Хаос (ЛП) - Шоу Джейми

— Эй, — торопится она сказать, — я имею в виду, что это круто, если он не такой…

Мои зубы скрипят от злости, но Майк совсем не сердится, когда говорит:

— Когда познакомлюсь со своей будущей женой, не хочу объяснять ей, почему переспал с сотней цыпочек, прежде чем встретил ее.

Каждый человек в пределах слышимости замолкает и смотрит на него, и каждая девушка тает от его слов. Даже Молли и Никки смотрят на него так, как будто хотели бы быть той девушкой, которую он ждет: потому что Майк мог бы быть, как Вэн, — он мог бы взять эту любительницу имплантатов куда-нибудь в укромное место и заставить ее делать все, что он попросит, — но он остается верным… преданным девушке, с которой ещё даже не знаком. И это намного больше, чем то, на что Молли или Никки могут когда-либо надеяться.

— Мне больше достанется, — упрекает Вэн, толкая Никки, когда протягивает руку, чтобы похлопать Майка по спине. Он стряхивает ее с колен и встает, потягиваясь, прежде чем направиться к джакузи.

Ни Никки, ни Молли не следуют за ним.

Остаток ночи заполнен выпивкой и смехом, толчками людей в бассейне и заказом сорока дюжин пончиков с кремом от консьержа. Музыка не смолкает, и вечеринка тоже. Где-то около трех часов ночи, когда осторожные прикосновения Шона становятся для меня невыносимы, я встречаюсь с ним взглядом через гостиную в середине номера и прикусываю губу между зубами. Когда встаю, он провожает меня взглядом. Когда я отворачиваюсь и пересекаю комнату, знаю, что он все еще смотрит. Когда выхожу из номера в коридор отеля, я знаю, что никто этого не замечает — никто, кроме него.

Стою, прислонившись к стене цвета яичной скорлупы, когда открывается дверь, и когда Шон появляется из нее, ухмыляюсь. Но только на секунду, потому что именно столько времени ему требуется, чтобы пересечь пространство между нами, запустить пальцы в мои волосы и прижать меня к стене. Его губы сминают мои в жадном поцелуе, который назревал всю ночь, и дыхание становится тем, что мне больше не нужно, потому что его пальцы скользят вниз по моей шее, по плечам и рукам, и вокруг моих запястий. Он вытягивает мои руки над головой, и я позволяю ему. Раздвигает мои бедра коленом, прижимаясь к тонким джинсам, пока я не начинаю извиваться на нем, издавая отчаянные и умоляющие звуки. Я в огне, и Шон целует пламя, заставляя его гореть все ярче и жарче, пока я не пожираю его губы, чтобы они не касались моей расплавленной кожи. Если бы только я могла освободить руки, я бы смогла потушить этот пожар, но каждый раз, когда я вырываюсь из хватки Шона, он тянет их еще выше.

Свет и музыка из номера Вэна внезапно разливаются по коридору, но Шон не прекращает целоваться, пока я не разрываю поцелуй, и даже тогда он не отпускает мои запястья. Он смотрит на меня, а я смотрю через его плечо — новая группа девушек входит в номер, и когда мои темные глаза возвращаются к Шону, он смотрит на меня так, будто ничто в мире не имеет значения. Когда пытаюсь опустить руки, он не дает им сдвинуться с места, и я теряю контроль быстрее, чем когда-либо думала. Его глаза темнеют, мои колени слабеют, и я просто жду. И жду. Когда он снова приближает свои губы к моим и целует, это мощно, доминирующе, поцелуй заставляет меня извиваться между его телом и стеной.

— Я хочу тебя, — выдыхает он мне в шею, посылая сладкий поток тепла между моих ног.

Его дыхание теплое на моей коже, язык гладкий, когда он погружает его в ложбинку моей ключицы. Со скованными руками я ничего не могу сделать, кроме как позволить ему овладеть мной. И, боже, я хочу, чтобы он взял меня.

— Давай пойдем куда-нибудь.

Он отрывается от моей кожи, чтобы встретиться со мной взглядом, и от его тлеющего взгляда мое сердце начинает биться сильнее. Когда на этот раз я опускаю руки, он отпускает меня, а когда я отхожу от него и начинаю пятиться, он зовет меня.

— Куда?

— Куда угодно.

Я одариваю его дьявольской улыбкой, которую он читает, как одну из своих книг, и когда начинаю бежать по коридору, он преследует меня по пятам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я не собираюсь сбегать — никогда не хотела, и никогда не буду — но факт, что он преследует меня… делает бег стоящим того.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

На крыше отеля, под толстым одеялом летних звезд, мы с Шоном совершенно одни. Во время нашего бега по коридорам и лестничным клеткам я чуть не врезалась в горничную, которую мы в конце концов убедили пустить нас на крышу. Я притворилась фанаткой, Шон притворился членом «великой рок-группы», о которой слышал весь персонал, и к тому времени, когда мы поднялись на крышу, оба хихикали, как набедокурившие дети. Шон попытался поцеловать меня, я рассмеялась и отскочила, а он погнался за мной до края крыши. Но тут нас захватил потрясающий вид, и теперь, когда мы смотрим на город, который, кажется, сияет только для нас, он берет меня за руку.

— Как красиво, — говорю я, зачарованно глядя на горизонт.

Гастроли не оставляют много времени для осмотра достопримечательностей, но я знаю, что ничего не может быть лучше, чем мы с Шоном, одни, стоящие на краю света.

Когда он тихо посмеивается надо мной, я поворачиваю голову и говорю:

— Что?

— Это та часть, где я должен смотреть на тебя, а не на вид вокруг и сказать что-то банальное вроде «Да, так и есть»? — Я смеюсь и снова смотрю на огни, но краем глаза вижу, что он все еще смотрит на меня. Его голос становится очень серьезным, когда он говорит: — Потому что это так. Я имею в виду, ты очень красивая.

Я смеюсь еще громче и толкаю его плечом, а он обнимает меня.

— Ты чудик.

— Только рядом с тобой.

Я улыбаюсь небу, довольная под рукой Шона, потому что нет ни одного места в мире, где бы я хотела быть. Ветерок несет свежий аромат его одеколона, и он обволакивает меня, как прохладное летнее одеяло, пока тишина между нами тянется и простирается в темноту, петляя по спящим городским улицам.

Когда тишина длится слишком далеко, я все разрушаю, открывая рот:

— Я думала, к этому времени мы окажемся голышом.

Я отчаянно краснею, как только говорю это, плотно сжимая пальцы ног в ботинках, чтобы наказать свою ногу за то, что она сунула себя в мой рот12, но голос Шона нежный, когда он искренне признается:

— Я тоже.

Я расслабляюсь под его рукой, думая и надеясь, что это не то, что делают друзья с привилегиями. Они не помчались бы на заброшенную крышу только для того, чтобы посмеяться и обнять друг друга. Они бы не стояли здесь, как мы сейчас, создавая подобные воспоминания.

На этот раз, когда поворачиваюсь к Шону, я обхватываю его за плечи и прижимаюсь губами к его губам, поцелуй мягкий, сдержанный. Это не пламя. Это послание. Миллион вещей, которые я не могу сказать, и когда опускаюсь со своих цыпочек, не могу не улыбнуться ему, согреваясь изнутри, когда он отвечает мне такой же улыбкой.

В конце концов, полностью одетые, мы усаживаемся спиной к кирпичной стене отеля, наши плечи соприкасаются, а мои руки свободно обхватывают колени. Вид на город здесь действительно великолепный, но плохая замена зеленым глазам Шона. Я не могу удержаться, чтобы украдкой не взглянуть на них, и каждый раз, когда он ловит мой взгляд и улыбается, мне приходится отводить взгляд, чтобы не захихикать.

— Я собираюсь попросить тебя кое о чем, — говорит он через некоторое время, — и это будет странно. Только не смейся, ладно?

В его устах это звучит так зловеще, что я готовлюсь к худшему. Парень, с которым я встречалась в колледже, однажды попросил меня называть его «Папочкой», когда мы обжимались, и я так сильно смеялась, уходя из его жизни, так и не ответив ему.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мой голос нервный, когда я отвечаю Шону.

— Ла-а-адно…

Он разводит колени и похлопывает рукой по земле между ними.

— Ты можешь сесть здесь? И… позволить мне обнять тебя?

Бабочки вылетают из моего сердца, несутся по венам и попадают в желудок. Они дико трепещут, их крылья заставляют мурашки бегать по моей коже, пока Шон ждет моего ответа. Нервозность во мне хочет задержаться, спросить зачем, разрушая момент, но вместо этого я сглатываю и отталкиваю эту реакцию. Располагаюсь между его коленями, прижимаюсь спиной к его груди и впадаю в экстаз, когда он обнимает меня своими сильными руками.