Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры - Марк Коэн

Все остальное время можно провести в библиотеке. Мне предстоит выдержать сложный экзамен по истории, чтобы поступить в университет. Поэтому я раскрываю папку с вырезками так, чтобы время от времени смотреть на фотографии студенток – у них ведь получилось! – и обкладываюсь книгами и тетрадями.

Здесь тихо. Сегодня никого, кроме меня, не прельщает возможность позаниматься. Кажется, я пропустила звонок на обед, но это не страшно. Свет ламп незаметно становится ярче, сумерки заостряют линии за окном. Поднимается ветер.

Пересчитываю исписанные конспектами листы. Неплохо для одного дня. Я убираю ненужные книги на место и уже собираюсь уходить, как возле меня почти бесшумно появляется девчонка.

– Панна Тернопольская?.. – Первогодка поблескивает стеклами очков, застенчиво переминаясь с ноги на ногу.

– А, это ты, Сара, – улыбаюсь ободряюще. В прошлый раз я накричала на нее, и мне до сих пор немного неловко. Малявке и без моих нервов несладко приходится. – Что такое? Опять обижают?

– Что? Не-ет, я не… Все разъехались почти. Я тоже скоро. Уеду.

– Тогда зачем пришла?

– Ваша подруга передала вам записку. – С этими словами она протягивает мне сложенный вчетверо тетрадный лист.

– Подруга? – немного не понимаю я.

– Одноклассница ваша. С такими светлыми волосами, стрижеными.

– А, это Мария. – Я разворачиваю листок и пробегаю записку глазами.

Не нужно объяснять, какую комнату имеет в виду Мария. И я не вполне уверена, что хочу и готова узнавать о ней что‑то новое, пусть даже и важное. По мне, так пусть бы она сгорела дотла, пусть бы ее вовсе не было в этом доме. От нее все зло. Но мне не хочется обижать Марию, особенно теперь, когда мы только начали снова нормально общаться. Она всегда любила мистические штуки, читала все книги, где был хоть намек на то, что существует скрытая реальность, недоступный простым смертным мир. Выйду, пожалуй.

– Еще та девушка сказала, что это срочно и чтобы вы поторопились, – лепечет Сара, потупив глаза.

– Хорошо, хорошо. Можешь мне немного помочь? С меня пирожное.

– Да я и просто так… – вспыхивает малявка. – Что мне сделать для вас?

– Отнеси, пожалуйста, тетради и эту папку в мою комнату. Знаешь, где это?

– Конечно!

Отдав последние инструкции, я спускаюсь на первый этаж и иду одеваться. Странно, что Мария не подошла ко мне сама. Или ей было лень искать? И почему она не захотела встретиться внутри пансиона? Там, снаружи, так холодно и неуютно. Неужели это так важно, что не могло подождать солнечного денька? А, черт с ним! Может, девчонки уже успели достаточно промерзнуть и не станут задерживаться.

– Панна! – слышу я возглас. Оборачиваюсь и снова вижу первогодку Сару.

– Чего тебе? – спрашиваю как можно дружелюбней.

Но она вдруг бледнеет и, пропищав «ничего», убегает обратно вверх по лестнице. Мне не остается ничего иного, кроме как пожать плечами и выйти наружу.

Темно-серые тучи комьями ползут по низкому небу. Кажется, будто они движутся медленно. На самом деле каждая из них несется, как гоночный автомобиль и даже быстрее, только нам, букашкам, этого не видно.

Лес качается, как пьяный. Ветви берез и ольх тянутся из стороны в сторону, словно руки плакальщиц. Отвратительная погодка для прогулок. Может, плюнуть и вернуться? Нет, надо сходить. Пять минут – и я уговорю девчонок вернуться в тепло.

Спрятав пальцы в карманы, я спешу вниз по лестнице и обхожу особняк с западного фасада. Миную небольшую каменную площадку под башенкой с громоотводом и оглядываюсь. Отсюда мы раньше наблюдали окно комнаты и гадали, зачем было прятать ее, если она была только складом учебных пособий. Нам хотелось верить, что в ней скрыто нечто большее, и сама мысль об этом приводила нас в благоговейный ужас.

Мы могли часами рассуждать о том, что означает символ на черной двери – две ладони, лист крапивы, перевернутый месяц, – а потом стали носить этот знак на груди, как бы привязав себя к нему. Дурацкая игра. Так почему же я до сих пор в ней?

Задираю голову, придерживая ворот пальто у озябших ушей. Что они такого нового углядели в заложенном кирпичами проеме? Привиделся свет через щели в кладке, будто в романе? Это вполне в духе Марии.

Прождав еще несколько минут, я совершенно закоченела.

– Н-ну, Мария! Зар-раза! Эй, вы здесь вообще? – выкрикиваю в гаснущий вечер.

Мне никто не отвечает. Только через три секунды за углом раздается звук, подобного которому я ни разу не слышала. Будто что‑то большое впечаталось в камни площадки. И снова тишина, разрываемая только стенаниями ветра. Холод, не имеющий ничего общего с наружным, потек по моим венам, достиг костей. Приморозил язык к нёбу.

Там, за углом, что‑то есть. Что‑то лежит там, на камнях. Я не могу на это смотреть. Я не… Царица небесная, дети твои!

Сейчас я развернусь и обойду пансион с другой стороны. Мне не нужно смотреть на то, что разбилось о камни. Пожалуйста…

Но ноги уже несут меня к месту, откуда я увижу площадку. Пожалуйста, не надо!

Сначала я ничего не понимаю. На темной брусчатке лежит бесформенная груда, тряпичное нечто. Она не шевелится, не издает звуков. У этой груды много углов, будто кто‑то засунул в коричневый мешок все линейки, какие нашел в классных комнатах пансиона. Все просто: кто‑то выкинул мешок со старыми школьными вещами из окна. Кто‑то из наставниц просто избавляется от мусора, готовясь к продаже здания. Все в порядке.

Мне почти удается выровнять дыхание, когда я замечаю что‑то неправильное, отчего вся моя версия идет прахом.

Я вижу белую руку с белой манжетой школьной формы. Вижу ноги в серых шерстяных чулках. Их не две. Ступаю медленно и деревянно, как сомнамбула. Рот наполняется горячим металлом – прокусила язык. Я замираю в шаге от того, что разбилось о камни. Мое дыхание облаком застывает перед лицом.

Две головы. Пшеничные волосы и медовые. И только одно лицо, с которого строго смотрят синие глаза. Живые. Клара поднимает руку из черной лужи, в которой утонуло лицо Марии, и хватает меня за щиколотку. Мне так плохо, что я даже не могу пошевелиться. Клара открывает рот и пытается что‑то сказать. На ее губах надувается темный пузырь и лопается без единого звука. Хватка слабеет.

Едва почувствовав это, я бросаюсь прочь со всех ног.

Дневник Касеньки, 1924 год

Я надеялась, что мне не придется возвращаться под кров «Блаженной Иоанны» после летних каникул. Общественная гимназия в родном воеводстве вполне соответствует моим планам на будущее. К тому же за лето мне стало гораздо лучше. Видишь, дневник, я написала уже целых три предложения подряд. Ну и кто здесь не в своем уме?

Все это замечательно. Я бы и правда совсем не вернулась, но есть две вещи, на которые я не могу закрыть глаза. Мой дедушка очень расстроится, если узнает правду о том, как я «дружу» с одноклассницами. О том, что Дана сделала с паном Бусинкой. Я попыталась объяснить, что хочу проводить больше времени дома, но дедушка считает, что здесь я не получу должного образования. Да и жалко денег, которые он успел заплатить за мою учебу. Я все это понимаю. Я потерплю.

А про своего крыса я сказала, что он убежал. Дедушка предлагал мне завести кролика. Бедный, он так ничего и не понял.