другим. Может быть, если я буду слушать, вдыхать и впитывать специфические черты Мейсона, я забуду об индивидуальных особенностях Эндрю. По старому принципу недобросовестной рекламы — «заманить и подменить».